К счастью, никто камнями не кидался, помидорами тоже. Я прибавила шагу и была рада, когда свернула на площадь, где в этот час гуляло местное общество. Дамы в длинных платьях с турнюрами и белыми кружевными зонтиками да мужчины в светлых костюмах с напомаженными усами.

И все они посмотрели на меня так, словно я вошла голой в церковь. Побродяжка осмелилась подойти к приличному дому с колоннами и начала что-то там просить. Именно такой был взгляд у большинства, иные мужчины, как и давеча кузнец, не преминули опустить взгляд на мои обнажённые щиколотки.

Площадь, вымощенную каменным булыжником, я миновала почти бегом. Свернула в первую узкую улочку и доверилась памяти Габи.

Она и вывела меня к некогда крепкому дому на окраине, стоявшему в отдалении от прочего жилья, будто остальные строения изгнали его из приличного общества.

Дом когда-то был довольно ладным и даже красивым, в его веранде с резными опорами-колоннами и кокетливо пущенным по ним плющом угадывалось желание придать дому изящество дворянской усадьбы. Но всё это было в прошлом. Здесь и покрасить бы не помешало, а там вон и вовсе дверь покосилась.

Ныне дом напоминал мне больного чудище, дышащее злобой, под которой скрывался страх запустения.

Я обошла свои двухэтажные владения и внимательно присмотрелась к голым стенам и углам, затянутым паутиной. То ли Габи и впрямь была засранкой, то ли не от мира сего. Я даже рассмеялась: какое тонкое замечание!

Нет, Габи как раз была из этого мира, а вот я – из другого.

В кончиках пальцев возникло нестерпимое жжение, словно в них воткнули булавки, и только я опустила глаза, как увидела голубоватое свечение. Подобное, в виде тонких нитей проступило и на стенах, формируя причудливый узор. Кое-где узор был порван или искажался, тогда свечение становилось желтовато-грязным.

И снова времени на раздумье не осталось. Жжение усилилось, и чтобы от него избавиться, я приложила руки к стене. По случайности ли или сработала память Габи, но я вела пальцами по оштукатуренным стенам дома, точно по линиям, как по нотной грамоте.

Жжение ослабло. И даже запах пыли и затхлости немного развеялся, словно распахнули настежь окна и хорошенько всё здесь проветрили.

Так я и ходила по этажам, прикладываясь к стенам и даже к перилам лестницы с прогнившими кое-где ступенями. Нити были повсюду, они как кровеносные сосуды, питали дом. И сейчас я занималась его лечением.

Правда, провозилась я с непривычки до самого вечера. К счастью, никто ко мне не заглядывал, а в доме было пусто. Соседей бы я не пережила. Не сейчас.

Изрядно устав и проголодавшись, словно весь день укладывала шпалы или стояла за операционным столом, не разгибая спины, я села на ступеньку лестницы, ведущий на второй этаж, и отдышалась. Руки покраснели, пальцы были все свезены, но я была собой довольна.

Магия у Габи есть, это раз. И я могу ей пользоваться, это два. А ещё у сиротки имеется приличное по меркам этого мира имущество.

Кстати, о нём.

Я вскочила, вспомнив про сундук. Большой, кованный, он стоял на втором этаже в бывшей спальне матери.

Исильда, как её звали, умерла внезапно, когда её ранним утром выволокли на улицу соседи и, обвинив в наведении мора на их посёлок и парочку соседних, сначала побили, а потом сожгли на площади. На той самой, где сейчас стоит белоснежный фонтан и гуляют дамы с кавалерами.

Тогда Габи было одиннадцать, а сейчас девятнадцать. Ладно, я потом разберусь, что и как и куда смотрели местные власти. Хотя и так понятно, туда же, на костёр!

Я присела перед сундуком и с трудом подняла его крышку. Замка не было, видимо, к дому ведьмы никто не приближался. Боялись.

Так оно и лучше. И меня бояться будут, дай срок!

Наверное, во мне говорила злость дочери несчастной Исильды, потому что я с удовольствием представила, как буду уговаривать отправиться в объятия Смерти тех из односельчан, которые восемь лет назад участвовали в погроме и вершили самосуд!

А пока я прочихалась и заглянула на дно сундука, использовав свечу в подсвечнике как лампу.

На дне лежало парочка книг в толстых кожаных переплётах и с золочёными буквами, хоть и местами стёртыми на лицевой стороне. Такие стоят целое состояние, а раз Габи не продала их, значит, либо не понимала их ценности, что вряд ли, либо была запугана. Может, хранила как память.

Я раскрыла их и пролистала пару пожелтевших страниц. Так, одна книга – травник. Вторая – медицинский справочник, пригодны разве что в качестве юмористической книги. Надо же, на его страницах было даже зарисована анатомия беременной женщины!

Далёкая от истины, как спутник от Земли.

Так и выделялось отдельно: вот мужчина и его божественное строение, тут женщина с греховными органами, а эта беременная. Всё схематично, плохо, даже местами страшно .

Если так учат лекарей, то стать звездой медицины будет несложно.

Третья книга мне понравилась больше прочих. «Ведомство и чёрные заклинания». Разве такое не запрещено держать? Ладно, посмотрю позже.

В отдельной сумочке лежали, каждый в отдельной тканой ячейке, полупустые пузырьки, закрытые деревянными пробками. Также в сундуке я нашла каменную ступку и пестик. И три амбарные книги.

Одна из них – дневники Исильды. Почерк у матери Габи был мелким, витиеватым, каллиграфическим. И книга, толщиной в двухтомник Лермонтова, который я помнила ещё с детства, в размер с лист А4, была почти вся исписана. местами даже рисунки имелись,

Весьма симпатичные, надо сказать.

– Почему же Габи вела жизнь побирушки, когда у неё такие сокровища под носом? – тихо спросила я вслух. – Она же умела читать! Я вон всё разбираю!

– Не умела, – послышался тонкий ехидный голосок за спиной.

Я вскрикнула, выронила книгу и обернулась.

– Ты кто? – спросила я маленького человечка размером с двухлетнего ребёнка, но с лицом взрослого мужчины.

Одет он был в клетчатый костюмчик, даже бабочку носил, словно собирался ехать на бал, а я его задержала, и именно поэтому сейчас у него на лице, окаймлённым аккуратной остроконечной бородкой, было написано такое неудовольствие.

– Я домовик Виктор, – пробасил он с таким апломбом, словно назвал как минимум графский титул. Потом прижал руку к груди, театрально поклонился и сел на стол, на котором, собственно, и стоял, когда я его увидела.

– Вот и говорю, – продолжило существо с короткими ручками. – Не умела Габриэлла читать. Мать её не учила, чтобы по её стопам не пошла. Боялась очень. И не зря.

– Глупо, – вздохнула я, но сама старалась держаться от домовика подальше. Не зря отползла за сундук, правда, чуть не стукнулась головой о каменный подоконник, но это уже мелочи. – Магии она не выучилась, ведьмой не стала, но разве это жизнь? Та, что она вела?

– Нет, согласен, – существо ловко спрыгнуло со стола и подбежало к открытому сундуку, деловито заглянув внутрь. На всякий случай я отодвинулась подальше. – Но характер есть не у всякого. Габриэлла смирной была, тихой.

– Забитой.

– Ну, я ей помогал как мог, –  выпятил грудь домовик и посмотрел на меня из-под косматых бровей. Мол, ты ведь в этом не сомневаешься? – Но советов моих она не слушала. Вот посмотрим, как с тобой у нас сладится.

– Значит, ты давно живёшь здесь?

– Давно. Всегда жил.

Я решила встать на ноги. Всяко лучше, когда ты наполовину выше собеседника, и чувство страха перед этим упитанным человечком в костюмчике с блестящими чёрными ботиночками и взглядом отъявленной нечисти пропадает.

Стану расспрашивать потихоньку, чтобы понять, что да как. Глядишь, скорее освоюсь. И всё-таки в душе гнездилось чувство, что появился он тут неспроста. И ни фига бедной «мышке» не помогал.

Не была же она, в самом деле, слабоумной! Память подсказывала, что нет. Мечтательной, всё хотела уехать в столицу и поступить в Академию целителей. Но ни черта не сделала, потому что надеялась на то, что придёт принц и заберёт с собой неогранённый бриллиант.