Убеждал себя, что ничего ужасного не делаю. Так, по мелочи беру, подумаешь. Не у всех и далеко не всегда. В действительности меня тошнило от самого себя день за днем. Это я понял одним зимним вечерком.

Когда внезапно оказался у Гловача в кабинете в наручниках. Шарахнуло так, что осознал всё. В секунду переосмыслил. Яния ждала у себя с шампанским и особенным ужином, я должен был принести много денег. Я понял тогда, что никогда к ней не вернусь.

Гловач смотрел на меня с сочувствием, впрочем, в иные секунды не мог скрыть улыбку.

— Что делать будем, Владимир? — вздохнул мой будущий тесть. — Для твоего бати это будет удар. Не знаю даже, переживет ли Сергей Владимирович.

Не переживет. Это я знал точно. Понял в тот момент, когда меня скрутили. Понял так четко и ясно, словно кипятком ошпарили. Значение всех предупреждений отца дошло как-то внезапно, что не той дорогой иду, не с той женщиной и не туда.

Гловач продолжал:

— Я постараюсь тебе помочь, но сам понимаешь, сделать тут мало что можно. Думаю, лет двенадцать строгача тебе дадут. Но ты и сам уже знаешь, сколько бы запросил у суда за такую сумму? Ну ничего, в сорок два выйдешь, начнешь всё сначала.

Старший сын прокурора южного края был пойман на взятке в особо крупном. А ведь я ее даже брать не хотел, чуйка вопила, что не надо. Но позволил себя уговорить.

Если бы ужас и раскаяние умели убивать, я был бы уже трупом. Страшила не тюрьма, не потеря девушки или сытой жизни. Пугал позор, который я навлек на себя и свою семью. Меня лихорадило, волосы на голове шевелились. Картинка перед глазами вдруг прояснилась, и я посмотрел на свою жизнь свежим взглядом. Вспомнил себя двадцатилетнего с дипломом в зубах и целью сделать этот мир лучше. В какое же убожество я превратился за каких-то восемь лет.

— Вы мне дадите пистолет? — спросил я.

Есть вещи поважнее бабы, поважнее самой жизни. Я смотрел в одну точку и понимал, что выход у меня только один. Кровь — на ней так много завязано. Она символизирует саму жизнь, родство, способность сопротивляться. Моя семья такого позора не заслужила. И смыть его можно только одним способом.

— Подумай хорошо, ты молодой, не глупый. Еще всё успеешь, — Гловач поднялся с кресла, дошел до сейфа. Открыл его, достал пистолет Макарова и положил передо мной на стол.

— Он заряжен?

— Да.

Опасаясь, что Гловач передумает, я быстро схватил пистолет, поднес к виску и нажал на курок. Холод металла ужалил кожу. Хлопок оглушил одно ухо. Гловач заржал. Меня швырнуло в пот.

Я отбросил от себя оружие на стол, сердце барабанило о ребра, пот струился по вискам.

Гловач дошел до сейфа, взял патроны. Зарядил Макарова на моих глазах и вновь положил передо мной.

Я сглотнул. Во второй раз руки уже дрожали. Я потянулся.

— У меня есть к тебе предложение, Владимир, — сказал Артём Фёдорович. — Не спеши, послушай. Это займет минуту. Ты ведь нормальный мужик. Не психопат, не идиот, не чмо конченое. Вляпался по дурости. Я ведь знаю, что долго отказывался. Всякую жесть обходишь стороной. Болеешь за страну и идею. Почему согласился в итоге? По глазам вижу, что осознал уже всё. Второй шанс хочешь? Мне его в свое время не дали. К сожалению. Тебе повезло больше.

Сколько с тех пор прошло времени? Месяца четыре-пять? Целая жизнь. Клянусь, я начал ее сначала.

Десятый этаж.

Вдох-выдох.

Тринадцатый.

Вдох-выдох. Я отмыкаю дверь и залетаю в квартиру. Темно. Захожу в спальню и замираю на целую секунду, чтобы полюбоваться ею. Сердце сжимается. Я не помню, когда в последний раз испытывал такие сильные эмоции. Вообще испытывал что-то.

Я скучал. Господи, как же я по ней скучал эти сутки.

Подхожу к кровати, опускаюсь на колени и целую свою принцессу в лоб. Горячий. Очень горячий.

Сердце стучит в висках. Меньше полугода назад в кабинете Гловача я узнал, что есть вещи похуже смерти.

Сегодня я понял, что существует кое-что пострашнее позора.

— Анж, Кокос, ну как же ты так? — шепчу беззвучно.

Я улетел вчера утром. Она почти сразу заболела. Леркины дети заразили на той неделе, сестра сейчас с младшей в инфекционке. Инкубационный период длился три дня. Мне хоть бы что, а вот Анжелика свалилась.

Навязанная жена. Нелюбимая поначалу. Я бы никогда на ней не женился, если бы не пришлось выбирать между загсом и смертью.

Дочь человека, которого презираю, наверное, за то, что сам едва не стал таким же.

Однажды уже предавшая. Больная неизлечимой болезнью. Мое отравленное яблоко. Я опускаю голову. Беру ее руку и целую.

Морозец пробегает по коже. Она не должна болеть. Температура вчера поднялась до сорока одного за час, Лика сознание потеряла. Я звонил вечером, она не отвечала.

Я, блть, звонил целый час, она не отвечала!

Потом взяла трубку и спросила, как вызвать врача. Один короткий разговор перетасовал приоритеты.

Лучший инфекционист края был у нее через двадцать минут.

Ей поставили укол, взяли анализы. От госпитализации она отказалась, хотя я настаивал.

Врач меня успокоил, что ничего опасного и нет повода для паники. Через три дня пройдет. Но как я могу ему верить, когда Анжелика в группе риска? Мы когда созвонились по видео, я глаза ее увидел, мне дурно стало.

Что я. Блть. С этим могу сделать?! Как мне это прекратить немедленно?!

Конечно, я сразу же поменял билеты.

Внутри всё тугим узлом скрутилось и продолжает затягиваться. От злости, переходящей в бешенство.

Почему болеет именно она? Почему самая чистая и добрая девочка должна расплачиваться за грехи отца таким способом?! Почему не этот придурок Костя?

Она… моя девочка. Моя любимая славная девочка. Мне другой уже не надо. Я к этой привык.

И отвыкать не собираюсь. Меня задолбали деньги, которые уходили сквозь пальцы. И скандалы задолбали. И постоянная ревность, которая давным-давно перестала питать любовь, а, напротив, выжгла ее напрочь.

Я хочу уважения. Хочу, чтобы по-простому, искренне и честно. Я хочу семью, хочу детей. Хочу жить так, чтобы они мною гордились.

Я хочу всё это с ней. Потому что… как и у всех людей, помимо темной стороны, у меня есть еще и светлая. И когда я рядом с женой, эта светлая сторона больше не кажется мне скучной. И секс с хорошей девочкой скучным мне тоже не кажется. И завтракать мне уже хочется. Всё это хочется.

Я с первого дня ломаю себя и стараюсь быть с ней помягче, чтобы не испугать. Но теперь мне кажется, что в мягкости нет ничего стыдного, когда ты наедине со своей женой. Нет ничего стыдного в том, чтобы встать перед ее кроватью на колени и признаться, что пожалел о том, что не послушал ее и не остался. Что адски скучал по ее улыбке и запаху.

Температура больше сорока — такое вообще бывает? Люди выживают после подобного?

Если бы можно было вернуть время, я бы на дорогу перед машиной лег, чтобы она не попала в ту аварию.

Я поменял билеты и прилетел в воскресенье утром, хотя должен был только в понедельник. Едва успел дать Косте ценные указания перед отлетом. Я не доверяю ему, но кое-какую тупую работу он выполнить всё же может.

Анжелика вздрагивает и пугается.

— Это я. Ш-ш-ш, Кокос, это я, — шепчу я, снова целую ее лоб. — Снова температура растет, да? Померим?

— Вова? — она силится оторвать голову от подушки. — Ты как здесь оказался? Телепортировался?

— Ага. Типа того. Может, в больницу поедем?

— Андрей Вячеславович сказал, что ничего страшного. Это просто вирус, надо отлежаться. Лекарства я пью. Он придет утром. Ты зря паникуешь.

Андрей Вячеславович — инфекционист, у него большой опыт работы с ВИЧ-инфицированными пациентами.

— Давай уже выздоравливай. Ты мне все планы сорвала своей болезнью. Почему я должен был всё бросить и бегом бежать в аэропорт? — я снова начинаю на нее ругаться. Блть, ну вот что я за человек такой?

Она в ответ улыбается.

— Ты бежал бегом? — изгибает бровь. — Хотела бы на это посмотреть.