– Вы даже не представляете, как это серьёзно! Они родятся несвободными, им под кожу при рождении вживят чипы с моими долгами, и они будут платить, платить, платить. Бедняжки. Что я ещё должен о них знать? – недоумевает мужчина.

– Ну, а где они будут жить? – продолжает журналист.

– Тут, например, в Остине, почему бы нет?

– Вас ничего не беспокоит в этом городе? – спрашивает журналист.

– Если честно, очень многое беспокоит, – признаётся горожанин.

– Например?

– Дороги плохо ремонтируют, магазины рано закрываются, еда стала невкусной, – отвечает местный житель.

– А мусорная свалка?

– Разве в Остине есть мусорная свалка? – удивляется горожанин.

– В самом Остине нет, но мусор же куда-то пропадает из города? – спрашивает репортёр.

– Боже мой! Вы хотите мне сказать, что у нас в Остине воруют мусор? – местный житель снова жирно хохочет.

– Я, наоборот, хочу вас расстроить: его не воруют, его складируют неподалёку, и всё это останется вашим внукам. Вас это совсем не беспокоит? – настаивает журналист.

– Нисколько. Пусть те, кто обязан этим заниматься, и думают о своей работе. Я буду беспокоиться о своей жизни, жизни своей семьи, и хорошо, если меня на это хватит. Всё будет идти своим чередом. Жить надо здесь и сейчас. Зачем мне жить жизнью внуков, если я и со своей-то с трудом справляюсь?

Типичное проявление феномена одной жизни, заложенное в массовом сознании человечества: «После нас хоть потоп!» в сочетании с разработкой и применением всё новых и новых высокотоксичных и сложноразлагаемых химических соединений поставило это самое человечество на грань выживания на пике его интеллектуального развития».

Никогда не смотрела на экран без защиты так долго. Глаза горели, но очень хотелось поскорее покончить с этим, и я мужественно держалась. Дальше будет самый неприятный для меня период истории – мусорные войны. Выбрала следующий эпизод в списке, запустила видео, устроилась поудобнее с мыслью о том, что сегодня стоило бы сходить на ужин. Надела «намордник». Потёртость на носу тут же невыносимо загорелась. Такая крошечная ранка доставляла столько неудобств, но сил потянуться за мазью не было. На экране мелькали ловушки мегаполисов, возникшие из-за глобального изменения климата, когда раскалённые бетонные города стали притягивать к себе облака пыли и гари, закрывавшие солнце и не пускавшие дожди в город. Это сделало жизнь в мегаполисах невыносимой: теперь шли дожди из мёртвых птиц, падавших на головы прохожих. Города укрыл плотный смог. Непроходящий запах гари, обилие искусственных растений и недостаток солнечных лучей привели к глобальной миграции населения в поисках дарующих здоровье чистой воды, чистой земли, чистого воздуха, дождя и солнца.

«Как это ни удивительно, но люди, искавшие новые места, несли с собой старое поведение. Они по-прежнему полагали, что мусорные вопросы за них решит кто-то другой, что жить нужно здесь и сейчас и заботиться о завтрашнем дне, но не далее. Все свои проблемы они посчитали проблемами именно больших городов, а свой уход оттуда – полным избавлением. Неудивительно, что такой подход не радовал бережно относившихся к своей земле жителей маленьких поселений, и те решили принять бой за свою землю и свои жизненные устои, но оказались в меньшинстве. Переселенцы буквально задавили их с помощью своих законов, денег и войск. Городской народ расползся по сельским территориям, а инфраструктурные схемы перестроить не успели. Значительно возросла нагрузка на канализации, станции по очистке воды перестали справляться. Ранее жители маленьких городов не имели у себя во дворах даже мусорных баков – сдавали тщательно отсортированный мусор на специальные заводы по его переработке. В связи с неожиданным и многократным увеличением населения их мощностей просто перестало хватать. Пришлось вернуться к порочной практике свалок мусора. Эти проблемы не казались тогда первостепенными: глобальное переселение обрушило все экономические уклады, хранимые в веках. Безработица и значительное падение уровня жизни, криминализация общества, отсутствие должной медицинской помощи – человечество переживало тяжёлые времена. Всем было не до мусора».

Эту историю я слушала уже с закрытыми глазами, и мне снились собаки, много-много собак. Они шли по улицам маленьких городков, вернее, текли как река, куда-то вдаль, в поисках своих домов. И повсюду, в каждом дворе, собаки гавкали, копали газоны, гонялись за машинами. Вытоптали всё вокруг, превратив зелёные поляны в степь до горизонта, как здесь, в резервации. И с ними был мой Джеки, и я пыталась его остановить, поймать, но никак не могла догнать. А если догоняла, то никак не могла схватить, только чувствовала, как ужасно он вонял псиной вперемешку с гарью…

Проснулась под утро голодная, беспомощная, в неудобной позе и с ощущением жуткой дурноты. Оказывается, ночью я умудрилась стянуть с себя аромамаску. Действительно, пахло псиной и гарью, да так сильно, что даже аромазащита не помогала. На половину окна, словно вода в аквариуме, был налит то ли туман, то ли дым, и ничего не было видно: ни домов, ни машин, ни дорог. Фонари утонули в этой пелене и превратились в мутные, слабо мерцающие пятна. А может быть, тут все умерли от этой гадости? Выброс какой-нибудь и всё, больше в резервации «Мусорщик» никого не осталось? Одна я выжила, потому что… Непонятно, почему. Сердце моё заколотилось, как бешеное, сначала в груди, потом ближе к горлу, сдавив внутренности почти до рвоты.

Потом сделала звонок по 003. Мне сначала разъяснили про зловонный смог и другие виды местных погодных явлений, затем порекомендовали изучить географию региона. Словно из ниоткуда появилась знакомая врач и снова вколола снотворное.

Сначала сквозь сон, а потом и наяву, я услышала голоса людей. В коридоре кто-то смеялся и обсуждал возможную стоимость наших дотационных завтраков с отвратительными заменителями мяса, и это точно был не Антуан. Там были настоящие живые люди! Взглянула на часы и, к ужасу своему, поняла, что до конца завтрака осталось всего двадцать пять минут. Теперь у меня был выбор: или завтракать без душа, или принять душ, но голодать до обеда.

После пропущенного ужина и ночных медицинских приключений есть хотелось неимоверно. Наверное, так всегда чувствуют себя при токсикозе: противно до того, что хочется эту противность заесть, и ради этого ты готова тащить в рот всё, что угодно. Значит, душ подождёт!

Быстро причесалась, соорудила нечто наподобие причёски при помощи резинки-пружинки, мысленно вознося хвалу её изобретателю. Выглядела бледной, но ухоженной, по крайней мере, так мне казалось. Когда я буквально влетела в столовую, там уже не было ни посетителей, ни поваров. Кофе из автомата, булочка, йогурт, апельсиновый сок – это был весь мой завтрак. Ещё две булочки я припрятала, чтобы дотянуть до обеда, и больше ничего не успела. Когда вышла, дверь столовой, обрамлённая уплотнительной резиной, за мной автоматически защёлкнулась, загудела. Похоже было на герметизацию люков в скоростных поездах и самолётах.

В коридоре снова никого не было. Захотелось найти тех говорливых живых людей, которые смеялись утром, и я пошла бродить по коридору «навострив уши». Тихо. Снова дошла до тренажёрного зала, заглянула – там тоже пустота, но за окном шли люди. Стоп, на четвёртом этаже за окном ходили люди? Для верности несколько раз тряхнула головой: вдруг это от уколов люди у меня в воображении? Подошла к боковому окну и за тренажёрами обнаружила дверь, которая вела на открытый переход между этим и соседним зданием экослужбы. «Наверняка мне туда нельзя», – подумала я, отважно нажимая на ручку двери выходного шлюза. Она легко подалась, и я оказалась в гермокамере; прошло несколько секунд, а потом автоматически открылась вторая дверь. В лицо сразу ударила вонючая жара, и я очутилась на улице, высоко над землёй.