На зов откликнулись: что-то тёмное и мрачное, что-то гадкое и слизкое и что-то серое, но с угольком жизни внутри. Я стал говорить с серым полотном увядающей души, и оно меня понимало, делая шаг навстречу. Оно было слабым, говорить с ним было просто, слить с телом ещё проще.

Светлячки молитв потекли через меня в тело Кима, в его душу, связывались и расплывались, воссоединяясь с умершим. Как когда-то совсем недавно воскрес Фернандо, возвращённый своей богиней, так и я пытался воскресить этого маленького чемпиона.

Моё тело закашлялось, сплюнуло кровью под ноги. Меня подхватили под руки, подставили могучие плечи, а я продолжал.

Люди, полуэльфы и низушки молились, поток тёк и тёк сильнее, чем когда либо. Я чувствовал двухголосие сдвоенного кольца, но ничего не происходило. Я не был уверен, что так и надо. Мне казалось, Ким должен был вздохнуть, втянуть в себя воздух, стать румяным, крикнуть «мама, я жив, а ты боялась!», вскочить с дровницы и крепко её обнять. Её и стоящего за моей спиной отца.

Однако я открыл глаза, а Ким так и лежал бездыханный.

Ковыляя, я подошёл к нему, положил руки на грудь и надавил. Резко, крепко. Раз, второй, третий, а после поднёс ухо к его бледным губам. Тонкое сипение раздалось мне в ухо, едва уловимое. Прощупал запястье — пульс был.

— Он жив, — огласил я приговор хриплым шёпотом и уселся у дровницы, закашливаясь.

Молитвы всё летели в мою сторону, их становилось больше, силы постепенно восстанавливались, но в голове ещё гудело, в глазах мутилось, а к горлу подкатывал ком.

Камилла плакала, стоя на коленях и не в силах подойти к ребёнку. Из толпы вышла Софья, принялась командовать. Двое здоровых мужиков, среди которых я узнал Ганса, аккуратно сняли мальчика, положили на появившиеся вдруг носилки и понесли куда-то в сторону.

Двое других мёртвых тел так и осталось лежать на дровнице, но больше никто не плакал.

— Как мне тебя благодарить? — заливалась Камилла, на коленях подползая ко мне с какими-то не очень здоровыми намерениями: целовать руки, обмазывать меня слезами?

— Стань моим апостолом, — обронил я, не долго думая. — Неси моё слово, помогай моим именем, позволь мне творить твоими руками.

Она успокоилась, лишь широко глядя мне в глаза. Надо мной замерла небольшая толпа, слушая мои слова.

— Да, я позволяю, я клянусь! — принялась она снова рыдать.

Я протянул ей руку, она подставила ладонь и туда упал деревянный кубик без граней. Простой кубик, но с такой сложной историей.

— Мрака —

Гарри метался по всему Аленою. Мрака следил за волнами, исходящими от этого непоседы, и ему так и хотелось подлезть. После стольких переходов должно быть он потратил все свои силы. Вот он шанс, просто подойти и прибить. Даже не заклинанием, а обычным камнем. Но охотник, став на путь смерти, следит внимательно, выжидает до последнего, чтобы нанести один удар, но гарантированный.

Как же императору Мрака хотелось бы, чтобы вот прямо сейчас заработало бы заклинание, не оставляя Гарри ни единого шанса, но так не получалось. Впрочем даже восстановившись у него не окажется шанса, нужно лишь подождать.

— Гарри —

Два дня прошло с тех пор. Я лежал и смотрел в потолок. Руки мои больше не дрожали, интенсивные молитвы восстанавливали лучше, чем пребывание близ источника, но и источник помогал.

Я лежал и общался со своей паствой. Овцами они больше не были, пересказывая из уст в уста мои наставления, приукрашивая их и дополняя. Их количество всё же уменьшилось, но лишь ненадолго. Вера в меня набирала силу, словно снежный ком. За два дня мало что поменялось, но голосов стало немногим больше, чем раньше. Что ж, это определённо что-то значило.

Вчера я снова слышал Кима и тот клялся мне, что станет рыцарем, но не рыцарем Беллатора, а рыцарем Гарри. Слышал я и Камиллу, которая уже готовилась отправиться к самому Анитуэну, побывать везде и даже за пределами Аленоя, неся слово моё о том, что не нужно быть идиотами, и мой же символ — кубик с пустыми гранями, символ выбора без выбора, абсолютного предопределения всего.

Кольцо перестало жечь палец, мысли очистились окончательно. Чувствовал ли я вину за двенадцать умерших? К своему сожалению вину я чувствовал ровно до похорон и воскрешения Кима, а дальше было пусто. Почему же я лежал два дня? Эти два дня мне нужны были даже не для восстановления магических сил. Я разбирался с собственным уродством.

Каким же нужно быть уродом, чтоб читать мораль умирающему алхимику? Зачем было так поступать? Специально мучить человека, наслаждаться его страданиями. И те двенадцать. Они стёрлись из моей памяти так же быстро, как туда когда-то вписались.

— Тряпка! — бросила Марьяна, едва успев отворить дверь и заулыбалась.

— Чего весёлого?

— Великого Гарри отделали. Отымели во все дыры. Только знать бы ещё, что произошло.

Она уселась на край кровати, задирая юбку и оголяя ноги.

— На, смотри. Тебе же нравятся ноги.

Я сел, глядя на неё снизу вверх.

— По сути ничего не произошло. Ты как себя чувствуешь?

— Свою заботу засунь себе в жопу и сургучом залепи, чтоб не вываливалась больше, — скривилась Марьяна и стрельнула в мою сторону глазками. — Ничего такого не хочешь?

Я покачал головой, вспоминая предыдущий раз.

— Скорострел, ещё и с медленной перезарядкой?

— Тебе ж вроде тогда понравилось, — пожал я плечами.

Марьяна смутилась, на веснушчатом лице появился румянец. Она встала, махнула рукой и ушла прочь, хлопнув дверью. Её седьмой отдел был в таком же плохом состоянии, как и тогда, когда я её забрал в крепость — ничего не поменялось.

Встав, я спустился вниз, проходя в тронный зал. Было ещё раннее утро, и на весь тронный зал разливались переливы эльфийского пения — Сильфида «настроила громкую связь», убедившись, что Леголас ушёл на охоту.

— Уже пришёл в себя? — спросила нимфа, сидя на троне и раскачивая ножкой.

— А есть другие варианты?

Я накинул плащ и вышел из крепости, шагая к деревне АнНуриен Юндил — «У Замка Древней», уже ставшей мне родной. Конечно, ещё многое не решено: слухи только добрались до Анатора, я слышал аэльев, которые говорили о защите веры и наказании слуг Беллатора. Радя явно снарядила сюда людей.

С Анэмиваэлем и Ворвусом мы что-нибудь решим. Вряд ли из-за ошибки Кинура я вдруг потеряю графский титул, хотя кто его знает, как оно обернётся?

Кроме этого нужно сгонять всё же в Анатор на какое-то время, пробежаться по деревням и организовать призыв на воинскую службу, заглянуть к Штольнбахам, поговорить о школе и финансах на следующий год. Если я, конечно, не развяжу сейчас гражданскую войну из-за выходки Ворвуса.

Рядом с храмом Чёрного стояла Агнес. Вокруг неё были мешки с зерном, запасённые ещё Йеном на посевную. А прямо перед ней огромная вереница низушков и людей, которым что-то из этого зерна почиталось. Рядом со мной возник Марсенас.

— Спасибо, что не дал наших в обиду, — поблагодарил я его.

— Как обычно без приветствия, господин граф, — ухмыльнулся де Луиз и посерьезнел. — Рыцари совсем с ума посходили. Пришли, обвинили тебя в том, что ты демон, хотели устроить проверку и форменный акт охоты на ведьм! Я был о Кинуре лучшего мнения, — скрипнул он зубами от злости.

— Они тут не виноваты. Может помнишь, а может нет, но тут на меня точил зуб…

— Микель! — тут же выдал Марсенас.

— Он мёртв, — шепнул я.

— Это ведь убийство! Пусть даже он и виновен! Зачем ты мне это говоришь?

— Кому мне ещё доверять? — проманипулировал им я, чтобы ещё больше укрепить доверие.

Марсенас улыбнулся.

— Зайди вечером ко мне, нужно обсудить деньги на расширение, — бросил он мне через плечо.

Я видел, на сколько ему ещё сложно даётся подстройка под мой стиль общения, но он искренне старался, чувствуя себя героем. Я же не ощущал подобного подъёма. Напротив, было немного противно копаться в политике, но настолько привычно, что это меня приводило в ужас.