Вот так вот. Приехали. Не могу ни кивнуть, ни вздохнуть, только молча изобразив какое-то подобие понимания, нажимаю, в конце концов, на ручку и заскакиваю в комнату.
И все равно никак не могу успокоиться. Я не знаю, что будет после этого, не знаю, как буду выкручиваться дальше — но сейчас… Выждав для верности минут пятнадцать, которые я провожу за письмом записки и размышлением, куда бы её положить, чтобы никто не перехватил, в конце концов, решаю спрятать её под подушки и оставить на виду только краешек. Если кто и зайдёт сюда без меня, то вряд ли заметит ее сразу же, а Артур точно будет искать от меня какое-то послание. Почему-то я в этом абсолютно уверена, как и в том, что он найдёт этот листок бумаги и правильно поймёт слова, на нем написанные.
«Уезжаю в город, есть причины. Жду тебя там. Позвони мне сразу, как появится связь. И поговори с дедом. Он все знает». Вот так, ничего лишнего. И в то же время, никаких сроков, никакой спешки и никакого давления. Пусть Артур сам решит свои семейные вопросы, без меня. Моё дальнейшее присутствие здесь способно только осложнить ситуацию. Лучше я буду ждать его в нашем городке столько, сколько нужно, даже если снова придётся перенести наш отъезд еще на день, или даже два.
Просто буду ждать. Но только не здесь, не в этом месте, где мне трудно дышать и становится так душно, и совсем не от зашкаливающего за сорок градусов столбика термометра.
Прижимая к себе собранный ещё с утра рюкзак, осторожно спускаю ноги с подоконника, чтобы спрыгнуть вниз и пройти по уже знакомому маршруту. Палисадник, соскочив в который, я передвигаюсь очень осторожно, чтобы не попасть в следы органических преступлений Вэла, за ним — небольшой задний двор, пустой до рассвета, и не очень людный сейчас. А дальше — я хорошо помню, куда идти, Артур мне сам об этом рассказал.
— Эй! Куда бежишь? — громкий голос окликает меня у самых ворот. Вздрогнув от неожиданности, я оборачиваюсь и вижу Матвея — того самого первого парня на хуторе, друга Артура и его соперника по прыжкам через огонь — стоит, подбоченившись и утирая пот со лба. Хорошо это или плохо, что именно он, а никто другой, например, пронырливая Катерина, заметил меня, ещё не знаю. Но в одном я уверена — он не должен догадаться, что я задумала.
— На автостанцию узнать, будет ли автобус! — и, предупреждая новые вопросы в ответ на удивлённый взгляд, добавляю: — Артур просил!
— А-а… — по тону Матвея не ясно, поверил он мне или нет. — Ну тогда это… И за утренний узнай, лады? Может, тоже в город сгоняю, давно надо было…
Кажется, он поверил. Не будет слишком нагло, если я спрошу его кое о чём ещё?
— А вообще, во сколько он приходит?
— Кто?
— Вечерний! Автобус.
— Та где-то за час. Поздновато ты решила узнать.
— Да это я затянула! Артур просил ещё сразу, как уехал, а я вот… досиделась. Но ты, если что, передай ему, что все в силе, о чем мы договаривались. Просто вот так вот я… немного поменяла планы. Но все главное — в силе!
Надеюсь, это дополнительное послание от Матвея снизит волнение Артура, если он его услышит. А услышать должен обязательно, ведь с ним он общается, как и с Оляной — больше всех остальных.
— Только передай обязательно! Хорошо? — прошу, чтобы подстраховаться и в ответ наталкиваюсь на веселый взгляд.
— Ничего не понял, но передам, будь уверена. А ты бежи быстрей. Шоб успела.
— Ты только никому больше не говори, ладно? Только Артуру, — плевать, что это может вызвать какие-то подозрения — сам Гордей Архипович одобрил нашу связь, так что я могу этого не скрывать больше.
— Та не скажу, — весело подмигивает мне Матвей, особо не размышляя над моими словами. — А ты бежи давай! Бежи-бежи! А то Артур скоро вернётся, еще вспыет тебе!
Какой хороший мальчик — искрений, яркий и веселый. И Артуру давний друг и хороший напарник. Вот только жить с ним рядом в одном селе я бы не хотела — мне что-то не нравится эта община, где могут предположить, что мне кто-то «всыпет», то есть, поколотит, даже в шутку. И Артуру тоже лучше бы не вариться в этом всём.
При всем нежелании давить на него и вмешиваться в его решения, понимаю, что такие порядки и традиции при каждодневном с ними соприкосновении могут просачиваться внутрь незаметно и разъедать, как гнильца. И менять, независимо от желания самого человека.
Именно об этом я думаю, уходя по узкой тропинке от усадьбы, с каждым шагом все дальше и дальше — и спиной будто чувствую ее тяжёлый взгляд. Большой дом словно сморит на меня глазами Гордея Архипович, говоря: «Эх ты, брехуха! Ты всё-таки та, кем казалась сразу — вертихвостка, способная только голову людям морочить. И убегаешь сейчас молча, поджав хвост, как воровка, которая крадет самое ценное из гордыни и пустой блажи. Вот и беги, скатертью дорога! Только сюда и ни к кому из наших больше не возвращайся!»
Я так остро чувствую это молчаливое неодобрение, хотя никто не может меня видеть, что желание позвонить Артуру, несмотря на то, что оставила записку и сообщение Матвею, становится жгуче-зудящим, как укус зловредного комара. Сворачивая влево на первом перекрёстке, как он учил меня накануне вечером, достаю мобильный и набираю его, несмотря на то, что помню — вышки снесли сами хуторяне и связи здесь по-прежнему нет. И в то же время, надеюсь на чудо — а вдруг. Чуда не происходит — на экране, как и раньше, светится «Нет сети», и набрав Артура, я слышу быстрые короткие гудки — нас упорно не соединяет. Это место все-таки вынуждает меня уехать молча, никому и ничего не сказав.
Вот и он, тот самый переезд и небольшая лавочка, у которой мы должны были встретиться утром — значит, я иду правильно. Что там говорил Артур? Главное, остановись и не иди дальше, а то выйдешь на настоящую остановку — вот только сейчас мне это как раз и нужно. Автоматически поправляя рюкзак на спине, снова достаю мобильный из бокового кармана платья — а вдруг, чем ближе автостанция, тем больше вероятность, что там есть хоть какая-то ниточка, соединяющая меня с окружающим миром?
Но чуда не происходит повторно. Окей, ничего страшного. Как только сяду в автобус, тут же напишу Артуру смс, и оно будет доставлено, когда он попадёт в зону приема, и мы с ним сразу же сможем поговорить. Мне очень не нравится эта молчаливая пауза между нами, хоть она и вынужденная, и я уверена, что он поймёт причины, толкнувшие меня на такой шаг.
Никогда не молчите, если вам есть что сказать. И даже, если обстоятельства вынуждают вас к этому, делайте все, чтобы прорвать эту блокаду.
Ещё спустя пятнадцать минут я понимаю, что моя цель близка — тропинка выводит меня к широкой трассе, похожую на ту, по которой мы ехали сюда. А, может, это она и есть, только выхожу на неё я не со стороны посёлка, а со стороны усадьбы Гордея Архиповича. На глаза, один за другим, начинают попадаться люди, спешащие в одинаковом со мной направлении. Не выдержав, я спрашиваю у одного из случайных попутчиков:
— А вы тоже на автобус?
— А як же! Хоть бы задержався трохи, а то все опаздуем! А завтра с утра може знову не буть!
От одной мысли, что мне придётся провести на хуторе ещё одну ночь, пусть даже с Артуром, мне становится жутко, до холодка между лопаток, и я ускоряю шаг, оставив позади моего подсказчика. Это выглядит не совсем вежливо и красиво — но и мое поспешное бегство отсюда тоже не назовёшь вежливым и красивым. И, тем не менее, я не чувствую ни стыда, ни угрызениям совести, только одно огромное желание успеть на этот автобус и вырваться из этого места, где может быть позволено счастье только по хуторским правилам.
Ещё спустя пару минут вижу, что не зря спешила — перед глазами возникает старенькая кирпичная остановка, покрашенная в бледно-зелёный цвет и — слава всем богам! — выворачивающий из-за поворота такой же архаичный ПАЗик. Перехожу на бег, потом резко останавливаюсь и кричу через плечо тому самому хуторянину, который тоже боялся не успеть:
— Давайте быстрее, я постараюсь задержать!
И, не медля больше ни минуты, срываюсь с места и бегу к приближающемуся ПАЗику и выстроившейся очереди людей к нему, как к чему-то самому дорогому в своей жизни. Может быть, так оно и есть. Глубже забраться в аутентичные дебри моей малой родины я уже не могла, пришло время поворачивать назад, к цивилизации.
