— Это у тебя от катаний верхом так мышцы тянет? — подхожу к нему вплотную и пробую прижать к телу руку, которую он держит полуизогнув, точно как уголок французского круассана.

Вэл тут же реагирует истошным криком:

— Бо-ольнооооо!! Конечно, от катаний! Сама бы вылезла хотя б на Ляму, я бы посмотрел, как тебя раскорячило, а потом бы скрючило! Не надо! Не трогай меня! Слушай, а переодеться у тебя во что-то есть?

Спустя еще пятнадцать минут ревизии шкафов, в которых, как на зло, нет ни одной вещи Артура и все полки пусты, Вэл набрасывает на голое тело мой легкий ночной халатик и усаживается на диван, вальяжно закинув ногу на ногу.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Это круче, чем треня на все тело, — говорит он, и в сочетании с его новой одеждой эти слова звучат как исповедь фитоняшки. — Теперь понятно, почему в всех конников такие крепкие ноги и… вообще, все крепкое, — двусмысленно изгибая бровь, добавляет Вэл.

— А ты у нас, выходит, теперь ценитель?

— Ага, — он даже раскраснелся и выглядит довольным. — Я, вообще, знаешь, раскрылся тут… можно сказать — сакрально! Я постиг величие на всех уровнях, сделал то, о чем и думать было страшно, познал в себе древнюю могучую сторону!

— Очень хорошо… И что теперь? У тебя, между прочим, твоя Кларисса в столице, и контракт на моногамное доминирование или как там оно у вас называется. А ты у нас по полям и лугам с девочками носишься. Надеюсь, ты Оляне хоть голову дурить не собираешься?

— Нет, ну ты что… — произносит Вэл таким тоном, что я тут же понимаю, что к Оляне он испытывает какое-то крайне трогательно, едва ли не трепетное чувство. — Она очень хорошая. Она помогла мне переродиться! Теперь это особенный человек навсегда. Знаешь, я раньше даже не мог подумать, что могу восхищаться всем этим. У нее… понимаешь, все настоящее, своё… Загар — настоящий. Волосы — свои. Ни одного импланта! Даже ногти обломаны… а мне норм. Она — как дух этой земли, как природа, как древняя богиня, как…

Негромко покашливая, сжимаю пальцы, чтобы скрыть собственные обломанные ногти, а еще — удивление от таких проникновенных речей. С одной стороны, Вэл меня не удивляет — ему только дай возможность водрузить кого-то на пьедестал и обожествлять-поклоняться. С другой — Оляна совсем не похожа на его лощеных и утонченных пассий, с подчёркнуто сделанными лицами и яркими губами, у которых каждый стежок на чулке и каждая петелька на корсете тщательно продуманы.

А главное — если он плёл то же самое и Оляне, как она, далекая от всей этой восторженной болтовни, на это реагировала?

— Она меня поняла. Она и себя, благодаря мне, поняла. Поэтому согласилась отпустить, понимая, что мы не можем быть вместе надолго, чтобы не разрушать нашу особенную связь… всяким низменным бытом!

— Чёт я этого не заметила, Вэл. Ты прости, не хочу тебя расстраивать… Но то, что я видела с утра и то, что слышала от нее позже, совсем не похоже на спокойное приятие. Она материт тебя на чем свет стоит. Ты, вообще-то не забывай, какой тут уклад. Оляна — девочка самостоятельная, но вполне может надеяться и на продолжение отношений, и на семью.

— Да ну нет! Сдалось ей это — сейчас, когда она готовится принять на себя управление всеми главными делами! Какое ей дело до всех этих мещанских порядков с горилкой и свадебками?! — с таким искренним возмущением отвечает Вэл, что я снова прекращаю понимать, что происходит и откуда он знает о планах Оляны. Но его следующая фраза немного проясняет положение дел: — Она против того, чтобы я уезжал так, как решил, а не против того, чтобы я вообще уехал. Хотя… я и сам был бы не против, еще одну ночку в полях скоротать. Но…

— Что — «но»? — отмечая про себя, что еще немного и дизайнер заговорит былинным слогом, переспрашиваю я.

— Но я боюсь, что если отложу это хоть на день, то зассу и никуда не поеду, — признаётся Вэл, вновь превращаясь в себя, обычного.

— Так-так, а на этом месте подробнее… Ты что, не с нами едешь? — переспрашиваю его, понимая, что Вэл не знал и не мог знать о наших планах уехать пораньше, а, значит, успел составить свои собственные. — Ты что задумал, Вэл?!

— Вот только не начинай! Не вздумай меня отговаривать — ты не моя богиня, которая показал мне настоящую жизнь, тебе я разжевывать три часа не буду! — начинает сердиться друг, сдергивая с головы полотенце и руками откидывая непослушные волосы, так и норовящие упасть на глаза.

— Так, не психуй. Я не буду ничего делать. Просто… хотя бы скажи, чтобы я знала.

— Я уезжаю сегодня на дневном автобусе, один! И добираюсь домой, через всю страну, проходя до конца свой путь инициации на… На поезде! — взволнованным шепотом произносит он и я вижу, что несмотря на браваду, Вэл сам шокирован смелостью своей идеи.

— Как на поезде? — я, конечно, ожидала какой-то эксцентричной выходки, но это — все-таки слишком. — Ты же ненавидишь поезда, ты на дух их не переносишь! Вспомни, что ты мне говорил после перелёта сюда? Что будешь ждать ближайшего рейса на нормальном самолёте, тебя даже лоукостеры не устраивали!

— Да, говорил. И нормальных рейсов не появилось, — трагично вздыхает Вэл.

— Но ты же понимаешь — поездка со мной и с Артуром на машине, когда можно остановиться в пригородной кафешке, выйти в поле размять ноги — это совсем не то, что двенадцать часов в плацкарте! Ты просто не знаешь, во что ты встрял! Купейных билетов у нас летом вообще не продают — на них какая-то таинственная бронь, а ещё… Господи, Вэл! Туалеты! Туалеты в плацкартных вагонах! Это же один из твоих кошмаров!

— Я… Я знаю. Я готов, — поджимает побледневшие губы он, и в этот момент мне ещё больше начинает казаться, что Вэл как раз ни черта не готов и ничегошеньки не понимает. Может, он не протрезвел окончательно и только кажется посвежевшим — с момента его возвращения в усадьбу после ночных гульбищ прошло не более трёх часов

— Даже если ты выдержишь и все двенадцать часов будешь терпеть, представь, а вдруг тебе достанется место возле туалета! — решаю применить тяжёлую артиллерию я. — Только подумай — все эти хлопки дверью, брожения, запах! А если кто-то напьётся и кого-то будет тошнить? А кто-то по-любому напьётся и его обязательно будет тошнить, я тебе обещаю!

— Я все равно выдержу… — ещё больше бледнея, шепчет он.

— Вэл, поездовая еда! Битые вареные яйца и запах котлет! И все это с тобой в одном пространстве! Чужие ноги на полках! Храпящие огромные мужики и насильно кормящие их женщины! Визжащие дети! Чай из подстаканников, Вэл!

— Все, хватит, — хватает он меня за запястье, и я чувствую, как дрожит его рука. — Это полный пиздец — то, что ты описала. И поэтому… Это моя пропасть и я ее перепрыгну. Я дойду до конца. Если я укротил зверя, я смогу справиться со всем. Неужели ты не понимаешь? — резко повышает голос он. — Для меня принципиально важно пережить этот ад! И пережить одному! Человек, смотревший в лицо бездне, больше ничего не боится! А я только начал чувствовать себя бесстрашным… Настоящим львом. У меня же так и не было финального испытания… Меня так и не приняли в прайд. И я смирился, думал, ну раз так — пусть так и будет. Зато буду самым охуенным, пусть и вне стаи — и все мне позавидуют! А тут оказывается, что просто было не время. И моя инициация, мое последнее испытание — оно просто меня ждало. Я не упущу этот шанс, Полина, понимаешь? Это каким уебаном надо быть, чтобы просрать такую возможность! А я — не уебан!

И в эту самую секунду я понимаю, что все мои убеждения бесполезны, и Вэл всё-таки сделает то, что задумал. Не потому, что я его плохо знаю и у меня не хватит аргументов, чтобы надавить ему на нужные точки. Как раз наоборот — потому, что знаю его слишком хорошо и теперь вижу, что на самом деле значит это сумасбродство.

В дело вступил его тайный комплекс, против которого бессильны доводы здравого смысла. Точно так же я не могла его убедить, что ретроградному Меркурию плевать на копошащихся на земле людей, астрологи и шаманы — обычные шарлатаны, а тотемное животное — прекрасный образ из мифов, но вряд ли имеющее серьезное влияние на каждого из нас. Нет, все было зря.