Он сделал вид, что не услышал, достал смартфон и принялся записывать вид за окном вместе с запахами. Я не стала повторять вопрос.

– Ну и вонизм! Хотя никакая мусорная куча не сравнится с запахом человеческого страха! Надеюсь, мне удастся сохранить эти кадры. Точно не хочешь попробовать? – восхищался Горец, завалившись обратно на маты.

Он жестом предложил мне снять противогаз. Я снова отказалась. Он положил мою голову себе на плечо.

– Спи тогда, Скалолазка, они нас промаринуют ещё пару часов до рассвета, пока не станет видно, что по улице ходят живые и здоровые люди.

– А если нет? – упрямилась я сквозь подступающий сон.

– А если нет, то я уже умер. Я зомби. Хочешь сказку про зомби? В одной далёкой-далёкой стране, которая расположена на самом краю Земли, сокрытой за высокой стеной от глаз человеческих, жили-были зомби. Люди не хотели жить в этой стране, потому что там жутко воняло, а зомби хотели, потому что были очень добрые и весёлые, а добрым и весёлым никакая вонь не страшна…

Разбирательство Жениной выходки заняло несколько дней. Оказалось, что такого идеального итога учебной тревоги как полсотни участников, у каждого на руках по два рабочих запасных противогаза, не случалось за всю историю существования карантина. И всё бы хорошо, но процесс достижения этого выдающегося результата, оказывается, тоже тщательно просматривали. Приехала целая комиссия: психологи, методологи, врачи. Я сначала обрадовалась, думала, может, меня комиссуют по такому случаю, за неадекват и участие в организации массовых беспорядков. Нет, у меня всё как раз оказалось в норме: и противогаз я не сняла, и другим помогла, и даже уровень тревожности в этот раз был идеален. Эпизод, где мы с Женей хохотали после содеянного, не стал достоянием общественности: просматривать видео из тренажёрного зала никто не стал.

Сообразительность у всех участников мероприятия оказалась занижена: ни один не догадался толкнуть гермодверь в столовую, которая была открыта, и там был большой запас противогазов. Каждому бы даже по пять хватило. Нас всех научили переключать режимы в противогазах между «вода» и «дыхание». Оказывается, «неисправный» противогаз был в режиме «вода», поэтому мы решили, что он сломан. Затем нам показали, как пить, не снимая противогаза. Учились мы очень усердно, не отлынивали. Никто из наших так, кстати, и не понял, что на самом деле никакой службы спасения, собирающей и раздающей противогазы, не было. И хорошо! А вот Женю затаскали.

– Вот же я дурак! Надо было мне снимать этот противогаз? Был бы в нём – не было бы вопросов вообще! Я им говорю, что у меня случилась мобилизация[17], я тебя спас и всех спас заодно. «А себя»? И понеслась! Опять проверки на телепатию, на психические отклонения, мании, – ворчал он в промежутках между бесконечными тестами и собеседованиями, где защищался как мог.

В итоге комиссия постановила: результаты теста считать удовлетворительными. Всех поздравили с его прохождением, пообещав ещё не раз провести учения. Вслух мы сказали: «Спасибо», а про себя: «Да пошли вы!» Горца заставили пересдавать тест по теории безопасности, а я вымогла у него красную повязку с черепом на память. Поменяла в ней фильтры и бережно спрятала в свой рюкзачок. Вещь, которую носил счастливый до восторга человек, – очень ценный артефакт, заряженный его энергией!

Прошло почти двадцать дней с начала моих времён в директории «Мусорщик». Ни с кем, кроме Жени, я так и не смогла общаться. Буфетчица, которую он так рекомендовал, не испытывала ни малейшего желания делиться со мной хоть какими-то секретами. Видимо, Женя покорил её своим многовековым обаянием, на меня же она взирала с лёгкой поволокой презрения. Мы с ним играли в «дымки». Каждое утро я отправляла ему, своему единственному другу, прогноз количества дымков на горе, а потом свою печальную физиономию на фото. Я всё время ожидаемо проигрывала: точно угадать, сколько будет дымков на горе на этот раз, у меня совсем не получалось. Ему же это удавалось почти идеально: близко-близко угадывал! Скорее всего, он что-то знал про эту гору, или всё же был телепатом.

Мама сходила в экослужбу и, когда ей разъяснили порядок исчисления срока моего наказания, сообщила, что с этим непременно нужно что-то делать и она этого так не оставит. Я попросила её ничего не делать, опасаясь, что будет только хуже, но надо знать мою маму! Она искала рычаг, чтобы перевернуть этот мир в моём направлении. То, что в прошлый раз такой рычаг повернул мир ко мне самой его задницей, её нисколько не смущало. «Ошибки даются людям, чтобы они становились умнее, исправляя их!» – такой плакат висел в кабинете над маминым рабочим столом. Оставалось надеяться на чудо!

А тут ещё Женя явился на завтрак в очередной повязке: яркой, с изображением восхода солнца (теперь я понимала, почему он их менял каждый день), и заявил, что до «дембеля» ему осталась пара дней.

Как так-то? Как время могло пролететь с такой скоростью? Мне ещё даже прививки не делали, а у него уже «дембель». Как я одна со всем этим останусь? Я только-только в себя приходить начала: в первый раз за всё время здесь розовую водолазку надела!

– А я? – спросила я вместо того, чтобы за него порадоваться.

– А ты – эгоистка! И, кстати, классная водолазка, – ответил он.

– Я не об этом. И, кстати, классная маска, – откликнулась я недовольно.

– Об этом, об этом. Тебе бы всё кого-то вопросами донимать, – съязвил он.

– Ты же сам говорил, что я дитё. Или как тебе уходить, так я уже и не дитё? Эгоистка я теперь? Давай ты не сдашь какой-нибудь экзамен и останешься до моего выпуска, а? – нудела я.

– Я как раз получил утром итоги последнего теста по профессии. Нас и так тут задержали: видимо, туман этот ждали для учебной тревоги, – сказал Женя, озабоченно глядя в экран телефона.

– И кем ты будешь? – спросила я, понимая, что от этого вопроса ничего не изменится и он уедет.

– Диггером. В горе буду копаться, искать всякие разности интересные.

– Фу… Прямо в куче будешь сидеть? – поморщилась я.

– Да. В самом эпицентре.

– Так тем более – посиди лучше тут, в цивилизации, – предприняла я ещё одну попытку уговорить его остаться.

– Не могу. Такой профессии-то нет среди стандартных. Я её себе пробил «по блату», через знакомых. У меня туда спецотправка послезавтра, – ответил он.

Я состроила глазки печального котика под бровками домиком. Он отрицательно помотал головой.

– Ну, не дуйся, Скалолазка. Потерпишь чуток, а потом, быть может, найдётся кто годный, там, в рабочей зоне. Пара недель ведь ничто для тех, кто идёт в вечность! И я писать буду тебе каждый день. Нам внутри директории можно говорить не только про дымки. Жаль, конечно, что у нас в наборе не оказалось людей «человеческих». Даже Антуан, сосед твой городской, и тот бухарик.

– Обидно всё это! Ни одного годного человека, хоть какого-нибудь завалящего, – печально подтвердила я.

– Зато статистически верно! Всего десять процентов человеков суют свои носы везде и всюду, не дают покоя себе и людям и вследствие этого выносят мозг оставшимся пятидесяти, – подсчитал он.

– Вот! Ура! Я нашла твоё слабое место! Нашла-а-а-а! – торжествовала я. – Ты такой весь умный-преумный, а математику не знаешь!

– Начинаю защиту словами: я не умный – я старый, живу я долго, нахватался всего понемногу. Доказательство того, что я не умный – я здесь. И продолжаю вопросом: а что, собственно, не так в моей математике? – уточнил он с хитринкой в глазах.

– А то, что ты почти половину человечества потерял в своих расчётах! – наивно ответила я.

– Я потерял? Или человечество потеряло? Посмотри на них, – парировал Женя и обвёл рукой столовую, полную мужиков в комбинезонах и тапках, которые жевали корм, глядя в свои коммуникаторы, продолжая с кем-то переписываться. – Вирты[18] на кормлении. Хоть картину маслом пиши! Почти половина человечества – вирты, они не в счёт. Им даже Эмма в туфлях не нужна, им нужны их виртуальные игрушки, их цивилизации, их прокачанные герои. Многие из них – богачи, настоящие лидеры в своих мирах: цари, полководцы, драконы. Кстати, они тут самые опасные и непредсказуемые.