Как раньше, давным-давно, когда она впадала в дикий восторг от одного прикосновения силы, когда стоять рядом с магом было сродни пику сексуального наслаждения. Или как раньше, ещё два года назад, когда она могла наслаждаться токами силы. Или как раньше, когда она припала губами к той яростной силе прекраснейшего во всём свете дерева, едва не захлебнувшись в ней.

Больше ничего не было, как раньше.

Было лишь желание, и это желание никуда не девалось, оно лишь росло.

К ней на днях залетала птаха, села на руку, начала щебетать. Ведьмы всегда неплохо ладили с животными. Марьяна не удержалась и ввела птичку в транс, а после стала втыкать иголки в неё, чувствуя её боль и наслаждаясь ей, как своей собственной. Она втыкала их и втыкала. О, как это было прекрасно, выкалывать ей глаза… Но птичка умерла, её больше нет, а свои собственные страдания больше не в состоянии усмирить чувство, которое просто гудит колокольным звоном у неё в голове, заглушая все остальные мысли.

Та ночь была особенно тёмной, однако без ветра холод ощущался будто вечерок ранней весной, в ханту Деток. Она оделась, накинув на себя всё тёплое, что у неё было, и отворила дверь, делая глубокий вдох. Этот вдох что-то перевернул внутри неё и лишь на пару мгновений она помедлила, а стоит ли идти в ту тьму. Может быть стоит отыскать Френка и подумать над своим поведением? Может стоит во всём подчиниться его воли, может мысль о полном подчинении вытеснит это сосущее, ноющее чувство внутри?

Нет, ерунда какая-то…

Она толкнула дверь — в лицо ударил морозный воздух. Впрочем, Марьяна давно не топила у себя в хате и воздух внутри был довольно прохладным, а впридачу ещё и затхлым, воняющим падалью, потом и кровью. Только сейчас, вдохнув полной грудью свежего воздуха, она это ощутила.

Она сделала шаг.

Шаг вперёд, во тьму. Туда, откуда она не намеревалась вернуться. Она зашагала, скрипя ломающимися хребтами снежинок под сапогами и с каждым шагом деревня становилась всё дальше, а Вэдаэн Гот всё ближе. Лес манил её своей тьмой, и она надеялась, что та тьма окажется гуще, чем её собственная, что та тьма поглотит её. Она точно не знала, что она делает. Ей думалось, что она узнает, как только придёт. Она надеялась положиться на инстинкты, которые её никогда не подводили. Она не сомневалась в том, что инстинкты её не подводили.

Мрак леса встретил её множеством голосов, которые напугали бы любого до потери сознания. Где-то послышался отдалённый вой, сменяющийся глухим ударом. Где-то раздался гневный клёкот.

«Что я тут делаю?» — вдруг подумалось Марьяне, когда она увидела маячащий на пороге страх.

Однако страх не успел проникнуть в её обитель разума, так и оставшись стоять на пороге. Дверь перед ним захлопнула та пустота, что прочно укоренилась внутри. Пустота молчала, как молчит злая на мужа жена, одними глазами говоря, что ничего не может быть в порядке, но как это исправить ни он, ни она не знают. Пустота просто требует быть заполненной.

— А-а-а! — проорала во всё горло Марьяна и напугала своим криком спящих птиц, сорвавшихся с ветки дерева. На голову ведьме упала охапка снега.

Она зашагала дальше и шла она долго, переставляя ноги, пока хватало сил. Ей никто не преградил дорогу, никто не вышел за ней по следу на охоту и это бесило ещё больше. Вот она — иди и возьми, но лес считал иначе и тьма его казалась какой-то разбавленной.

Шорох раздался из-за спины. Ведьма едва успела сообразить и повалилась навзничь, переворачиваясь в полёте на спину. Рядом клацнули зубы, в лицо ударил смрад, и над ней пролетела здоровенная туша мохнатого белого зверя, похожего на огромную ящерицу с короткой шеей и коротким телом, без хвоста и лишь с двумя массивными лапищами.

Тварь пролетела по инерции несколько метров, крутанулась на месте и прыгнула во второй раз. Марьяна откатилась в сторону, но тело вдруг рвануло в другой бок, а ногу резануло болью, практически гасящей сознание. «Давай, моё сознание, угасай, может хоть в смерти я обрету покой».

Однако пелена спала и лишь бьющееся сердце подсказывало ей, что растянувшееся мгновение — лишь первый этап. Свист в ушах и чувство невесомости закончилось сильным ударом, выбившим воздух из лёгких, но Марьяна сквозь боль лишь криво усмехнулась. Зверь подходил к жертве не спеша.

— Чего ты ждёшь? — крикнула на него девушка, ощущая, как бешено клокочет её сердце. — Иди сюда, я твоя, — она раскинула руки, творя заклятие.

Тварь почуяла ворожбу, проскулила что-то и сорвалась прочь, во тьму.

Ведьма лежала и смотрела в закрывающие небо кроны деревьев, что были густо сплетены и не смотря на зиму имели некоторое подобие листвы. Может быть уже наступило утро, однако в лесу был мрак. Сердце унялось, появилась боль в ноге, в которую зубами вцепилась эта тварь, оказавшись просто трусишкой. Марьяна попыталась сесть, у неё вышло не с первого раза. Ощупала ногу, которая кровоточила. Ударила её кулаком — из глаз посыпались искры, хлынули слёзы.

Она нашла палку и, опираясь на неё, встала, подошла к дереву, прислонилась и оползла по нему вниз. Усевшись под деревом, она долго смотрела в одну точку. Постепенно просыпался голод. Жажду она утоляла, поедая снег и уже перестала чувствовать своё горло от холода. Замёрзнуть тут? Не велика задача. Должно быть страшно умирать. Все говорят, что умирать страшнее всего, что нет ничего более страшного, чем смерть.

Веки её начали смыкаться, но тут её будто жаром обдало:

— Это твои последние мгновения, дура, если ты сейчас же не встанешь.

Она побила себя перчатками по щекам, попыталась встать, но не смогла. На её ноге сидела белка и внимательно смотрела за происходящим. Белка смотрела удивлённо, никогда не видя такого зверя. А стоило бы посторониться.

Марьяна ловко схватила белку. Зверёк попытался сопротивляться, запищал в руках, попробовал прокусить рукавицу, но Марьяна сдавила зверька так, что через время писк прекратился и тушка начала быстро остывать. Достав нож, ведьма сделала надрез на шее, прижимаясь к ней губами, делая глоток противной, солёной и металлической крови. Но вместе с кровью в неё втекла сила, и Марьяна закатила глаза в экстазе. После вспорола грызуну брюхо. Пришлось снять перчатки, чтоб можно было выпотрошить и выкинуть кишки. Вгрызлась в плоть, выплёвывая кожу и мех. Сырое мясо. «Что я делаю?»

Она оглянулась, безумным и непонимающим взглядом окидывая окрестность. Солнце подсвечивало серую дымку зимнего леса. Кругом белые и серые тона, и лишь её руки в крови. Лицо, наверное, тоже. В руках маленький трупик.

Ведьма поспешно и с отвращением выкинула его, вытирая руки о снег. Попыталась было встать, но ахнула от боли и села, принявшись плакать. Как она до такого докатилась? Ей нужна помощь. Она… В лесу! Одна! Нужно искать выход!

Она попыталась ещё раз встать. Теперь боль в ноге не приносила облегчения. Боль в ноге приносила только боль. Чувство опустошённости куда-то исчезло, будто его никогда и не было, и теперь Марьяна кляла себя за все те необдуманные поступки, которые она совершила. Опираясь на палку, она всё же встала и пошла обратно по своим следам, веря в то, что так она сможет выбраться.

Спустя время снова захотелось есть. Такой аппетитной теперь казалась та белочка. Такой сладкой была её кровь… Такой же сладкой, как долгий поцелуй любимого человека. А Френк ведь ушёл, и это она его выгнала. А он ведь был ничего так, терпел её, даже понимал. Ох, выбраться бы из леса. Куда бы он не делся, он ещё делся не до конца. Он ведь не знает, чего лишился, она ему ещё не всё показала, он будет руки ей целовать, умоляя ещё. Только выбраться бы из этого треклятого леса.

Голод усиливался, а тут ещё и горло стало драть. Под ногами следов стало больше и Марьяна с ужасом поняла, что ходит кругами. Ужас пришёл лишь на мгновение, а потом ушёл и мысли ведьмы вновь провалились куда-то в тёмный омут. Пустота высасывала силы, руки начали трястись, хотелось куда-то бежать, с кем-то ругаться, кого-то умолять, кого-то бить. Нога уже не беспокоила. Хоть и ковыляя, но Марьяна шла без помощи палки.