Мои слова снова тонут в громком смехе и аплодисментах. Странно, я ждала более негативную реакцию. Ну да ладно, такие сюрпризы всегда приятно получать.
— Знаете, как говорят увлечённые люди — мне не надо выходных, я от своей работы не устаю. Они, конечно, тоже привирают, но только наполовину. Даже усталость от любимого дела ощущается круче, чем отдых от дела нелюбимого. И результат всегда выше, и удовлетворение больше. И это то, главное, чему я вела — хотела коротко, но как всегда не вышло. Но я заканчиваю! — громко объявляю я в ответ на нестройные смешки из разных концов зала. — Главное для вас сейчас — это не поступление в ВУЗ, не скорое замужество мамочке и бабушке на радость, не еще один красный диплом. Главное, делая первый шаг из школы — это нащупать, выбрать свою дорогу. Ту, по которой вы будете потом идти. Некоторые делают это сразу — некоторые ошибаются, и снова, и снова пытаются. Некоторым для этого и на фиг не сдались всякие там вузы, некоторым — надо поучиться. Некоторым нужна семья, некоторым нет. У каждого своя дорожка, и нащупать ее, методом проб и ошибок, получая по соплям и будучи готовым к этому — вот то, что вы должны сделать сейчас. И тогда в какой-то момент вы поймёте, что вы — хозяин своей жизни, что вы выдержали бой, закалились, и что живете кайфово. По своим правилам. И что никаких серых будней и унылых долгов у вас нет, а есть каждый новый день, дающий возможность сделать что-то новое, оставить яркий след за собой. Вот этого я, ребята, вам и желаю — чтобы каждый из вас оставил после себя след, за который не было бы стыдно. Потому что умирать мы будем не с мыслями о красных дипломах и полученных отметках. А думая о том, что осталось после нас. Желаю, чтобы каждый из вас был этим доволен. У меня все, спасибо!
Аплодисменты, которые громыхают в этот раз, сильнее тех, которые прерывали мое выступление — и за спиной, и из зала. Выпускники и впрямь меня услышали и в чём-то даже поняли. Может, потому, что я озвучила их тайные страхи, о которых не принято говорить. Ну, кому захочется в выпускной вечер рассказывать о сложностях с трудоустройством, взятках в универах и придирках на работе, когда ты то слишком молодой, то слишком старый, когда нужен опыт и ещё раз опыт — а где его получать, если все хотят сразу обученных и опытных? Когда чувствуешь бессилие и страх перед взрослой жизнью, понимая, что тут у всех все схвачено и за все заплачено, а ты один пытаешься барахтаться и плыть даже не против, а хотя бы по течению, но тебя всюду пинают и пытаются вытолкать на обочину. А в школе об этом не говорили, не хотели расстраивать. Главное — оценки, сданные зачеты и нормативы, а то, что в большом мире эта система не работает, предупредить забыли. Поэтому и отчаяние накатывает с такой силой, потому что думаешь, что ты сам-один такой неудачник, столкнулся с трудностями, а у остальных все нормально.
И хоть я понимаю, что главному — жизни, научить за один вечер невозможно, у каждого эта дорога усыпана своими кочками и колючками, все же… Предупрежден — значит, вооружён. Правда, пусть и неутешительная, всегда лучше наивного неведения. Лапша, навешанная на уши во благо, все равно остаётся лапшой.
Я спускаюсь со сцены, почти ничего не слыша — шум вокруг меня похож на море, которое плещется где-то вдалеке. Теперь, когда адреналин, хлеставший на сцене, пошёл на убыль, я понимаю, что сейчас мне предстоит встреться лицом к лицу с Наташкой. И что она вряд ли отнесётся с пониманием к моей выходке.
Я ни о чем не жалею. Я сказала то, что хотела и то, что должна была сказать. Глупостью было приглашать меня на торжество в надежде, что я начну изливаться елейными речами — и если завуч и директриса об этом могли и не знать, то Наташка очень даже знакома с моим характером и моими привычками. Поэтому обижаться на меня сейчас — все равно, что кричать в пустоту.
Но понимание этого не помогает мне, когда, подходя к своему месту, я вижу её глаза — разочарованные, обиженные, в которых так и читается «Ну я же просила! Ну что ты за человек?!» Эмель, сидящая рядом, смотрит на меня тоже испуганно, но и не без доли восторга. Но при этом она ещё не успела убрать руки от лица, которыми, вполне вероятно закрывалась в моменты моих самых блистательных изречений.
— Теть По-оль, — шепчет Эмель дрожащим голосом. — Ой, теть Поль… Что теперь будет…
— Да, теть Поль! — язвительно передразнивает ее Наташка. — Теть Поль у нас как всегда! Выпендрилась, поскандалила, вот я какая барыня-сударыня, весь свет мне нипочем! А потом теть Поль упорхнёт себе восвояси, а нам в этом городе, между прочим, жить! А девчонкам моим в этой школе учиться!
С чувством осознания ее правоты, приходит ещё и досада. Я не понимаю, почему я должна быть удобной и приятной всегда, в любом случае, когда мне самой это доставляет только неудобные и неприятные ощущения. Прогнись сам — и получи благодарность, или будь собой и получай тычки и осуждение?
Ой, да к черту! Сейчас мне меньше всего хочется ломать голову над этими вопросами, заморачиваться на сложные темы и дилеммы. Я слишком взбудоражена и зла, чтобы пытаться разобраться в ситуации, объяснять, что не могу играть роль приличного гостя и довольной жизнью клуши, когда на каждом шагу вижу то, что вижу.
Вместо объяснений и споров я просто беру свою сумку и молча иду к выходу. Я не слышу, что кричит мне вслед Наташка, что говорят со сцены, продолжилась ли церемония вручения аттестатов. Мне все равно. Я хочу на свежий воздух, хочу немного развеяться, унять злость и покурить, не шарахаясь, будто старшеклассница. Хватит с меня вороватого питья из стаканчика под видом чинного кофе.
Все, надоело. Я здесь всего четвёртый день, а уже привыкаю прятаться, скрываться и не высовываться. Чего доброго, за две недели вообще стану как местная.
Громко хлопаю дверью, выходя в коридор, только спустя секунду понимая, что мой уход через весь зал, ещё и такой громогласный, мог выглядеть как показательный жест. Но мне опять же — все равно. Что бы я ни сделала, я всегда буду здесь неудобной, хоть старайся, хоть не старайся. И недовольства и досады будет только больше, если ты старалась.
Выхожу на школьное крыльцо, на ходу вышвыривая бесполезный стаканчик в урну. Школьный двор сейчас пуст и абсолютно безлюден. Все приличные граждане находятся в актовом зале, чтобы наслаждаться и дальше этой игрой в кривые маски, заученно-нудными речами со сцены, вымученными улыбками, прилипшими к измученным жарой лицам. Театр притворства, мать его.
Нервно щёлкаю зажигалкой — раз, другой, все ещё пытаясь унять дрожь в руках. Конечно, мне обидно. Обидно, что Наташка так отреагировала — хотя я это предвидела. Обидно, скорее, от того, что она тоже решила, что я притворяюсь, что мне просто нравится привлекать внимание из-за какого-то позёрства или желания славы. Обидно, что она настолько не чувствует меня, не видит настоящих причин, из-за которых я не могу смолчать, не могу не вляпаться в очередную стычку или скандал.
А ведь я, действительно, не могу. Если проходить молча мимо очередного самодурства, мимо самоуправства местных царьков, которым не писан ни закон, ни какие-либо понятия об адекватности, это не значит проявлять мудрость. Это значит помогать им и дальше творить то, к чему они привыкли, дать в руки пропускной билет к новым вершинам идиотизма, которые они непременно покорят, пока остальные будут скромненько и покорно молчать. Не высовываться. Не оскорблять никого неудобными словами и вопросами. А потом наслаждаться плодами своего удобного молчания и результатами действий тех, кто знает, что не встретит ни малейшего сопротивления, как бы ни оборзел. И только и делать, что вздыхать — почему же мы так живём? Главное — тихонько и незаметно. Чтобы не подумали, что высовываешься.
Никогда не стоит говорить то, что на самом деле думаешь. Потому что останешься один, ещё и виновным во всех смертных грехах. Почему-то люди, когда начинаешь озвучивать неприглядное, с большим удовольствием направляют ярость на того, кто заговорил о проблеме, чем на того, кто является причиной создавшейся ситуации.
