Переход, словно открытый пешеходный мост, соединял корпуса на уровне четвёртого этажа, хотя для перехода он был, пожалуй, слишком широк – метров десять шириной. Скорее всего, площадка предназначалась как раз для прогулок находящихся на карантине. Высокий бетонный бортик был дополнен натянутыми вдоль него, как бельевыми верёвками в старинных фильмах, проводами. Рядом с ними находился ужасающий значок: «Осторожно! Электрический ток!» Неужели кому-то могло прийти в голову спрыгнуть с такой высоты на асфальт?

По периметру перехода громоздились огромные кадки и лотки, из которых торчали неприхотливые кусты и трава. Вероятно, архитекторы хотели добиться эффекта зелёных насаждений, но это у них плохо получилось: чахлые кустики и пожухлые ростки создавали ощущение пустынности и подчёркивали неухоженность этого места. От стены к стене катался робот-пылесос, вычищая каждую пылинку с обшарпанного покрытия, разогретого до такой степени, что над ним колыхалось марево, принуждая ступать осторожно из-за боязни обжечься.

По переходу прогуливались несколько мужчин. Они ушли далеко, остановились у горшка с большим кустом и закурили. Мне очень хотелось с ними познакомиться, но ведь навязываться нехорошо, надо было дождаться удобного случая. Да и мужики были какие-то не слишком пристойные: взрослые, в тренировочных штанах и домашних тапках, словно в больнице.

– Гуляете? – вдруг спросили сзади в самое ухо.

Я вздрогнула и отпрянула.

– Простите, не хотел вас напугать! Позвольте представиться, Евгений. Или вы здесь работаете? – спрашивал приятный высокий мужчина в джинсах и футболке в стиле арт и такого же стиля маске.

Он был подтянут, аккуратен, а голос с хрипотцой словно был лет на сто старше его самого.

– Нет, я здесь «отбываю», – зачем-то грубо отшутилась я. – Меня привезли несколько дней назад. Никого не видела с тех пор и даже не знала, что есть такой переход. Выбралась вот на живых людей посмотреть.

– Странно. Нам сразу всё показали и рассказали, – удивился он.

– Вы давно здесь? – спросила я, понимая, что он тоже отбывающий.

– Почти две недели. Может быть, они ждут, когда вас станет больше, и тогда проведут вам экскурсию по местным достопримечательностям? – размышлял он.

– Может быть, хотя это обидно – могли бы и рассказать. Меня зовут Ирина, лучше Ира, а ещё лучше просто Ра[3], – представилась я.

– В скромности вам не откажешь! – похвалил он моё прозвище.

Это был мой человек! Складный, аккуратный и улыбающийся одними глазами, хотя, как ещё можно улыбаться в маске? Интересно, какие у него губы? Наверняка пухлые. У человека с такими широкими бровями не должно быть узких губ. Мы бродили по мосту взад-вперёд, обдуваемые тёплым мусорным ветром, немного погоняли пылесос, неожиданно преграждая ему дорогу. Робот взмолился: «Перестаньте, пожалуйста, а то я перегреюсь и сломаюсь». Пожалели его и отпустили. Рядом со мной стоял настоящий живой молодой человек в джинсах и кедах, понимающий, почему «Ра» и знающий толк в играх с пылесосами. Большего просто нельзя было желать! Разве что выключить эту вонь!

– Позвольте, я исправлю обидную несправедливость неведения и скажу несколько слов о достопримечательности, на которой мы с вами остановились, – наигранно вежливо, изображая типичного гида, продолжил мой новый знакомый. – Это курилка. Да, да, именно так, не удивляйтесь. Мы с вами находимся в удивительной стране: здесь люди не просто курят. Здесь курение – целый культ, позволяющий нейтрализовать местные запахи, перебивая их табаком. Настоящим, как в древние времена, листовым табаком, который возделывается и продаётся на каждом углу без всяких ограничений.

– А вы? Тоже курите? – любопытничала я.

– Я? Нет. Я использую сие рукотворное плато, чтобы любоваться видами. Отсюда, в просвете между домами, видно больше, чем из моего окна, где взгляд упирается в неэстетичную коробку соседнего здания, ограничивая полёт моей фантазии.

– Я подумала, что это двор для прогулок на карантине, – сказала я.

– Ирина, ну право, что вы такое говорите? Вы в директории домоседов, где не принято лишний раз шляться по улице. Для чего человек может выйти на такую прогулку из герметичного помещения, где кондиционеры поддерживают комфортную температуру и фильтруют воздух? Покурить да поглазеть на владельцев местного неба, чаек. Кстати, будьте осторожны: после их бомбардировок бывает довольно сложно отмыться. Кушают хорошо, «бомбометание» обильное, – театрально вещал Евгений, и я не могла разобрать, шутит ли он, или это его обычная манера разговора.

– Как для чего? Любоваться видами, как и вы, – усмехнулась я. – Интересно, что там расположено, в другой серой коробке?

– За дверью, надпись на которой гласит: «Вход только для сотрудников экослужбы»? Не интересовался этим вопросом, хотя несложно проверить, – сказал он, быстро подошёл к противоположной двери и нажал на ручку.

Дверь оказалась заперта, и в ответ на нажатие ручки истошно завопил звонок. Тут же в здании отдёрнулись оконные жалюзи, в окна выглянули разномастные сотрудники в форме экослужбы, красноречиво продемонстрировав своими лицами недовольство – видимо, не впервые их тревожили из любопытства – и тут же задёрнули шторы.

– Что и требовалось доказать! Самый обычный офис экослужбы, – констатировал Женя спокойно.

– Как вы не боитесь? Написано же, что нельзя! – удивилась я.

– Где написано, что нельзя? – снова наигранно удивился он.

– Не табличке. «Вход только для сотрудников экослужбы».

– Видимо, мы с вами читаем разные таблички. Там ни слова не сказано о том, кому нельзя нажимать на ручку этой двери, – засмеялся он, и я поняла, что он большой шутник.

– Простите за прямоту, Евгений, но, несмотря на вашу дерзость, вы совсем не похожи на человека, которого могли сюда отправить за экологические нарушения. Вы для этого слишком разумны, – начала я разведдействия его персоны.

– Поверьте, и глядя на вас, мысли такой не допустишь! Вы отличаетесь от мужчин в тапках и растянутых трениках даже больше, чем я. Я же попал сюда из-за граффити. Обожаю рисовать, где придётся. Два предупреждения и потом вот сюда, – рассказал он как будто с неохотой.

– Странно, почему же сюда? Какое вообще отношение граффити имеет к экологии? – удивилась я.

– Я нарисовал танцующих клоунов на здании экологической полиции, – сказал он уже без наигранности, спокойно.

– Почему?

– Потому что там была очень хорошая, почти белая стена, и на ней прекрасно получилась пляска клоунов, – пояснил Евгений.

– И всё?

– Ну… Если не считать того, что клоуны играли в футбол консервными банками, курили и были одеты в куртки сотрудников экослужбы, то всё. Да я вам лучше покажу. Вот, – и он протянул мне смартфон с картинкой своего произведения. – Забавные, правда? Мне очень жаль, что их закрасили.

– Они очень хорошенькие, только зачем вы их именно так нарисовали? Вы что-то имеете против экослужбы? – спросила я.

– Нет. Я просто рисую всякую чушь, что мне в голову придёт или привидится. Не всегда это для меня хорошо заканчивается, – ответил он с неохотой. – А вас за что сюда?

– Бросила в кусты экобутылку на вечеринке, – ответила я.

Он нахмурился, и я поняла, что он в это не поверил.

– И тут вы должны спросить: «И всё»? А я вам отвечу, что если не считать беспредела, который моя мама учинила в суде, то всё. В совокупности бутылки и слов мамы о том, что я этой бутылкой «удобрила кусты», оказалось достаточно, чтобы меня показательно выпороли методом отправки сюда, – пояснила я.

– А-а, ну раз показательно, тогда возможно. И давай лучше на «ты», – предложил он.

– Я слышала, здесь своеобразные правила жизни, – продолжила я разведку.

Интересно, а нос у него широкий или курносый, уточкой? Скорее курносый…

– Я тоже слышал, видел надпись на въезде и знаю людей, которые в директории обосновались навсегда. Если всё так, как написано на их лозунгах, то я пока тут останусь, – сказал он.