Опасения Артура насчёт трезвого состояния доктора, принимающего нас в отделении травматологии, оказываются ненапрасными — и я снова засчитываю это в жертвы городу, с которым веду внутренний диалог как с каким-то живым, таинственным существом. И постоянно прошу его — отпусти, отпусти. Отпусти нас обоих, пожалуйста. Я готова потерпеть это все, не жаловаться и даже не удивляться, только отпусти.

Но не удивляться всё-таки не получается. Место, в которое я не собиралась попадать даже в качестве самого смелого эксперимента, после чистеньких поликлиник по страховке, похожих на уютные коттеджи со спа-зонами, кажется мне продолжением сюрреалистического сна. Последний раз стены, крашеные до половины краской, а до половины покрытые побелкой я видела в участке полиции, куда, через год после универа попала за незаконное проникновение на частную территорию. Мы тогда снимали домашний зоопарк одного из столичных нуворишей, и прежде, чем нас выперли оттуда прямо в каталажку, успела сделать много впечатляющих кадров. Тогда хоть не было так обидно — моя камера была цела и я залихватски ругалась со всеми в участке, на спор вытаскивала руки из браслетов наручников, которые на меня надели за буйное поведение ради шутки. Или, все-таки, серьезно.

Инцидент решился самым тривиальным образом — хозяин дома и зоопарка забрал заявление в ответ на мое обещание не публиковать снимки, и я даже сдержала слово первое время, пока фото были никому не нужны. А как только пришла первая известность, опубликовала их все, решив, что обмануть мучителя животных — не грех, и пусть теперь все знают, какой он мудак.

Отвлекаюсь на эти воспоминания и укол ностальгии, чтобы не обращать внимания на угнетающую атмосферу и кучу настораживающих деталей: не совсем чистый халат доктора, подозрительное железное корытце с ужасающего вида инструментами — какими-то металлическими петлями, ножами, крючками и другими странными штуками, на запах перегара еще и от юной медсестрички, которую позвали ассистировать, на неприятный свет лампочки под потолком — пока что горит только она, но вскоре включается и круглый светильник над высокой двустворчатой дверью — и я отчётливо вижу на нем надпись «Не входить! Идёт операция!»

— К…какая еще операция? — тут же напрягаюсь я, пока доктор о чём-то тихо беседует с Артуром в углу палаты. Спустя мгновение тот подписывает какие-то документы и делает недвусмысленное движение рукой в карман и обратно, после чего передает бумаги назад. Я догадываюсь о том, что он вложил между листов, и начинаю возмущаться еще больше.

— Я не даю разрешения ни на какое вмешательство! Вы что со мной делать собрались, вообще?

— Тихо, девушка, не шумите! — строго отчитывает меня юная медсестричка. — Ничего плохо мы вам не сделаем. Сейчас вот раны обработаем и перевяжем. А как рентгенолог придет утром, отправим вас на снимочек. А ну-ка, вместо того, чтоб ругаться, давайте — глубокий вдо-ох… вы-ы-дох! Еще раз! Вдо-ох… Выдох! Острая боль есть? Вдыхаете на полную силу? Валерий Иванович! Предварительно переломов нет, дыхание не поверхностное, глубокое, — совсем другим голосом, более высоким и чуть ли не ласковым, обращается она к доктору, и тот, отвлекшись от разговора с Артуром, быстро кивает.

— Так, а сейчас сменим одежду и на перевязочку… Халатик ваш давайте сюда, — ловкими быстрыми пальцами, она расстегивает мне на спине короткий ряд пуговиц и распускает молнию сбоку.

— Это у вас халатик, — глядя на непонятно цвета хламиду, лежащую рядом на медицинском кресле и явно предназначенную для меня, ворчу я, стараясь то ли поднять, то ли растопырить руки — максимально, как могу. — А у меня сарафан. Хоть и потрёпанный, — сейчас лучше не обращать внимание на надорванную в пылу борьбы лямку и отсутствующий с одного бока карман.

— Сарафан, сарафан. Настоящее платьице. Мы вас сейчас тоже в платьице нарядим, подлатаем, все что надо сделаем. Как новенькая скоро будете, у Валерия Ивановича золотые руки! — несмотря на раздражение, охватывающее меня от такой пассивной роли и того, что доктор и Артур что-то решают без моего участия, не могу не признать — действует медсестра быстро и аккуратно, раздевая и одевая меня в хламиду, хоть я со своими скованными болью движениями больше похожа на какой-то чурбан.

— Валерий Иванович, тут множественные ушибы спины и конечностей, гематома мягких тканей, небольшой отёк. Фиксируем?

— Конечно, Леночка, фиксируем. Все фиксируем, — устало-флегматичным тоном, потирая руки, Валерий Иванович направляется ко мне и я понимаю, что его общение с Артуром закончено, он сейчас выйдет из палаты, оставит меня наедине с этими людьми, и неизвестно когда я его снова увижу.

— А… Артур! — зову я, пытаясь взмахнуть рукой — палата травматологии очень большая, к тому же у меня начинаются какие-то изломы сознания — почему-то кажется, что комната то удлиняется, то укорачивается. Я списываю это на усталость и стресс, совсем не на то, что мне всё-таки что-то повредили в голове, и как итог — начались галлюцинации.

— Все в порядке! — слышу я его голос. — Все в порядке, Полин! Я жду в приемном! Я никуда не уеду!

— Да йди ты уже, ничего я не сделаю твоей благоверной, — недовольно ворчит доктор, по хваткому и пронзительному взгляду которого я понимаю, что несмотря на мятый халат и запах остатков пиршества, проводимого, наверняка, с Леночкой, он не так прост, как кажется. — Наоборот, верну как новенькую. Все! Посторонним покинуть помещение!

Догадки мои оправдываются тут же. Как только Артур выходит, ироничная улыбка сползает с лица Валерия Ивановича и выражение лица становится сосредоточенно-подозрительным.

— Признавайся — это шо такое? Кто отходил тебя? Не благоверный ли твой случаем?

— Я… Да вы что, нет! Нет, конечно, это не он! — поражённая тем, что подозрение может пасть и на Артура, я протестую изо всех сил, какие у меня остались к этому часу.

— Точно? — взгляд доктора просвечивается мне голову как тот самый рентген, сделать который мне обещали только к утру. — Ну, смотри мне. Знаю я вас, таких героев, толпами у меня тут ходите. Сами мудохаете друг друга, а небылицы рассказываете. Или терпите побои и издевательства, пока не покалечат. Та й после этого терпите.

— Нет… Это точно не мой случай! — с каждым его словом я пугаюсь, что Артура вместо тех, кто действительно виноват, привлекут к ответсвенности по ложному обвинению. — Нет, это хорошо, что вы против домашнего насилия, и обращаете на это внимание… Но это не про меня, точно! Вы же опытный доктор, у вас глаз намётан!

— От того, что намётан, и спрашиваю. Много я вас таких повидал — на первый взгляд вроде и не скажешь. Деловые такие были, языкатые, еще больше, чем ты. А покрывали своих мужиков, брехали раз за разом. Вы уже если брешете — так брешите складно. А то одни все время падают со ступенек, никак ходить не выучатся. А твой придумал, что на тебя в парке напали, побили ни за что ни про что.

— Так это и есть правда! Я как жертва… — нет, мне определено не нравится это слово, — то есть, соучастник, подтверждаю!

— Так жертва или соучастник? — делая непонятный знак рукой Леночке, хитро уточняет Валерий Иванович. — Ладно, жертва-соучастник, твои слова — твое дело. Только смотри, чтоб хуже не вышло, и в следующий раз другой врач тебя не принимал. Леночка! Ножницы, марлю и бинты сюда, приступаем!

— К..какой другой врач? — не могу не уточнить я, когда Леночка начинает разматывать и снимать повязки, наложенные мне отзывчивой Эмелькой.

— Патологоанатом с морга! — довольно заявляет Валерий Иванович и смеётся грудным смехом, как будто сообщает мне что-то крайне приятное.

О, прекрасно, вот и типичный медицинский юмор пошёл — и, едва я собираюсь брякнуть в ответ какую-то колкость, как следующие слова доктора сбивают с мня воинственное настроение моментально.

— Так, Леночка, смотри сюда. Отэто все — срезать надо. Шить не будем, смысла нет. На снимок завтра, без очереди, с направлением от меня. А ты, егоза, на меня смотри. На меня-я… — он неотрывно глядит мне в глаз и даже подсвечивает каким-то специальным фонариком, пытаясь раскрыть другой, заплывший от синяка, от чего я начинаю мычать от боли. — Тихо, не дергайся. Так надо… Так… Зрачки одинаковые, реакция есть, уже хорошо… А ну признавайся дядьке врачу — в ушах шумит? Или шумело до этого?