– Зачем? – спросила я.

– Рисовать.

– Так есть же страна для художников, где можно жить и рисовать. Почему ты не там? – удивилась я.

– Я там, я оттуда. Я сам её выбрал однажды, сам туда уехал, сам там учился. Прекрасная страна, но представь себе, что ты живёшь среди художников год, другой, десятый, двадцатый. Каждая стена твоего города разрисована, списки[4] великих картин на заборах и трансформаторных будках, холсты и краски продают в каждом дворовом магазинчике. Ты говоришь и споришь об искусстве даже с дворником и таксистом, строишь скульптуры из песка, рисуешь мелом на асфальте и вскоре начинаешь понимать, что от переизбытка живописи сходишь с ума. Слишком много прекрасного. Интоксикация прекрасным, – неожиданно подытожил он.

– Как там классно, наверное! Я, когда маленькая была, думала, что именно её выберу для жизни. Там же всем бесплатно выдают и краски, и бумагу!

– И? – Женя посмотрел на меня с неподдельным интересом.

– Мама купила мне тогда всевозможные краски и отдала подсобку во дворе на все каникулы под мои творческие эксперименты. Первые три дня я рисовала, вся вывозилась в красках, ляпала по стенам, возила по бумаге, перекрасила старые пледы, потолки, на окнах витражи с лебедями сделала, а потом мне надоело, – вспоминала я.

– У тебя хорошая мама. Самая лучшая мама на свете. Она избавила тебя от купания в высокохудожественной эссенции творчества. Выживание в толпе одержимых артом индивидуальностей, собранных в месте наивысшей конкуренции, – непростая задача. Там учиться хорошо – практики помогают, а потом слишком всё правильно для художника получается, чересчур доступно и красиво. Зарабатывать не нужно – дотации. Живи и твори. Вызова нет, да и душно там, и слишком много своих. Лучше куда-нибудь в одиночество, – мечтательно сказал Евгений.

– Сюда? – удивилась я.

– Возможно.

– То есть ты специально это сделал, чтобы тебя сослали? – уточнила я.

– У тебя, кроме чёрного и белого, хоть какие-то промежуточные варианты бывают? – засмеялся Женя, изрядно смутив меня. – Эпоха правильных миров прямо создана для таких, как ты. Или ты создана для них. Или ты – их создание…

– Здесь рисунки твои мало кто увидит, – сказала я холодно.

Мне не понравилась его резкость. Он был, пожалуй, слишком честным для этого балкона. Наверное, в художественной стране так принято…

– Какая разница, кто увидит. Разве рисуют, чтобы видели? Рисуют, чтобы рисовать… – ответил он.

Я не поняла, о чём он говорит, и не нашлась, что ответить, но за радость от того, что рядом со мной есть живой настоящий Евгений, говорящий всякие умные глупости, да ещё с телефоном в руках, готова была простить ему всё.

– Тебе легче, рисовать тут можно. Я вот люблю скалолазание, а с этим тут плохо, – пожаловалась я.

– Вон же, целая гора! – он указал рукой на далёкие столбы дыма.

– Вряд ли кто-то захочет лазать по мусорным скалам, – откликнулась я.

– Тот, кто любит лазать больше всего на свете, полезет везде, где можно и нельзя. Это ведь как с рисованием: это сильнее тебя, если это настоящее и после трёх дней не проходит, – сказал он уверенно.

– Я лучше полезу там, за стеной, по настоящей скале над чистой водой. Без дурацкого намордника, – размечталась я.

– Вообще-то на эту гору и не залезешь. Она не для тех, кто лезет. Она для тех, кто копает. Диггеры – вот кто нужен этой горе! Она рыхлая, полная открытий, – сказал Женя.

Мы помолчали, каждый о своём.

– Жень, а как ты свой телефон обратно заполучил? – сменила я тему.

– Очень просто. Сдай тест на правила цензурирования, и сразу телефон отдадут, – ответил он.

– Да ладно! И всё? – радостно воскликнула я.

– Ну да, а что ещё? Нам сразу объяснили, и все первым делом принялись зубрить цензуру. Там возможных ошибок при ответе – ноль. То есть надо назубок знать все правила, но как только сдашь, даже звонить никуда не придётся – сами принесут. Дверь неожиданно открывается, и как в сказке – вот он, родимый! – рассказал он, погладил свой смартфон как котёнка, и мне захотелось немедленно бежать сдавать цензуру, но общение с Женей было в тот момент дороже.

– Ты уверен, что после всего этого хочешь остаться в этой «свободной» стране? – спросила я.

– Уверен. Я понял, от чего они защищаются. Не будут защищаться – полмира тут у них окажется, им это не нужно, – уверил он.

– В этой вони? Полмира? – недоумевала я.

– Безусловно! Вонь – это мелочи, – уверил он.

– Где-то я уже это слышала. А что не мелочи?

– Это самое противоречивое место на Земле сейчас. Сложное, странное, где хочется каждый день кричать: «Не-е-е-е-т!» Здесь чувствовать получается по-настоящему. Понимаешь? – спросил он.

– Я по-настоящему пока лишь вонь чувствую… – призналась я.

Дверь на мостик открылась, выглянула та самая выцветшая женщина, которую полнила и уродовала форма экослужбы.

– Время утренней прогулки закончено. Просьба вернуться в комнаты, пора приниматься за учёбу.

– Строгая воспитательница, – прошептала я, наклонившись к самому уху своего нового приятеля.

– Домомучительница, – ответил он мне шёпотом.

Мы засмеялись и покорно разбрелись по комнатам, которые оказались в разных концах коридора.

Я спешила бросить историю и взяться за правила цензурирования, но не тут-то было – система отказывалась покидать начатый ранее раздел. Требовала, чтобы я доучила материал и сдала тест по истории, прежде чем «прыгать» на другую тему. И тут несвобода!

В сердцах я написала письмо тьютору[5] о том, что мне никто не сказал про мостик, про телефон, который отдадут после прохождения раздела «Цензурирование», про свет, который должен всегда гореть. Негодовала, что меня притесняют, нарушают мои права, и требовала, чтобы мне дали пройти раздел «Цензурирование» сейчас же, потому что я очень хочу поговорить с мамой. Через пять минут после отправки моего гневного сообщения внутренний телефон противно закурлыкал. Звонил тьютор – по голосу бабушка больше ста лет. Она очень доходчиво объяснила, что курс подразумевает последовательное изучение пунктов и для меня не будет сделано никаких исключений. Выучу, сдам историю и потом хоть цензурирование, хоть права, хоть географию, а пока так. Точка.

С самого детства от чувства несправедливости у меня темнело в глазах, я даже в обмороки падала. Сейчас стало совсем темно. Чтобы расслабиться, натянула прорезиненные скалолазные тапки и принялась карабкаться по мебели, по стенам враспор в узкой прихожей, как паук. Мышцы приятно загудели, вспомнили лучшие времена. Я справлюсь с любой дрянью, мне по силам!

Снова включила кино про историю. Бегунок стоял на позиции «Конец фильма». Выходит, пока я спала, кино «смотрелось» само собой. Какая прелесть! Что там дальше было, мне и так прекрасно известно из школьной программы. Повоевали. Гражданские войны, войны между странами за чистые территории и запасы воды. Устали. Изменили устройство мира: страна теперь определяется не по национальному признаку, а по основным убеждениям граждан. Ввели экологическое образование, экологическую полицию, экологические законы, которые стали превыше всего и теперь объединяют всех. Экоупаковка, экомышление, экослужба моя любимая и прочее бла-бла-бла. И поскольку как раз к этому времени была освоена технология быстрого и недорогого перемещения в пространстве, то приняли решение переместить резервацию со старым хламом в какую-нибудь дикую степную местность. Скинулись всем миром и вывезли сюда мусор. И меня вывезли тоже сюда, хотя вполне могли вместо этого заставить посмотреть этот самый фильм с картинками и сводить в виртуальную инсталляцию того времени. Пара не тех слов – и вот я здесь. Та-да-а-а-а-м! И заставляют всё это учить по новой.

Дальше шла текстовая теория, за ней – годы и фамилии. Ненавижу этот блок обучения! Никчёмная бесполезная информация для издевательства. Села выписывать. Пустая трата времени. Спина заболела от долгого сидения. Программа перешла в режим самоблокировки, не давала мне продолжать, требуя прервать обучение и отдохнуть. Я поднялась, походила по комнате взад-вперёд, повставала на руки, потом на «мостик», пару раз залезла до потолка в коридоре и снова села писать в шпаргалку глупые даты. «Основание резервации “Мусорщик”, 2168 год, Нил Соммет. Возведение стены, 2215 год, Ангель Мор. Устав резервации “Мусорщик” в его последнем прочтении…» Надоело. Долистала до конца, не читая. Стал доступен тест. Похоже, эту программу разработали пару веков назад, она была явно туповата для современности. Простейшие вопросы вперемешку с датами и фамилиями. Так, скоро обед, надо поторопиться. 72 %. Сдала! Оказывается, надо всего 60 % набрать, и можно было вообще не заморачиваться фамилиями и датами. Со злости я со всего размаха швырнула блокнот в стену. Ещё полдня моей мусорной жизни, выброшенных в мусорную корзину!