Он замолчал, слегка смутившись. Затем продолжил:

— Мне повезло. Друг… да, друг снабдил меня достаточным количеством денег, чтобы я смог начать свое дело здесь. Теперь меня знают. Я понял, что добился успеха, когда полгода назад ко мне подошел Барри и предложил сделать коллекцию для его фирмы. Понимаете, у меня есть… определенная интуиция, если хотите… которая позволяет мне перерабатывать парижские модели для моих заказчиков. Четверть прошлой коллекции «Барримода» — моя работа, а в следующем сезоне я надеюсь выпустить целую линию под своим именем. Сам Барри скучен и вульгарен, но он досконально знает наше дело.

— Где мне его найти? — спросил Генри.

— Поуп-стрит, два-восемь-шесть. Рядом с Поланд-стрит. Там конторы основных продавцов готовой одежды, храни их Господь, — произнес Найт.

Генри уже уходил, когда его посетила некая мысль.

— Кстати, — спросил он, взявшись за дверную ручку, — вы были в Париже на прошлой неделе?

К его удивлению, лицо Найта совершенно побелело, и, когда он заговорил, в голосе послышались истерические нотки.

— Нет! — закричал он. — Разумеется, нет! Я никогда не езжу в Париж. Каждый это знает. Я был тут всю неделю. Спросите любого!

— Не нужно так нервничать, — сказал Генри, которого весьма заинтересовала реакция модельера. — Мне просто пришло в голову, что вы могли там оказаться, вы же упомянули, что перерабатываете парижские модели для своих заказчиков.

— У меня есть интуиция, — пискнул Николас, — я смотрю на фотографии и сразу вижу, как скроено платье, как сшито. Мне не нужны туали! — Он осекся.

— Что такое туаль? — поинтересовался Генри.

Найт немного успокоился:

— Помните ту китаянку в ателье? В платье из хлопка? Она и была в туали. Это модель платья, скроенная и сшитая точно как оригинал, но из дешевой ткани. Производители покупают их в Париже — а цены на такие изделия, должен сказать, кусаются. Хорошее обойдется вам в несколько сотен фунтов. Но как только производитель заполучил модель, он может изменять ее и копировать по своему вкусу.

— Ясно, — произнес Генри, — спасибо большое. Мне приходится многому учиться. То есть вы делаете копии парижских платьев, не покупая туали.

— Это не запрещено законом. — Найт как будто защищался. — Я же сказал вам. Я даже близко не подхожу к парижским показам. Я работаю с фотографиями.

— Наверное, это сберегло вам немало денег, — простодушно заметил Генри, открыл дверь и вышел. Оказавшись на лестничной площадке, он услышал, как Найт берет трубку и говорит: «Соедините меня с “Барримода”».

В этот момент из ателье вышла женщина по имени Марта, и Генри, к великому своему огорчению, больше не мог подслушивать. Он медленно спустился по лестнице — ему было над чем подумать.

Выйдя на улицу, он взглянул на часы — половина пятого. Ему предстоял в редакции всего один разговор, от которого он ничего не ожидал. Генри должен был встретиться с Доналдом Маккеем — заместителем художественного редактора, который так интересовал Веронику. Генри не думал, что молодой человек сможет рассказать что-либо интересное, но, как часто бывает, беседа получилась весьма плодотворной.

О том, что касалось событий предшествующего вечера, Доналд мало что мог сообщить. Он заметил термос в кладовке фотолаборатории и подтвердил, что, когда уходил домой в половине второго, он все еще стоял там. Маккей работал в другом месте — готовил пробные макеты для Патрика — и вообще не видел флакона с цианидом. Как и все остальные, впрочем, он знал, где хранится яд. Доналд рассказал Генри, что встретил на улице Горинга и после долгих поисков ему все же удалось отыскать такси, на котором он и уехал в Бэттерси.

Когда Генри приступил к теме отношений Хелен и Майкла, Доналд уже расслабился.

— А, вы об этом, — сказал он. — Да, разумеется, я слышал. Олвен приложила все усилия, чтобы об этом узнали все. Но могу вам сказать одно: во всем этом чувствовалась какая-то фальшь. Не спрашивайте, что именно, — я все-таки из младших сотрудников. Журнал управлялся Марджери, Терезой, Дядюшкой и Хелен, они никого не впускали в свой круг. — Он помолчал. — Думаю, вы понимаете, что любой из них, в особенности Дядюшка, мог бы заработать целое состояние, займись он пиаром.

— Что вы хотите этим сказать?

— Только то, что говорю, — ответил Доналд. — Еще я хотел бы намекнуть на то, что у них прекрасно получается заставлять других верить в то, что нужно им. — Он наклонился вперед. — Вы имеете дело не с любителями, инспектор. Поправьте меня, если я ошибаюсь, — искренне добавил он, — но обычно вам приходится сталкиваться с людьми, на которых производит большое впечатление ваша должность, и они рассказывают вам всю правду, за исключением тех случаев, когда им есть что скрывать. Здесь это не работает. — Он умолк. — У меня нет ни малейшего понятия о том, что происходит здесь на самом деле, но с этой историей про Майкла и Хелен что-то не так.

— Вы хотите сказать, — уточнил Генри, — что эта история просто дымовая завеса для чего-то другого?

— Да. Именно это я имею в виду.

— Мне тоже так показалось. Но что она призвана скрыть?

— Понятия не имею.

— Мистер Уолш, — произнес Генри, — очень привязан к Хелен, верно?

— Разумеется. Мы все… всем она нравилась. Кроме мисс Филд.

— Это было так важно? — поинтересовался Генри. — Мисс Филд всего лишь секретарь.

Доналд ухмыльнулся:

— Не только. Она в своем роде очень влиятельная особа. Марджери уйдет — причем ей придется это сделать довольно скоро, — а мисс Филд отнюдь не все равно, кто станет новым главным. Она не любила Хелен — они с ней были слишком похожи. Став редактором, Хелен стала бы вникать во все, даже в систему хранения документов. Она была не тем человеком, который мог бы делегировать обязанности. Мисс Филд презирает Терезу, но она понимает, что, стань главным редактором Тереза, все административные обязанности достались бы секретарю. Тогда мисс Филд будет еще более влиятельной, чем прежде. Понимаете меня?

— Да, — задумчиво произнес Генри, — да, понимаю.

До дома Генри добрался в половине седьмого. Он устал, а на улице шел дождь. Ему пришлось проделать длинный путь на автобусе номер девятнадцать, а потом идти по узким улицам, под крышами, с которых стекала вода. Вставляя ключ в дверь, он мечтал о большой порции виски с содовой, тапочках, спокойном ужине и горячей ванне.

Понятно, что он не слишком обрадовался, когда, войдя в холл, услышал веселые женские голоса. Он уже собрался было поворчать, но, приблизившись к двери гостиной, понял, что голоса принадлежат его жене Эмми и племяннице Веронике. Поскольку этих двух женщин он любил больше всех остальных на свете, то был готов многое им простить. И все-таки в гостиную он вошел с твердым намерением отправить Веронику домой как можно скорее. Его решимость была, однако, несколько поколеблена тем, что никто из них не заметил его прихода.

Эмми стояла на коленях на полу и вырезала с помощью бумажной выкройки что-то похожее на детали парашюта из синего твида с узелками. Вероника лежала на диване, закинув ноги на спинку, в позе, которая открывала большую часть ее красивых ног, затянутых в сетчатые шерстяные чулки.

— И вот там оказывается эта чертова герцогиня, — рассказывала Вероника, — в точно таком же платье, да, тетя Эмми, в точно таком же. И ты бы видела, что произошло дальше. Понимаешь, она ездила к Монье и купила платье за бог знает какие деньги только для того, чтобы встретить Фелисити Фрейзер точно в таком же…

Генри довольно громко закрыл дверь. Эмми виновато вскочила:

— Дорогой! Ты уже дома! Господи, как бежит время! Я думала, ты еще не скоро придешь. Хочешь выпить?

— Да, если можно, — несколько ядовито ответил Генри, — а что это ты делаешь?

— Шью юбку. Ронни говорит, что твид с узелками — это последний писк парижской моды. Кроме того, он не мнется. Вот потрогай.

— Ты не против, если я просто сяду и выпью виски? — спросил Генри. — Я очень устал.