Как обычно в обеденное время, большую часть посетителей составляли мужчины средних лет, в идеально скроенных костюмах, спокойные, уверенные в себе. Здесь, за едой, напитками и шутками, обсуждались серьезнейшие деловые вопросы. Продавцы и покупатели спорили о контрактах и процентных ставках, осторожно поднимали вопросы о слиянии компаний. Неутомимые агенты по связям с общественностью расписывали прелести товаров и услуг циничным журналистам, умные и пронырливые рекламные агенты убеждали производителей в необходимости дорогостоящих рекламных кампаний. Те суммы — довольно значительные, — которые «Оранжерея» выкачивала из карманов посетителей, не шли ни в какое сравнение с теми, что переходили из рук в руки за ее столиками между половиной первого и тремя часами дня.

Темноволосый, безупречной внешности метрдотель подошел к Генри.

— Вы заказывали столик, сэр? — поинтересовался он. Манеры метра были не менее безупречны, чем внешность, но Генри не мог не уловить холода в обращении — ведь он не являлся постоянным клиентом, а его костюм не был сшит на Севил-роу, и потому финансовая состоятельность вызывала определенные сомнения.

— Я обедаю с мистером Горингом, — ответил Генри.

Тон метрдотеля неуловимо изменился:

— Разумеется, сэр. Мистер Горинг уже здесь. Вы знаете, где его столик?

— Нет.

— О, позвольте, я вам покажу. Сюда, пожалуйста, сэр…

Генри проследовал за метрдотелем в освещенный лампами под плотными абажурами зал, который украшали цветы из теплиц, а также витрины с копченым лососем и экзотическими фруктами. Было трудно представить, чтобы дневной свет когда-нибудь проникал в этот храм чревоугодия.

Годфри Горинг сидел за столиком в дальнем углу и читал «Таймс». Он поднял глаза, заметив приближение Генри, и улыбнулся.

— Мой дорогой Тиббет, как я рад вас видеть, — произнес он, — садитесь. Что вы будете пить?

Генри опустился за столик и отказался от аперитива.

— Верное решение, — одобрительно заметил Горинг, — я сам никогда к ним не прикасаюсь. Но полагаю, вы не откажетесь от вина за обедом?

Генри согласился. За этим последовало вдумчивое обсуждение меню и винной карты, причем в обоих случаях Горинг говорил с уверенностью знатока. Когда принесли еду, Генри с удивлением обнаружил, что Горинг — до этого пробормотавший официанту «мне то же, что и обычно» — ограничил себя холодной курицей и простым салатом, которые запивал минеральной водой «Виши», в то время как Генри решил побаловать себя pate maison[4] и canard a l’orange[5] в сопровождении прекрасного бургундского.

Он был в достаточной степени знаком с этикетом деловых обедов, чтобы не удивляться тому, что до кофе Горинг избегал касаться темы. До того как принесли кофе, генеральный директор издательского дома «Стиль» оживленно говорил о достоинствах и недостатках итальянской и французской кухни, сравнивал последние тенденции в постановках лондонских и парижских театров, о том, стоит ли ехать на юг в январе, и о континентальном влиянии на дизайн британских машин. Генри предполагал, что все это не столько заготовлено заранее, сколько выдается автоматически как ритуал, неизбежно предшествующий обсуждению по-настоящему важных дел.

Когда наконец официант принес кофе и удалился, Горинг начал:

— А теперь скажите, чем я могу вам помочь в этой ужасной истории с Хелен Пэнкгерст.

— В данный момент, — сказал Генри, — я пытаюсь составить для себя полную картину случившегося. Когда приходится расследовать дело подобного рода, отсутствие знаний о личной жизни жертвы очень мешает. Я надеюсь посредством разговоров с ее друзьями и коллегами воссоздать в своем сознании портрет мисс Пэнкгерст — ее характер, привычки, образ жизни. С этого я полагаю начать.

Горинг кивнул:

— Очень разумно. Я бы сам начал с этого. — Очевидно, в его устах это была высшая похвала. — Хелен была моей сотрудницей, разумеется, я могу оценить ее только с точки зрения профессионала.

— Вы не знали ее лично? Не общались с ней в неформальной обстановке?

— Любой добросовестный работодатель, — произнес Горинг, — старается интересоваться жизнью своих наиболее ценных сотрудников. Но в случае Хелен я могу сказать только, что она была девушкой, полностью погруженной в свою работу. Вы понимаете, это ужасная потеря для компании. Не представляю, кем мы сможем ее заменить.

— Расскажите о ней со своей точки зрения.

— Она начала у нас работать десять лет назад в качестве секретаря, — медленно заговорил Горинг. — Марджери Френч два года спустя предложила мне повысить Хелен, сказав, что та должна принять участие в управлении журналом. Она была убеждена, что девушка обладает исключительными способностями. Я поговорил с ней и был поражен ее умом и способностями в сочетании с… как бы это выразить savoir faire[6] и… я называю это породой… что я считаю главным в своих основных сотрудниках. Она стала помощником редактора, затем младшим редактором и в конце концов заместителем главного редактора. Могу сказать вам, разумеется, сугубо конфиденциально, что, останься она в живых, она стала бы главным редактором. Теперь, по всей видимости, после того, как Марджери уйдет на покой, это место достанется Терезе Мэннерс. Не думайте, что я имею что-то против Терезы, — напротив, мы дружим с ее семьей. И все-таки, что бы ни говорила Марджери, мне не кажется, что она именно тот человек, который должен руководить журналом. Тем не менее… — осекся он, — прошу извинить меня за многословие.

— Вам не за что извиняться, — произнес Генри, — все это очень интересно. Вы хотите сказать, что мисс Френч скоро собирается отойти от дел?

Горинг, немного подумав, ответил:

— Пусть то, что я сейчас скажу, останется только между нами, Тиббет. Марджери серьезно больна. Она не хочет этого признавать, но дело обстоит именно так. Собственно, ее врачи требуют, чтобы она ушла с работы в течение ближайшей пары месяцев. Можете себе представить, что вопрос о ее преемнике был в последнее время одним из самых важных для меня. Такой журнал, как наш, должен иметь яркого главного редактора. Марджери идеально подходила для этой должности. Я никогда не считал хорошей идеей брать кого-то со стороны, так что выбирать мы должны были между Хелен и Терезой. Я даже не пытаюсь скрыть от вас, что мои симпатии были на стороне Хелен. На самом деле, должен сказать, ее смерть — это… — он поколебался, — это большая личная трагедия для меня.

— Мне говорили, — заметил Генри, осторожно подбирая слова, — что между ней и другим сотрудником существовала некая эмоциональная связь.

Лицо Горинга посуровело.

— Это не имеет к делу никакого отношения. Меня интересовала только ее работа.

— В любом случае, когда вы собираетесь назначить кого-то на такой важный пост…

— Марджери упоминала это, — ответил Горинг. Очевидно, тема казалась ему верхом дурного вкуса. — Она, разумеется, хотела, чтобы главным редактором стала Тереза, и… нет, это не вполне справедливо. Она правильно поступила, попытавшись привлечь мое внимание к тому, что могло нарушить весь ход жизни редакции. В любом случае, думаю, мне удалось убедить ее в том, что ситуацию можно исправить, если правильно подойти к делу. К несчастью, по всей видимости, я ошибался. Как бы то ни было…

В этот момент разговор прервался появлением незнакомца — худого низенького молодого человека, хорошо одетого и с чуть более длинными, чем следовало бы, волосами. Он направился к их столику и еще издали закричал:

— Годфри, мой дорогой! Что у тебя творится? Я только что… — Мужчина осекся, увидев Генри.

— Здравствуй, Николас, — недовольно поприветствовал его Горинг.

— Господи, я только что купил «Стэндарт», и я в шоке. Я совершенно убит. Я просто не могу поверить…

— Инспектор, — произнес Горинг, слегка подчеркнув это слово, — разрешите представить вам мистера Найта. Николас, это инспектор Тиббет из Скотленд-Ярда.