— Ваш сын не годен для общества, — громко сказал Теллю сидящий за необъятным столом инспектор и с хлопком закрыл журнал показателей Ханнеса.

Повернувшись влево, инспектор положил его на несколько других журналов. На другом конце стола их лежали две большие стопки. Это были, согласно медкартам, нормальные дети.

Телль молчал. Он понимал, что здесь по-другому не будет, и только глазами проводил журнал сына.

— Теперь у меня к вам вопрос, — решительно продолжил инспектор. — Вы отдадите его в клинику?

Взглянув на него исподлобья, Телль покачал головой.

— Понятно. Тогда… — инспектор подбирал слова, — вы сами или мы изымем его?

К этому вопросу Телль готов был давно. Теперь предстояло ответить на него.

— Почему вы молчите? — положив ладони на стол, чуть наклонился вперед инспектор.

— Сам, — тихо выдавил из себя Телль.

— Ну вот и хорошо. Вам не придется платить за исполнение и утилизацию.

— Знаю, — тяжело бросил Телль.

— Ну вот и чудесно, — подытожил инспектор.

Его рука потянулась к кнопке для вызова следующего.

— Вы так думаете? — не сдержался Телль.

— А вы нет?

Палец инспектора нажал на кнопку, и, что бы ни ответил Телль, уже не имело никакого значения. Дверь кабинета медленно открылась, электронный голос в коридоре называл следующего из очереди.

Сунув руки в карманы плаща, Телль нащупал деньги. Он забыл про них. И про то, что ему говорила Фина, тоже забыл. Телль остановился посреди коридора. Сжимая в кармане купюры, он повернулся к двери инспектора, но, поглядев на очередь, вытащил из плаща руки и пошел к лестнице.

— Ваш пропуск, — преградил ему выход коридорный.

— Да, сейчас…

Телль стал искать пропуск. Он достал деньги, вынул платок, потом полез в карманы брюк — они оказались пустые. Телль помнил: пропуск точно был. Куда он делся?

Коридорный не спускал с Телля глаз. Проверив еще раз все карманы, тот не знал, что теперь делать. Коридорный словно того и ждал.

— Ваш пропуск упал, — кивнул он под ноги Телля.

Телль посмотрел вниз. Рядом с его ботинком лежал листок бумаги с печатью и синей полосой по диагонали. Телль поднял его, протянул коридорному.

— Лестничный марш вниз в том конце этажа, — ответил тот, показав ладонью прямо.

— Да, — согласился Телль.

Он вспомнил, что сюда поднимался именно здесь.

На выходе с этажа стоял другой коридорный. Взглянув на пропуск Телля, он быстро пробил в нем дырку.

— Можете идти.

Телль вдруг подумал, что, если бы с ним разговаривала стена, то она разговаривала бы так, как этот коридорный.

Держась за пропуск, Телль медленно спускался по лестнице. Его обгоняли другие посетители, спешили с папками работники инспекции. В своих раздумьях Телль на первом этаже чуть не миновал кабину дежурного. Тот, в ожидании, что посетитель перед выходом отдаст ему пропуск, молча наблюдал, как он прошел мимо и уперся в турникет.

Поняв, в чем дело, Телль отступил от турникета. Повернувшись к дежурному, он положил пропуск в окошко кабины. Забрав бумажку с полосой, дежурный поглядел, все ли там проставлено, нанизал ее на штырь, и только после этого выпустил Телля.

Толкнув обеими руками тяжелую деревянную дверь инспекции, Телль вырвался на улицу. Стояла весна, и воздух был весенний, но пустой. Телль не чувствовал в нем далеких запахов детства, когда цветущие на улицах сирень с акацией кружили голову. Нынешние деревья, цветы, трава не пахли.

Да и Теллю было совсем не до весны. Конечно, он знал, что ему скажут в инспекции. Иного решения Телль не ждал. Но, все же, одно дело — ожидания, опасения, а другое — когда это уже случилось. Между ними была пропасть. Теперь пропасть позади.

***

Телль шел по улице, стараясь держаться ближе к стенам зданий, где была тень. Хотелось, чтобы смена, на которую он спешил, длилась бесконечно. Хотелось с головой погрузиться в работу и не думать…

От толчка в плечо Телля развернуло. Он поднял голову — на него злобно обернулся мужчина в рабочей куртке с сумкой через плечо. Телль посмотрел на других прохожих. Оказалось, он шел не по той стороне. Здесь пешеходное движение было влево. Телль отправился к светофору, чтобы перейти проезжую часть и пойти с другими пешеходами вправо.

Тени на той стороне улицы не было. Теллю стало жарко. Снять плащ он не мог — все кругом шли в куртках и плащах, а спешить, обгоняя других, — это еще заметнее.

Часы на площади Труда без четверти девять. У Телля оставалось 15 минут, чтобы добраться до проходной фабрики, приложить пропуск, переодеться.

Пешеходам на перекрестке загорелся зеленый, но дорожные патрульные закрыли им дорогу. Машины тоже остановились. Телль понял, в чем дело, когда все вокруг подняли правую ладонь в приветствии. Мигая синими огнями, к ним стремительно приближался черный автомобиль начгора.

Когда-то вот так из-за ехавшего на работу начальника города к Фине не пропустили машину "скорой". Как знать, может, тех минут и не хватило врачам, чтобы помочь Марку появиться на свет здоровым.

Начгор с тех пор не изменился, разве только машина у него стала чернее и длиннее. А Марк бы сейчас, наверное, заканчивал школу.

Телль сжал руку, чтоб не поднять ее в приветствии, как остальные. Когда автомобиль начгора пронесся мимо, он огляделся. На него никто не обращал внимания, пешеходам должен был вот-вот загореться зеленый.

Быстро перейдя дорогу, Телль поспешил к проходной фабрики. Обычно возле нее перед началом смены стояли и разговаривали рабочие, но сейчас их уже не было. Телль успел миновать проходную прежде, чем раздался гудок на смену.

***

Двадцать пять с лишним лет шесть дней в неделю Телль стоял, как и сейчас, у конвейера. Нажимал кнопки, останавливал ящики с водой в бутылках, проверял их количество, этикетку и ставил печать Нацстандарта.

Телль не хотел думать о том, что ему предстоит сделать для Ханнеса. Понимание неизбежности этого он пытался спрятать в разные уголки своего сознания, но оно упрямо вылезало, заслоняя все остальное. Телль искал другие мысли. Он начал думать о времени, прожитом, стоя за конвейером. И — ничего Телль не мог вспомнить, кроме того мучительного дня много лет назад, когда он вышел из инспекции с таким же заключением по Марку.

Включив конвейер, тогда Телль так и остался стоять, держа руку на кнопке. Ящики с водой плыли мимо него, а он отрешенно смотрел куда-то в черную ленту. На погрузке начали ругаться, в цех прибежал старший контролер. Отдернув руку Телля от кнопки, он остановил конвейер.

— Что с ним? — спрашивал мастера старший контролер. — Кто его допустил к работе в таком состоянии?

Мастер не знал, что ответить.

— Да нормальный всегда был, — он тормошил Телля за плечо. — Тридцатый, ты чего, Тридцатый!

Телль тем временем пришел в себя, а потом несколько дней задерживался по часу-полтора после смены, отрабатывая время, проведенное в ступоре.

В тот раз он нашел себе оправдание: Марк не смог бы выжить без родителей. Когда Фина сказала Теллю об этом, стало не чтобы легче, но он хотя бы понял. А сейчас?

Телль взял из шкафчика возле щита управления бутылку с надписью "Нацвода", привычным движением свернул крышку и выпил залпом.

Его тут же вырвало. Он посмотрел на бутылку — это была вода № 11. А после десяти номеров уже шла с содой. Раньше всем рабочим на фабрике нужно было обязательно пить воду с содой. Начальство решило, что, раз они выпускают такую полезную для здоровья воду, то пусть работники ее пьют бесплатно. Когда рвать от воды с содой начало всех, приказ об обязательном питье отменили. Бутылка у Телля осталась с тех пор.

Телль знал, что, если отказаться выполнять решение инспекции или комиссии — неважно кто его принял — то тогда это сделают чужие люди. Сделают силой. А Телль просто нальет чай и даст таблетку. Если Ханнесу суждено уйти, то пусть все случится без боли, без страданий, без унижения…