Но это было сложнее, чем могло показаться на первый взгляд.

В городе есть бордель, который организовала низушек, каждый день бреющая ноги и делающая себе накладные острые уши. Она называет себя «мадам Маэ», а место своё «Хохотушки эльфочки». Радя прекрасно знала, что её услугами может воспользоваться и она сама, и всё что было в борделе, останется в борделе. Иногда она туда заглядывала, но сейчас ей от такого способа разрядки становилось тошно.

Выйти в поле и кого-нибудь подстрелить своим обрезом? Рисковать жизнью на охоте, получить драйв? Нет, у неё ноги еле шевелятся, меся снежную кашу.

А вот нагретая ванна на втором этаже — отличная идея.

Радя перепроверила запасы огненного порошка у себя за пазухой — ещё на два раза, потом нужно будет идти к этому, как его… Она постоянно забывала имя этого наглого мудака, который делал ей алхимическую пыль для быстрого разогрева воды.

Взяв из предбанника четвёрку вёдер и двойное коромысло, она набрала себе воды. Для соседей уже привычным было наблюдать, как хрупкая княгиня с алыми волосами таскает по четыре ведра воды сразу, делая две ходки каждый вечер, при свете светлячка.

Она ввалилась на второй этаж и во мраке на неё уставились большие глаза на маленьком теле. На ногах копыта, на голове козлиные рожки. Большие уши поворачиваются на слух, а хвост бьёт из стороны в сторону.

— Радя, моя кушать хотеть, — проблеяло существо.

Княгине поставила ведро около ванной, потрепала существо по голове.

— Добыл кого-нибудь, как я говорила?

— Бабу змея добыть, да-да. Сырой не есть, как Радя говорить, — стал он тереться об руку.

Ламия, значит. Ком подошёл к горлу, и ей вспомнился тот фарш, что она недавно видела. Усилием воли она затолкала образ подальше на задворки сознания. Еда есть еда, и её уже отпустило достаточно.

— Акуш, — обратилась она к нему, — возьми щёки и вот здесь, — указала она на бицепс и трицепс, — а остальное выкинь за город, чтоб не развонялось. Это ламия.

— Ламия, да-да. Моя — добыть, твоя — готовить, наша — кушать.

Является ли поедание ламий каннибализмом?

— Микель Эдамотт —

Небо совсем потемнело, проступили первые звёзды, снова совершенно не такие, как вчера. Лишь Звезда Лепрекона, которая ещё не появилась, была постоянна. Две луны висели в небе тоненькими растущими месяцами, почти не давая света. Фонарей не было, люди шатались в потёмках кто с факелом, а кто с лампой.

Пошлёпывая слякотью под ногами и утопая в грязи, дыша прохладным свежим воздухом с ароматами вякового навоза, Микель дошёл до заветной двери.

У хорошего стратега всегда есть запасной план: отказала ведьма — иди к барону.

Постучал.

— Кто там? (Шморг).

Голос был грубоватый и глубокий.

— Микель Эдамотт, алхимик из Аннуриена, — представился Микель и ему тут же открыли.

Дыхнуло влагой и теплом, на пороге возник плечистый мужик, борода лопатой. Морда широкая, поросячьи глазки и большой красный нос. Он улыбнулся, а после чихнул себе в рукав.

— Дурацкая простуда, чтоб её (шморг). Проходите.

Микель пересёк порог и оказался в парном помещении с закупоренными окнами. Вокруг были развешены мокрые тряпки. От печи шёл заметный жар. Кроме привычного кухонного стола в углу стоял ещё один столик поменьше, там сидела и угольком выводила закорючки хрупкая девочка. Ему даже показалось, что в вязи закорючек можно было узнать символы стихий из основ пиктограммистики.

— Раздевайтесь, присаживайтесь, гостем будете у нас. Милания, сделай гостю чаю.

Девочка встала, ни слова не говоря уплыла в комнату.

Микель разделся до рубахи, присел за стол, чувствуя, как пульсирует от боли мозоль на пятке. Он не знал, куда деть руки и с чего начать разговор.

— Я не хочу отнимать у Вас много времени, достопочтенный Айко, — склонил голову Микель.

— Бросьте, у меня пока всё одно дел нет. Всё порешали, сейчас к посевной будем готовиться.

Миланья принесла кружку с дымящим отваром, пахнущим мятой и ещё чем-то. Микель улыбнулся, поблагодарил и отпил глоток. Вкус был необычный — сладкий и бодрящий. И тут же у него потёк нос. Микель утёр его краем рубахи и отставил кружку.

— Вы на сушёный ихтус не налегайте, — предупредил Микель.

— Так он ведь от простуды, — удивился Айко.

— Он вызывает отделение из слизистой верхних дыхательных путей, что помогает при застойных явлениях в гайморах и синусах, — стал втолковывать Микель и увидел полное непонимание на широком бородатом лице Айко. — Чай вызывает простуду, а не лечит.

— Так мне ж его Софья прописала ещё год назад, только им и лечусь! — недоумевая настаивал Айко.

— Прекратите, и насморк пройдёт, — уверенно произнёс Микель. — Но я не об этом сейчас. Я хотел бы поговорить про нечто, что может угрожать всему Безымянному.

Айко посмотрел на Микеля внимательно и не моргая. В голове его шёл бурный мыслительный процесс.

— Всему без имени или миру?

— Миру, — вздохнул Микель с лёгким раздражением. Айко кивнул. — И случится это довольно скоро. У меня есть доказательство того, что в АнНуриен Юндил появилось нечто, связанное с Хаосом.

Микель выдержал артистичную паузу.

— И что же это (шморг)?

— Гарри, — будто поставил точку Микель, а после решил продолжить: — У меня в рюкзаке есть логическое заключение на основании моих исследований. Единственное, оно мне не даёт оснований выбрать одно из утверждений: или Гарри является Сущностью Хаоса, или у Гарри есть Артефакт Хаоса.

Айко потянулся к чаю, что стоял на столе, после одёрнул руку, в задумчивости шмыгнул носом, потёр слезящиеся глаза. Он вспоминал и анализировал — это было видно по его лицу.

— Господин Айко, расскажите мне про Гарри, — попросил Микель.

Барон поёрзал на стуле, задумчиво глядя в темноту за окном. Со стороны леса доносился безудержный вой, холодящий душу. Айко думал и вспоминал, а Микель боялся его сбить.

— Да обычный он, Гарри. По началу мне показался таким. Но бессмертный. Понимаете, господин алхимик? Как есть бессмертный. На столько же бессмертный, как безумный.

И этот про бессмертие что-то говорит.

Микель кивнул, Айко продолжил рассказ.

— Говорит, мол, если ножом себе в глаз пырну, ничего мне не будет. Мне предложил, — его передёрнуло, будто от холода. — Протянул свой кинжал. А я возьми да откажись, тогда он сам себе в глаз ка-ак всадит, а ещё и улыбка у него — сущий демонюка демонюковский. Кровью забрызгал себе пол-лица. Нож достал…

Айко неожиданно побледнел, прикрыл рот и сдержал рвотный позыв.

— Глаз его назад вырос, я так понимаю, — закончил за него Микель.

Барон отрывисто кивнул, не в силах продолжать разговор. Он сглотнул и отдышался.

— Страху натерпелись. Только его водитель улыбался почему-то, видимо ещё один из твоих этих штук, про которые ты говорил, которые должны мир уничтожить. Ну и что с ним делать?

— Нужно его убить, — задумался Микель. — Но если он бессмертный, как о нём рассказывают, то убить не выйдет, зато получится посадить под замок, в кандалы, а лучше закопать живьём. Господин Айко, будете ли вы любезны встать плечом к плечу со мной в этом нелёгком деле?

Айко нахмурился. Долго он сидел неподвижно, вслушиваясь в безудержные завывания лесных тварей. Сидящая в сторонке девочка даже не дёрнулась от этих звуков, как рисовала, так и продолжила рисовать.

— Это просто фокусы, — проронила она тихонечко.

— Ч-что? — аж подскочил Айко. — Милания, что ты говоришь? — мягким полушёпотом переспросил Айко.

Но Милания ничего больше не ответила.

Фокусы? Гарри фокусник?

«Нашёл кого слушать!» — разозлился на себя Микель и попытался сосредоточиться на бароне.

— Ваше решение, господин? — подтолкнул алхимик к ответу.

— Нет. Мир-миром, да и верю я Вам, господин алхимик. Да только ж то не просто проходимец, то граф Гарри, мой сюзерен. Негоже против власти-то идти, нехорошо.

Он суетился, вновь дёрнулся к кружке, остановил себя.