– Это ещё почему? – удивилась я, полагая, что вирты – самые безопасные люди, потому что воюют только в компьютерных мирах.

– Им хуже, чем нам, реалам. «Мусорщик» же зона, свободная от VR, они играть тут не могут вообще. У них сейчас такая травма, ого-го! – он развёл руки в стороны, как рыбаки, когда показывают о-о-очень большую рыбину.

– Бедолаги. Они ведь мирные такие. Никому не мешают, никого не трогают. Скачут себе на своих конях, да и всё! – пожалела их я.

– А ещё на танках, самолётах, ракетах, змеях. Они сами выбрали способ передвижения и существования, и никакие они не бедолаги. Их тут полсотни человек на всю резервацию, а разговоров про них столько, как будто вся жизнь только вокруг них и крутится! – неодобрительно ответил Женя.

Он показал мне кусок статьи с портала резервации: «Политическая программа будущего руководства директории “Мусорщик” будет направлена на изменение экологического законодательства в отношении виртуальных граждан. Стратегия однозначна: их необходимо содержать в вирт-резервациях, поскольку в “Мусорщике” они чувствуют себя лишними, от чего страдают и часто попадают в неприятные ситуации. Отбывающих, безусловно, немного, но мы очень озабочены их психическим состоянием здесь. Это не исправление – это истязание».

– Как же любят делать много шума на ровном месте, – добавил он таким холодным тоном, словно говорил про беды не живых людей, а насекомых.

– Я потеряла троих друзей. Они ушли в вирты, – сказала я тихо.

– Как ушли, так и придут, – ответил он холодно, продолжая что-то читать в коммуникаторе.

– Как ты можешь так говорить? Миллионы людей уходят туда, миллионы людей живут в виртуальных мирах! – возмутилась я.

– Ну да, они же так решили. Это их выбор, где и как жить. Вот тут как раз свобода полная: можно выбрать, в каком мире существовать. Мы живём в прекрасное время, когда самому можно решить, где быть: в какой стране, в каком мире, реальном или виртуальном. Никто нигде никого насильно не удерживает. И ведь те, кто выбирает реал, готовы кормить толпу виртуальных дармоедов, только бы под ногами не крутились. Вот, нашёл, смотри. Позиция президента МА[19] Ани Леардо, в которой она обосновывает необходимость отправлять захламляющихся виртов на исправление в директорию «Мусорщик». Очень прикольная.

Он включил MultiD, над столом поднялась картинка площади Дожей в возрождённой после затопления Венеции. Ани Леардо в смешном гендерном пальто с талией и огромном цветастом шарфе давала интервью журналистке экослужбы.

– Ани, многие считают безжалостной политику по наказанию виртов за захламление. Люди, ушедшие в виртуальную реальность, не могут контролировать истинную реальность, поэтому они иногда накапливают кучи хлама в своих маленьких жилищах. Может быть, проще их всё же ссылать за это в виртуальные поселения с особым обслуживанием?

– Спасибо за вопрос. Мне, несомненно, известна такая позиция, но я остаюсь при своём мнении и буду его отстаивать. Я считаю условия, которые им создают в виртуальных поселениях, избыточными. Это бюджетная программа, мы тратим на неё огромные средства, и если уж мы содержим этих ребят, которые отправили свои мозги в виртуальные миры, за счёт налогоплательщиков, то с какой стати они оставляют нам в реале свои грязные задницы? Пусть или забирают в виртуалку всё, включая свой мусор, или убирают за собой сами! Вы предлагаете обеспечить их ещё и прислугой? С какой стати реальный доброволец должен сортировать мусор за человеком, который предпочитает летать на розовом слоне в волшебной стране?

Видео закончилось.

– Миллиарды лайков и дизлайков! Какая Анечка всё же умничка, обожаю её! Однокашка моя! – с гордостью прокомментировал Горец.

Но я его уже не слышала. Я была против Леардо, против её гендерной политики, против её отношения к виртам, и тем более против её дешёвого «туалетного» юмора.

– Ты меня совсем не слышишь, Же-е-е-нь, услышь! Я потеряла трёх друзей. Я с ними росла, играла, болтала, а потом они превратились в «виртуальных овощей». Один в восемнадцать лет, другой в двадцать, а третий совсем недавно.

Мне вдруг стало жутко тоскливо. Я вспомнила их всех: и Ляську, и Нади, и Олена с Максом. И, конечно же, Осика. В последний раз видела его у меня на суде. Мать привела его в надежде, что он хоть ненадолго вернётся в реал, а он сидел и смотрел в одну точку на полу. Ждал, когда его отведут обратно, в его VR. Он из всех был самый утончённый, самый интересный. Я была влюблена в него с пятого класса, мы друг на друге учились целоваться, а теперь он вирт.

– И что? Считай, что они уехали в другую страну ненадолго, – ответил он спокойно, изучая что-то в смартфоне.

– Ты видел их когда-нибудь, бывал с ними рядом? У них мамы страдают: кормят, ждут, пробуют с ними говорить, а их нет! Это так страшно!

– Потому и страшно, что мамки вцепляются в них и принимаются с ними носиться, как кура с яйцом. Подсел человек – заплати, отправь в вирт-поселение. И тебе легче, и человеку лучше. Опомнится – вынырнет! – ответил Женя с железной уверенностью в голосе.

– Ты такой циничный. Я думала, ты человек, а тебе всё равно. Ты играешь со всеми и со мной, как кот с мышью. На моём месте могла быть любая другая. Я для тебя вещь – пнёшь и не заметишь. Ненавижу тебя! – вырвалось у меня вдруг.

– Да, я циник, и никогда этого не скрывал. Подожди, пожалуйста, мне пишут с будущей работы, надо ответить, – сказал он озабоченно.

Я обиделась, встала и ушла. Молча. Он был занят своей перепиской и махнул мне на прощание рукой, не подняв головы.

Вместо обеда нас забрали на прививки. Что-то сбилось в графике: не должны были вроде сегодня никому ничего делать и заранее не предупреждали. Перед самым обедом разослали всем сообщения и отлавливали у входа в столовую тех, кто не успел прочесть. Жестокие: ладно я, а мужикам, которые уже успели запах котлет учуять, каково? Хотя привычное дело: прививали нас всех раз год, а то и чаще. Инфекции росли и множились, но умные люди придумывали вакцины так же быстро, как программисты – антивирусы для компьютерных систем. Шлёп – и все, кто от вакцины не умер, здоровы. Успею ещё и с Горцем помириться, и с мамой поболтать.

– Готовы к колкостям счастливого будущего? Коктейль будет убойный! Улыбнитесь, вас снимает нескрытая камера!

Ответить я не успела. Пока махала в камеру ручкой, была привита в плечо лёгким прикосновением «пистолета», подписала бумаги про «не есть, не пить, не шляться» и отправилась в номер, довольная, что всё позади.

Завалившись на кровать прямо в домашних сапожках, сделала пару смешных снимков, хотела отправить Горцу с подписью «про последствия прививок», но от него ничего не было и моё диалоговое окно было совершенно пустым. Вот же вредный старикашка! Не буду же я первая писать! Думать про него, как про старикашку, было как-то странно: тогда ведь, по сути, незачем ждать, что он напишет первым, надо себя вести уважительно и его невнимательность, и высокомерие списывать на возрастные изменения. Я же, когда к дедуле приезжаю, не требую, чтобы он меня во всём понимал! Нет, он не старикашка, на вид ему не больше тридцати, а значит, должен вести себя соответствующе. Или не должен? Запуталась в ощущениях, потянуло в сон – после прививок так бывает. Ладно, посмотрю какую-нибудь старую сентиментальную киноху, может быть, вздремну, а вечером ему напишу.

Но включить фильм я не смогла. Я вообще ничего не смогла. Оказывается, меня парализовало. И вот я лежала в своём номере на кровати, так и не сняв сапоги, и не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни пальцем. Попробовала крикнуть – язык не слушался, получилось какое-то тихое невнятное мычание и стон. Даже моргнуть не могла. Сейчас дыхание остановится, моторчик откажет – и всё, рипнусь[20] в века.