– Да не горюй о ней, о себе думай! Габриэлла Крусти – единственная дочь ведьмы, сожжённой на костре её соседями по деревне. А ведь она им много помогала. И магией дочь ведьмы тяготится, неправильная у неё сила, запретная, так говорят в том мире. Но ты справишься, вон учебник по внутренним болезням освоила, названия лекарств ваших выучила, а тут, и говорить не о чем!

И снова я Смерти не поверила. Нету ей веры, чувствовала сразу. Только и альтернативы у меня нет.

– Согласна, – вздохнула я, и тут же в моих руках появилось гусиное перо, а вместо шахматной доски с фигурами на столе оказался пергаментный свиток.

– Подписывай, сама знаешь, устные договорённости не в счёт!

Где-то я уже недавно слышала уже эту фразу! Точно, на прошлой неделе, когда ходила к юристу, чтобы показать ей целевой договор, который мне подсунули в деканате.

Хочешь быть диагностом и одновременно получить сертификат по пульмонологии? Не вопрос, отработай у нас три года.

И вот у этого юриста были такие же ноготки и глаза. Тёмные, как омуты.

Немного поколебавшись, посмотрев на Смерть и мысленно досчитав до десяти, я подписала.

И тут же всё завертелось, смех Смерти звучал вокруг меня, похожий на звук металла, которым царапают стекло. А в моей ладони оказалась та самая чёрная ладья, которой я ходила.

– Открывая дверь. И ищи мне Оренду. А как найдёшь, так зови.

Смерть я больше не видела, зато дверь снова была передо мной. И чернота вокруг.

Я взялась за ручку, та сама повернулась в моей ладони, и дверь стала открываться. Что за ней скрывалось, я смотреть не стала.

Не могла, потому что впервые в жизни испытала острый приступ дурноты. Словно приступ панкреатита живот скрутил. С закрытыми глазами симптомы странным образом мгновенно проходили.

Я зажмурилась и сделала шаг навстречу, почувствовав тёплый ветер в лицо.

– Эй, что стала на дороге?! Зашибу! – услышала я гневный мужской оклик, когда наконец пришла в себя.

Мир изменился, это я сразу поняла не только потому, что вокруг стало жарко и запахло свежей травой, но и потому, что тело стало непослушным, деревянным.

Другим.

Я чувствовала себя, как кукла на верёвочках. Вроде бы она сама стоит, двигается, говорит, а на самом деле нити уходят ввысь, где за них дёргает кукловод с оскалом Смерти.

– Я не вижу ничего, – крикнула я что есть мочи, и это было сущей правдой.  Но голосок у меня был тоненький, как позвякивание серебряных колокольчиков, вряд ли мужлан, летевший на меня, услышал.

Хоть я ничего и не видела, а понимала, что вот-вот на меня налетит лошадь. Возможно, и не одна. Храп коней раздавался почти над самым ухом, и в нос ударил запах пыли и пота.

Решив, что хуже не будет, я закричала и, закрыв голову руками, метнулась в сторону. Влево, вправо, всё равно, оставаться на месте – верная погибель.

Я, конечно, коней только в парке и в цирке видела, и там они смирные, послушные, а эти, чтоб их, явно не из этой породы.

Метнулась-то я быстро, а вот пробежала немного. Запнулась о камень, чертыхнулась и рухнула в траву. В ушах звенело, во рту появился привкус крови, смешанной с грязью. Я принялась ползти вперёд, одновременно стараясь откашляться и держать голову ближе к земле.

– У, ведьмина дочь! Кто-то тебя наверху крепко не любит! – раздался злобный смех над головой, и я открыла глаза.

Надежды что-то увидеть не было. Я что, ещё и слепая?!

Но чудо свершилось. Я различила перед собой густую траву насыщенно-зелёного цвета, даже муравьёв, деловито шныряющих по земле, заметила.

Храпение коней отдалилось, они фыркали поодаль слева, и я подняла голову, заслонившись от солнца рукой, как козырьком.

– Что смотришь?! Проклясть хочешь? Ты мне смотри, вмиг душу вытрясу, – мужичонка оказался настоящим богатырём. Нависал надо мной, потрясая пудовыми кулаками и поигрывая крепкими мышцами. Его плечо я не смогла бы обхватить и двумя руками.

– Простите, – лепетала я, здраво рассудив, что силы не равны. – У меня в глазах потемнело и в ушах зашумело.

– Захворала что ль? – выражение лица загорелого мужика лет сорока сразу сменилось со злобного на обеспокоенное. – А я тебе говорил: держись Миколы-кузнеца. Я и в обиду никому не дам, и на платок отсыплю. Озолочу!

И зыркнул на мои оголённые колени, даже бычью шею вытянул! Знаю я такой взгляд. И обещания такие слышала не раз, впрочем, как и Габриэлла! Я теперь почти всё про неё знала.

– Спасибо, я честь свою храню!

– Да для кого, глупая! Неужто думаешь, что замуж позовут? Дочь ведьмы-то? Да и за овином-то не каждый зажмёт, но я негордый, так и быть, сироткам надо помогать! А там и сладим!

И протянул ко мне лапищу, то ли желая помочь подняться, то ли полапать. Или и то и другое.

Я одёрнула подол старого серого платья, весьма поношенного даже на поверхностный взгляд, и свирепо посмотрела на кузнеца.

Постаралась вложить во взгляд всё презрение, на которое была способна. В прежней жизни меня это не раз выручало, да и сейчас вроде сработало.

Мужик снова сжал кулаки, а я отползла по жёсткой траве ещё дальше, как бы он ни стукнул меня по голове со злости!

– Тьфу, ведьмино отродье! Тоща, ещё и морду кривит! – сплюнул он мне на подол и пошёл прочь.

Я же вжала голову в плечи и следила, вернётся ли. Ноги не слушались, так бы убежала, да что теперь говорить!

Кузнец взял кнут и ударил гнедую кобылу, переминавшуюся с ноги на ногу ближе к нему. Та заржала и рванула было с места, но хозяин что-то буркнул под нос, с его руки сорвался светлый шар, похожий на молнию, и лошади встали как вкопанные.

Оглянувшись на меня ещё раз, кузнец забрался на телегу и дал коням ход. Вскоре телега скрылась за горизонтом.

Опасность миновала, самое время выдохнуть и оглядеться, куда я попала.

Вокруг была степь. Бескрайнее зелёное море травы, колышимое от лёгкого дуновения ветерка. Я взглянула на солнце и решила что сейчас около полудня.

С трудом поднявшись на ноги, присела и попыталась пройтись, чтобы размять затёкшие мышцы. Тело слушалось плохо, но уже лучше, чем пару минут назад.

Делать нечего, надо идти. Направление известное – туда, куда уехал кузнец. Вероятно, он возвращался в посёлок: вон, и телега нагружена чем-то да сверху прикрыта холщовыми пустыми мешками.

Я медленно пошла по просёлочной дороге в том направлении, в котором он умчался.

Память Габи, как её называла мать, была избирательной. О чём-то ей было неприятно вспоминать, до этих событий мне пока не добраться, а что-то девушка помнила хорошо. Например, о том, что находится в большом кованом сундуке, доставшемся ей от матери.

И где стоит её дом, Габи тоже знала. На отшибе, дело понятное. Мать была ведьмой сильной, пока не приглянулась проезжему господину, а когда оказала ему все услуги, то он обещал, что вернётся за ней.

Не сложилось.

Мать у Габи была редкой красавицей, а дочь не в неё пошла. «Мышиная порода» про таких говорят. Тощая, серая, невзрачная, головы боится поднять лишний раз.

Что ж, будем это менять!

Я и сама не заметила, как с каждым шагом иду всё легче, как с горы бегу. Плечи развернулись, спина выпрямилась, кулаки сжались.

Так за пару часов я дошагала до посёлка, в котором проживала Габи.

Посёлок назывался «Верхние Холмы», но совсем его не оправдывал. Память Габи подсказала, что раньше здесь было больше домов, на постоялых дворах сложно было места свободного найти, жители горделиво посматривали на соседей, а потом Главный Тракт перенесли чуть дальше.

И жизнь в крупном посёлке начала мельчать, как ручей, заваленный камнями.

– Габриэлла, откуда ты такая чумазая?

– А правда, что ты согласилась быть служанкой у господ с «Серого Замка»?

– У, как смотрит, проклятая!

С каждого дома выходили люди и провожали меня взглядами. Кто-то смотрел осуждающе, большинство со злорадным любопытством, малая часть с жалостью. Одна девчушка подбежала и сунула мне в руку красное яблоко и так быстро скрылась за спиной матери, стоявшей в толпе, что я не успела её поблагодарить.