— Зачем же ты, сынок, это сделал! — шептал он, гладя волосы своего ребенка.

Упавшая из глаз Телля слеза побежала со щеки Ханнеса вниз.

— Зачем ты это сделал! — тихо сокрушался отец.

Когда гроб с Ханнесом накрыли крышкой, Телль бессильно уронил голову.

— Остановитесь! Ему будет больно, прекратите! — глядя, как гроб задвигают в печь, просила Фина.

Никто ее не слушал.

Словно ища поддержки, Фина взглядом блуждала по залу, пока не остановилась на окне. Там большими белыми хлопьями медленно опускался снег. Сынок очень любил такую погоду…

Вынесший урну с прахом Ханнеса человек попросил справку "о наличии места для захоронения". Телль протянул справку. Человек, внимательно прочитав ее, передал ему урну.

Фина смотрела на то, что осталось от ее сына. Глаза, волосы, пальцы, шея Ханнеса — все это было вот тут, в деревянном сосуде с крышкой. В нем уместились мысли, слова сына, его взгляд, улыбка, каждый прожитый им день. И ее с Теллем дни.

Бережно взяв у мужа урну, Фина прижала ее к груди и пошла из крематория. Телль тоже хотел идти, но нужно было дождаться квитанции об оплате услуг.

Квитанция смутила Телля. В ней гроб значился как картонный, а урна — пластиковая. Но Телль точно знал, он сам видел, что они из дерева. Когда Телль спросил, почему так оказалось, его упрекнули.

— Странно в скорбный момент думать о таком! Урну приносите, глянем. А гроб мы уже проверить никак не сможем.

Конечно, Телль ничего не принес. Он и сам бы того не сделал, но еще больше — не мог себе представить, как будет забирать у жены урну, чем объяснит это.

Фина ждала на остановке. Всю дорогу до кладбища она глядела в окно автобуса, обнимая урну с сыном. Телль стоял возле ее сиденья, закрывая собой Фину с Ханнесом от любопытства других пассажиров. На просьбы, попытки постесниться он не отвечал, а, когда его начинали толкать, только крепче сжимал поручни. В голове, тяжелой от горя и духоты, было лишь одно: доехать. Незадолго до кладбища половина автобуса вышла. Телль, поправив накрывавший урну платок, устало сел на освободившееся позади жены сиденье. Будь это кладбище не так далеко от крематория, он отправился бы туда пешком.

Когда Телль, спустившись из автобуса, подал Фине руку, на них обратили внимание все оставшиеся в салоне пассажиры и вся остановка. За свою жизнь Фина знала только двух человек, которые подавали женщине руку при выходе из транспорта. Вторым был ее сын Ханнес.

Телль взял жену под локоть. Они медленно пошли туда, где покоились трое их сыновей, где сейчас предстояло предать земле четвертого. Пройдет время, и прах кого-то из них, Телля или Фины, оставшийся из супругов тоже принесет сюда. А его самого закопают в общей могиле дома престарелых или другом месте. Похоронить здесь будет уже некому.

Приходя к сыновьям на кладбище, Телль всегда разговаривал с ними. В этот раз он не смог произнести ни слова, душили слезы. Все их с Финой будущее, все надежды, все, ради чего хотелось жить, — оказалось здесь, превратившись в три надгробия с именами и новый могильный холм из мерзлой непослушной земли.

Телль опустился на колени перед сыновьями. Сняв шапку, он склонил голову и попросил у детей прощения. Фина тихо стояла позади мужа, вытирая платком глаза.

Поставив лопату у соседнего надгробия, к ней подошел рабочий.

— Хозяйка, — он старался говорить так, чтобы его не слышал Телль. — Вам тут еще нужно место. Мы сделаем ограду с запасом — для вас с мужем. Чтобы потом вы лежали все вместе.

Фина повернулась. Поняв, что хотел рабочий, она согласилась. Тот сказал, сколько это будет стоить, и Фина, достав остававшиеся у нее купюры, отдала их ему, не считая.

— Спасибо, матушка! — рабочий спешно спрятал деньги за пазуху.

Матушка… Слово, неуместно сказанное, да еще чужим человеком, покоробило Фину. Глядя на могилу Ханнеса, она с горечью подумала, что мамой теперь ее никто не назовет.

С кладбища Фина и Телль, не сказав ни слова друг другу, пошли в разные стороны. Фина отправилась домой, в комнату сына, к его вещам, книгам, игрушкам. Телль не знал, как возвращаться туда. Он не мог принять того, что Ханнес уже никогда не сядет на свой диван, не возьмет свою чашку. Он не мог принять, что все это осталось, а сына больше нет.

Весь день бродил Телль по незнакомым улицам. Прохожие обгоняли его, спеша куда-то по делам. Телль смотрел на этих людей: никто из них не знает, что был на свете такой мальчик Ханнес.

Даже, расскажи Телль о сыне каждому прохожему, им было бы все равно. Имя Ханнеса забылось бы сразу, а вскоре — и его история. Просто у людей есть своя жизнь. Кроме родителей, Ханнес никому не нужен. И Телль с Финой, кроме как друг другу, тоже никому не нужны.

Уже стемнело, когда Телль добрался до дома. В окне Ханнеса горел свет. Это могла быть только Фина. Хорошо, что она не сидела там в темноте. Услышав открывающуюся дверь, Фина вышла из комнаты навстречу Теллю. Оказалось, она убрала и расставила у сына все так, словно Ханнес должен был вот-вот вернуться.

Несколько дней Фина и Телль молчали. Еда, которую приносил жене Телль, оставалась нетронутой. Он хотел, чтобы Фина поела хоть чуть-чуть, но та лишь качала головой. Отодвинув тарелку в этот раз, она беспомощно подняла глаза на мужа.

— Поговори со мной, — попросила Фина.

С тех пор, как они остались одни, это были ее первые слова.

Телль сел рядом с Финой, взял руку жены, но ничего не смог сказать.

— Знаешь, почему убийство — самое страшное, что может сделать человек? — спросила Фина, глядя в никуда, и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Его нельзя исправить. Украденное можно вернуть, за оскорбление можно попросить прощение, предательство можно искупить. А тут уже ничего не сделаешь.

Чувство вины, ни на мгновенье не отпускавшее Телля, загорелось с новой силой. Он убрал ладонь с руки жены.

— Я бы не смог, — глухо признался Телль. — Это не как с Марком. И он, и Ханнес, — они оба моих сына, но это — не то.

— Когда мы только поженились, я боялась, что дети, которые у нас с тобой будут, вырастут. Что тогда они станут жить сами по себе, и, если что-то случится, мы уже не сможем им помочь. Я думала — это будет самое страшное в моей жизни… Когда Ханнес был крошечный, я часто говорила ему: "я не хочу, чтобы ты рос". Я хотела, чтобы он навсегда остался маленьким и нашим.

Фина провела рукой по волосам мужа. Они были такие же мягкие, как у Ханнеса.

— Раньше мы росли вместе с Ханнесом, а теперь начнем стареть. Быстро и необратимо. Мы словно сорвались со скалы, на которую взбирались всю жизнь.

— Я так и не сказал сыну того, что должен был, — признался Телль.

Это несказанное останется с ним до самого конца.

— Мы действительно жили те дни, как будто ничего не должно случиться, — согласилась Фина.

— Кто мог знать?

Вырвавшиеся у Телля слова отчаяния не то чтобы обидели Фину, но лучше, если бы он их не произносил. Повернувшись к мужу, Фина взглянула на него с укором.

— Не говори так. Мы родители. Мы должны были это знать.

Как после всего случившегося ходить на работу, Фина не представляла. Это казалось таким чужим, далеким и ненужным. Но Телль был уверен, что работа поможет.

— Поможет чему? — не хотела понимать Фина. — Пережить потерю сына? Как?

Телль одевал жену и за руку вел ее до проходной, а потом бежал к себе на фабрику.

— Ну, вам не впервой, справитесь, — как мог, сочувствовал ему мастер.

После смены Телль ездил на кладбище к детям. Возле могилы Ханнеса он стоял дольше всего. Однажды Телль подумал, что сын обязательно спросил бы его, почему он все время приходит сюда один, без мамы.

— Мама не может принять, что тебя нет. Она ждет, когда ты вернешься домой, — тихо ответил сыну Телль.

Возвращался он поздно. Фина, волнуясь за мужа, высматривала его из окна. Как-то Телль не успел до отбоя и попал в отдел полиции. Отпустили его только, когда пошел первый трамвай, вручив квитанцию о штрафе. Фина просидела у окна всю ночь. Увидев бредущего по тротуару Телля, она положила голову на подоконник и уснула. После того случая Фина не выдержала.