Патрисия Мойес (в девичестве Патрисия Пэкенхем-Уолш) родилась в 1923 году в Дублине. В годы войны служила в Королевских ВВС, а после этого долгое время работала личным помощником знаменитого режиссера Питера Устинова.

Мойес создала яркий образ инспектора Скотленд-Ярда Генри Тиббета, вместе с которым читатель переносится из патриархальной Англии в свободную Америку, с показа высокой моды на цветочный аукцион в Голландию, с экзотических Карибских островов в живописные Альпы…

ПАТРИСИЯ МОЙЕС

УБИЙСТВО ОТ-КУТЮР

КТО ПОДАРИЛ ЕЙ СМЕРТЬ?

УБИЙСТВО ОТ-КУТЮР

— Я не буду этого делать! — кричал Патрик Уолш. — Не буду! Это просто непристойно! Это чудовищно! Если вы выделите целый разворот на этот ужас, я уволюсь! Если ты хочешь, чтобы это было на весь разворот, то можешь меня рассчитать, это мое последнее слово.

Он подчеркнуто неуклюже стал расхаживать по комнате, запустив пятерню в копну седых, окружавших его красное лицо волос, как потрепанная меховая шапка.

— Это новый контур и новая длина, Патрик, — твердо произнесла Марджери Френч. Она откинула вуаль своей черной соломенной шляпки и, держа глянцевое фото на вытянутой руке, изучила его еще раз, прищурив глаза. — Я думаю, это произведет потрясающий эффект и станет основной темой статьи Хелен. Да, согласна, это не назовешь симпатичным…

— Симпатичным! — Патрик прекратил мерить шагами комнату и воздел огромные руки к небу. — Симпатичным! — взревел он еще раз. — Кто сказал, что мне нужны симпатичные картинки? Я хочу, чтобы изображение на фото имело хоть какую-то форму. Все. Неужели я многого прошу? — Неожиданно он зашептал с сильным ирландским акцентом: — Марджери, дорогая, ты красивая девочка и ты начальник, но пожалей хоть немного своего бедного старого художественного редактора. Я не могу отвести целый разворот на этот… сливовый пудинг на шпильках.

Повисло тяжелое молчание.

В соседнем кабинете Тереза Мэннерс устало улыбнулась:

— Дядюшка опять с ума сходит. С ним положительно невозможно работать. Видимо, нам придется просидеть тут всю ночь.

Она закурила и присела на край стола, болтая стройными ногами.

— Я точно просижу здесь всю ночь, — холодно ответила Хелен Пэнкгерст, — как всегда в таких ситуациях. — Я смогу приступить к своей части работы только после тебя. — Она громко высморкалась и надела огромные очки, украшенные стразами. — Освободи мой стол, Тереза. Ты сидишь на подписях к фотографиям.

Дверь, соединявшая два кабинета, открылась, и послышался сухой, лишенный эмоций голос:

— Мисс Мэннерс, не могли бы вы зайти на минутку к редактору?

— Разумеется, мисс Филд. — Тереза глубоко затянулась. — Ну что ж, в бой. — Она направилась в соседний кабинет.

— Тереза, дорогая, — Марджери Френч говорила любезно, но твердо, без малейшего напряжения, — Патрик не совсем доволен фотографиями коллекции Монье. Я хотела бы выслушать твое мнение…

Как только дверь за Терезой закрылась, Хелен Пэнкгерст посмотрела на часы. Половина одиннадцатого, и все еще ни одной готовой страницы. Внизу, на освещенной фонарями Мейфэр-стрит, швейцар ресторана «Оранжерея», прячась под огромным черным зонтом, ловил такси, человек в потрепанном коричневом пальто дрожал рядом с корзиной красных роз, таких редких в это время года. Под январским дождем дорога блестела как черный шелк.

Половина одиннадцатого. Впереди вся ночь. Свет в соседних домах был погашен, за исключением одного окна — напротив кабинета Хелен. Все остальные давно уже превратились из жилых домов в конторы, и последний секретарь, подняв воротник, чтобы защититься от дождя и зимнего ветра, ушел домой вскоре после шести. На всей улице только в высоком георгианском особняке, в котором располагалась редакция «Стиля», все еще кипела жизнь. Этой ночью должен был быть подготовлен к печати номер, посвященный парижским показам — событию, происходившему дважды в год. Сотрудники редакции до рассвета вкалывали, чтобы по всей Англии читатели могли в назначенное время насладиться фотографиями и рекомендациями, предоставленными самым авторитетным глянцевым журналом.

Читатели, о которых идет речь, были бы весьма удивлены, стань они свидетелями лихорадочной активности, поскольку до сдачи этого номера в печать еще целых три недели. Они не могли, в отличие от Хелен, оценить усилия, вложенные в то, чтобы получить готовый шестнадцатистраничный раздел за две недели до его официального выхода. Вряд ли они могли знать, что эти великолепно напечатанные снимки, безупречные цветные вклейки и изысканные подписи «Стиля» — результат недель упорного труда. Забавно, подумала Хелен, что освещение самых важных событий в мире моды всегда оказывается результатом этих лихорадочных рабочих ночей, когда не остается времени на то, чтобы что-то исправить или просто обдумать как следует.

Только сегодня днем представители «Стиля» сидели на крошечных неудобных стульях и смотрели последний показ этого сезона. Только в шесть часов в последний раз щелкнул затвор фотоаппарата Майкла Хили, снимавшего невероятно худую Веронику Спенс, танцевавшую на верхней платформе Эйфелевой башни в державшемся в строжайшем секрете шифоновом вечернем платье от Монье. Только в девять измотанные Тереза и Майкл вышли из самолета в аэропорту Лондона в компании невозмутимой Рейчел Филд — личного секретаря главного редактора «Стиля». Только в половине одиннадцатого все еще влажные снимки Майкла попали из темной комнаты на стол художественного редактора журнала Патрика Уолша.

Сейчас половина двенадцатого, и в кабинете главного редактора, как всегда, бушуют горячие споры. Как всегда, сотрудники начинают говорить все громче и громче. Какие фотографии следует использовать и как их расположить? Что самое главное, чему следует уделить больше внимания? Какие тенденции можно счесть знаковыми, а какие — не более чем мимолетными в истории моды? Кто из молодых модельеров достоин упоминания в «Стиле»? Тереза Мэннерс — очаровательная, золотоволосая и полуграмотная выпускница одной из лучших английских частных школ — знала ответ на все эти вопросы, чувствуя течение модных тенденций кончиками своих изящных пальчиков, как художник чувствует цвет, а скульптор — форму и текстуру. Тереза знала все ответы, но не могла высказать их членораздельно. Патрик Уолш знал, как оформить страницу, чтобы она произвела наибольший эффект. Марджери Френч — главный редактор — отвечала за все. Они будут спорить еще несколько часов.

Пока они спорят, Хелен остается только сидеть и ждать. Когда страницы будут готовы, она сможет приняться за подписи к фотографиям, стараясь уместиться в отведенное Патриком место, привести в читабельный вид заметки Терезы о взглядах «Стиля» на введенный Монье силуэт в форме буквы Z и на будущее неровной линии подола. Потом из скрупулезно собранной Рейчел Филд информации Хелен узнает, что ткань сделана Гаридж, Родье или на камберлендских шелковых фабриках, а данная модель появится в универмагах «Хэрродс» или «Дебенхамс» в марте, и добавит это в свои комментарии. В итоге к семи утра она должна сделать так, чтобы лихорадочная и бестолковая активность этой ночи обрела свое завершение в аккуратно напечатанных подписях к фотографиям, проверенных и перепроверенных, снабженных четкими указаниями по верстке, и макет был готов к отправке в типографию. Это была тяжелая ночь, и Хелен благодарила судьбу за то, что такое случается только дважды в год.

Она еще раз высморкалась и налила себе чаю из старого красного термоса, который всегда приносила с собой в редакцию в такие ночи. К своему раздражению, она обнаружила, что там осталось всего полчашки. Она взяла трубку внутреннего телефона и набрала номер темной комнаты.