— Не морочьте себе голову. У вас нет показаний, — оглядев его с ног до головы, сказал врач.

Телль смотрел на него и не понимал этих слов.

"Посыльный" кивком головы попросил врача уйти. Потом шагнул к Теллю.

— Понимаю ваше горе. Но таков закон.

— Таких законов не должно быть, — уверенно сказал Телль.

— Вы аккуратней все-таки, — спокойно предупредил "посыльный".

— Не за что мне здесь держаться, — Телль говорил не столько ему, сколько себе.

— Жена?

Телль стал еще мрачнее. Взяв себя в руки, он окинул взглядом холодный коридор морга.

— Даже здесь не отпускаете.

— Я тут, потому что у меня своя работа.

Все фразы "посыльный" произносил одинаково. Телль подумал: а настоящий ли это человек?

Снова подошедший дежурный врач, взглянув на Телля, протянул "посыльному" заполненный бланк. "Посыльный" аккуратно положил этот лист в папку Ханнеса, закрыл ее и убрал в сумку на плече.

— Вы можете отдать тело мальчика в институт, — сказал он Теллю. — Получите документ, по которому будете на год освобождены от платы за жилье, воду, газ и все остальное.

— Нет.

— Хорошо. Здесь уже воля ваша.

Поправив на плече сумку, "посыльный" ушел.

Телль остался один посреди кафельного коридора. Люди в белых халатах не обращали на него никакого внимания, даже когда им приходилось обходить Телля. Только поняв, что он уже ничем не сможет помочь сыну, Телль отправился домой.

***

Фина сидела на диване сына, обнимая подушку Ханнеса. Взглянув на Телля, она поднялась и показала ему пустой пузырек от тех самых желтых шариков из аптечного пункта.

— Как это могло оказаться у Ханнеса?

Взгляд Телля застыл на пузырьке.

— Отвечай! — в отчаянии Фина готова была убить мужа.

— Не знаю, — через боль произнес Телль.

Фина вспомнила, как Ханнес пил воду на кухне. Скорее всего, он и вышел, чтобы запить эти проклятые драже. Бессильно опустившись на диван, Фина закрыла голову руками.

Телль сел на пол. Комната без сына стала пустой. Даже, если она окажется заполнена битком, — все это будут чужие люди. Ханнес уже никогда сюда не войдет. Не сядет на диван, не раскроет книгу.

Что делать дальше, Телль не знал. Жизнь закончилась. Только мучительное чувство вины осталось перед сыном. До конца дней своих Телль будет думать о том, что не смог его уберечь. О том, что не говорил сыну, как любит его, как Ханнес ему дорог.

И ничего уже ни исправить, ни вернуть.

Если бы у них с Финой мог еще быть ребенок, то Телль сказал бы, что нужно начинать сначала. Но, получается, начинать — только им, без Ханнеса? Неправильно это. Нельзя оставить Ханнеса, зачеркнуть все, прожитое с ним.

Зря он об этом подумал. Не будет у него с Финой больше детей.

От сидения на полу ныла спина. Боль отвлекала Телля, он старался не шевелиться, чтобы Фина не обратила на него внимание. Телль боялся, что жена попросит оставить ее одну.

В тяжелой тишине прошла ночь. Фина так и просидела ее на диване. Она то неподвижно смотрела перед собой, чуть наклонив голову набок, то гладила, целовала, прижимала к себе подушку, на которой еще день назад отдыхал сын.

Едва за окном в утренней темноте появились первые огни, Фина отложила подушку, бережно расправила ее и вышла из комнаты, не взглянув на мужа. Она достала из шкафа светлую рубашку Ханнеса, сняла с вешалки его новые брюки. Сын даже не успел их надеть… Взяв с полки расческу, Фина аккуратно сложила все в сумку.

— Куда они отвезли Ханнеса? — одевшись, спросила она мужа.

— В морг, — у Телля не хватило духа смотреть жене в глаза.

— Собирайся, — уверенно сказала Фина и бросила мужу свитер.

***

Под фонарем у подъезда стоял комендант с нацполом — одним их тех, которые недавно приходили к Теллю и Фине с проверкой. Комендант повернул голову на открывшуюся дверь. Увидев Фину с мужем, он показал на них полицейскому.

— Вот они.

— Значит, это вы… — сказал полицейский, узнав Телля. — Вам медзаключение выдали?

— Нет, — ответил Телль так, будто его заставляли общаться с нацполом.

— Возьмите медзаключение, и давайте мы с учета снимем умершего, — попросив об этом Фину, нацпол перевел взгляд на Телля. — А к вам есть вопрос.

— Мне некогда.

— Лучше его решить сейчас. И спокойно займетесь делами. Пойдемте.

Не зная, что думать, Фина не отрывала от мужа глаз. Тот ей в ответ чуть пожал плечами. Выходившие на работу из подъезда соседи смотрели то на них, то на нацпола с комендантом.

В участке нацпол сразу положил на стол перед Теллем те самые отвертку и молоток, которые Телль приготовил, когда в дверь квартиры стучали.

— Ваше?

Рассеянный взгляд Телля остановился на инструментах. После того, что случилось, Телль даже не вспомнил про них.

— Да.

— Что вы ими собирались делать?

Не отрываясь от Телля, полицейский ждал ответа.

— Звонок хотел починить, — быстро сообразив, равнодушно ответил Телль. — Давно не работает.

Врать было противно, но другого выхода он не видел. Сказать нацполу правду, это значит — не проститься с сыном. И Фина останется одна.

— Ранним утром в выходной собирались ремонтировать?

Телль спокойно принял вопрос.

— Инструмент с вечера собирал. Пассатижи, изоленту еще нужно найти.

— Странно, что инструмент у вас в разных местах, — заметил нацпол.

Телль пожал плечами.

Полицейский взял отвертку.

— Кончик наточен, — нацпол потрогал его пальцем. — Зачем?

Телль посмотрел на отвертку.

— Там винтики маленькие. Наконечник в шлиц не войдет.

Положив перед ним лист, полицейский попросил все написать в объяснении. Телль не хотел ничего писать, но, поняв, что у нацпола это займет больше времени, взял авторучку. Медленно выходившие из-под пера буквы получались корявые, но Телль старался, чтобы все было понятно, и ничего не пришлось исправлять и переписывать.

— Вы прям как мой сын за домашним заданием, — заметил нацпол.

Рука Телля остановилась. Взгляд застыл на строках.

Телль подумал, что Ханнес тоже мог бы сейчас делать домашние задания. Когда сын садился за уроки в своей комнате, он всегда ставил стопкой учебники с тетрадками слева. Оттуда Ханнес брал по одному учебнику и тетради, выполнял задание и откладывал направо. Делать так посоветовала Фина. Для Ханнеса это оказалось очень удобно. Стопка слева уменьшалась, справа — росла, и, когда на нее ложился последний учебник, отправлялась в портфель.

Сыну нравилось учиться. Только вот учиться ему не дали. А потом и не дали жить.

Сделав над собой усилие, Телль продолжил писать. Как ни переполняло горе, воспоминания о сыне были слишком дороги, чтобы уходить в них при чужих людях.

Со вздохом поставив подпись, Телль подвинул лист к полицейскому. Тот склонился над ним и стал читать, постукивая авторучкой по столу.

— Много бумажной работы? — покосился Телль на мозоль у ногтя на среднем пальце нацпола.

— Даже не представляете, — покачал тот головой. — Поэтому ваши отвертки с молотками ну совсем ни к чему мне.

Дочитав объяснение, полицейский попросил Телля поставить дату напротив подписи.

— Характеристика ваша с работы мне нужна. С места жительства сам возьму.

— Все?

— Можете идти. Жду медзаключения.

— Я заберу? — Телль показал на молоток и отвертку.

— Рано. Отказное будет, тогда заберете.

***

В зале крематория Телль стоял чуть позади жены, чтобы подхватить Фину, если ей будет плохо. В последний раз они смотрели на сына.

Ханнес стал каким-то маленьким. Он лежал в красном гробу в рубашке и брюках, которые для него собрала Фина. Лицо сына было спокойное, казалось, он спит, и ему снится что-то хорошее. Может, Ханнес действительно встретился с братьями?

Фина обняла своего мальчика, поцеловала его лоб.

— Прости нас, родной, — неслышно сказала она.

Телль прикоснулся к сложенным на груди ладоням сына. Всегда теплые, родные, сейчас это были руки другого человека. Телль склонился к лицу Ханнеса.