Тьфу ты, Полина! Ну что за неуместно драматические мысли? Это не фильм о династических войнах, это обычная человеческая жизнь, без лишнего пафоса. И едва я успокаиваю себя тем, что не стоит опять себя накручивать, как Гордей Архипович, привлекает к себе внука и с теплотой обнимает — Артур теперь выше, плечистее его — и в каждом движении деда, в каждом взгляде, сквозит такая искренняя гордость, что, не в силах смотреть на это, я опускаю глаза.

Сейчас, как никогда четко я понимаю, что эти люди — одна семья. У них одна кровь, один дух, одна энергетика. И внешняя схожесть здесь абсолютно ни при чем. Это что-то более глубокое.

— Сынок! — разносится по усадьбе его низкий, не потерявший зычности голос, в котором отчётливо слышится местный выговор. — От ты и дома! Куда б не вилась дорожка, куда б не заводила, а все одно — в родные края сильней всего тянет, так?

— Если скажу, что не так, ты все равно не поверишь, — в ответ улыбается Артур, похлопывая деда по спине.

— Та ни в жизнь не поверю! Бо все ж таки ты здесь, — довольно бурчит в усы Гордей Архипович и, склоняя голову набок, направляет взгляд из-под кустистых бровей в нашу сторону. — Ще и с гостями? От так дела! Это ж когда ты последний раз мне гостей привозил? И не припомню!

— Давно, деда, — честно признаётся Артур и, разворачиваясь вместе с Гордеем Архиповичем, направляется к машине.

Вэл за моей спиной испуганно ойкает.

— Бля, это ж он нас и повесить может, если мы ему не понравимся, — выдаёт неожиданную догадку он. — Этот дедуган же тут всем управляет, понимаешь? Как местный божок! Авторитет! Сельский самодур! Так что улыбайся! Улыбайся, я сказал! Если тебе насрать на свою жизнь, то я не хочу умирать в ебенях! Я готов умереть только в Париже! Или, в крайнем случае… Доброго здоровьечка! — внезапно переходя на простонародный говор, громко объявляет Вэл, как только Артур открывает предо мной дверь и помогает выбраться наружу. Не дождавшись никаких джентльменских жестов в свою сторону, дизайнер сам выскакивает из машины и, становясь рядом, картинно оглядывается, причмокивая губами:

— Какое славное местечко здесь у вас! А воздух! Так бы и пил его! Так бы и пил! Как живительное молоко, присосавшись к материнской груди!

С ужасом смотрю на Вэла, стараясь не обращать внимания на то, как вытягивается в недоумении лицо Гордея Архиповича и как Артур крепче сжимает губы, там что становится не виден даже тонкий шрам — верный признак того, что сдерживает смех изо всех сил.

— Вэл, прекрати, — шиплю на него, толкая в бок. Но мой друг неумолим в стремлении влиться в круг хуторян и произвести впечатление своего в доску парня.

— Благодарствуем за приём, хозяин! Мы хоть и городские, но польза от нас есть — хоть на охоту пойдём, хоть на сенокос! Не посрамим чести, чем сможем — поможем!

И для усиления эффекта, притопывает ногой, смачно сплевывая прямо в дорожную пыль — а я, зажмурившись, вжимаю голову в плечи, потому что с детства помню, как относится Гордей Архипович к подобной распущенности и непорядку.

Его слова тут же подтверждают это.

— А от плеваться тут не надо. Эта земля нас всех кормит, так шо свои непотребства, если приспичит — в мусорку. Или в отхожее место. Артур, сынку, покажешь ему, де тут у нас все расположено… Шоб… Як там тебя звать? Шоб гость наш не вытворял тут чего не треба.

Вэл, по лицу которого разливается предобморочная бедность, понимая, что переиграл, беззвучно шевелит губами, силясь что-то сказать, потом кашляет, потом опять открывает рот, в итоге выдавливая из себя:

— Василий.

— Что? — выкрикиваю я, не выдерживая фокусов друга, которые он начинает демонстрировать в неумеренном количестве.

— Что? — таки не выдержав, смеётся Артур.

— Чегось? — приближая ладонь к уху, Гордей Архипович подаётся вперёд то ли в шутливом жесте, то ли действительно не расслышав, но Вэл в ответ на это шарахается назад и отскакивает за мою спину, снова впиваясь в руку своими тонкими пальцами.

— Вы спросили, как звать… — пытается объясниться он и, я, не выдерживая, вмешиваюсь:

— Валентин его зовут! Вы не смотрите, что он тут чудит слегка — долгая дорога, на солнце перегрелся… И он… Он…

— Он со мной, — прерывает меня Артур. — Приехал на лошадей наших посмотреть. Я ему только начал о конюшнях рассказывать, так он так загорелся, покажи да покажи, с детства, говорит, мечтал туда попасть. А что нам, жалко, что ли?

— Та чего ж жалко? — только сдвигает плечами дед Гордей. — Совсем не жалко. Тебе, Василь, як раз с лошадками нашими хорошо было б пообщаться. Они в нас нервы лечат и другие болезни. Деток, бувае, таких тяжёлых привозят — хто неходячий, хто спину плохо держит, а й ничего — выхаживаем. И тебя тоже выходим.

— Валентин, — негромко поправляю его я, и тут же умолкаю — ибо тот самый пронизывающий взгляд, который в пару секунд довёл Вэла до нервной трясучки, теперь насквозь просвечивает и меня.

— А ты у нас, дивчина, чьих таких будешь?

— Деда, это Полина, — снова отвечает вместо меня Артур, и сейчас я ему за это благодарна. — Она тоже с нами.

— Та вижу, шо с вами. Тоже на коней приехала поглядеть?

— Да, вместе с Вэлом. Ну, который Василь.

— Та ты шо? От так просто взяла и приехала?

— Вот так просто, да.

— Ой, мудришь ты, сынку. Мудришь и не договариваешь, — продолжая изучать меня рентгеновским взглядом, выносит вердикт патриарх, и я, чувствуя, как сердце, ухнув, сжимается и замирает в груди.

— Да ты чего, деда? — Артур блефует бесстрастно и по-спортивному профессионально. — Ну не рекетиров же я тебе привёз, или кого вы там раньше гоняли?

— Не. Не не рекетиров. Но нечисто тут дело. Нечисто, я ж вижу. А ну… Йди сюда, мала. Йди, говорю, не бойся. Та не типайся, шо ж вы такие нервные, у вашем городе. Не жизнь у вас, а одно расстройство…. Та-ак…. — положив тяжёлые ладони мне на плечи и как-будто вдавливая в землю, он разглядываешь меня и так и эдак. — А я ж тебе знаю. Видел тебе, не раз. А ну, говори, де мы с тобой зустричались, не дури деда!

— У… у Тамары Гордеевны. Дома у вас, — честно, как на допросе, отвечаю я. У взгляда Гордея Архиповича есть одно странное свойство — он действует как сыворотка правды. Кажется, спроси он, что связывает меня с его внуком, я бы так и ответила, честно и без колебаний: «Дурею от него как ненормальная и хочу с ним жить. А Василь здесь для прикрытия».

К счастью, так далеко его проницательность не простирается, и мой ответ развеивает всю его подозрительность:

— А й точно! Поля! Подружка Алькина, так?

— Нет, деда. Натальина, — уточняет Артур, словно эта деталь способна исправить все то враньё, которое мы привезли с собой.

— Шо, правда? — удивляется Гордей Архипович. — А я думал, у Наталки никогда подружек не было, с самого начала она с турками й молдаванами таскалась. Зачем ей те подружки? У нее совсем инше на уме всегда было.

— Нет, Гордей Архипович. Мы с Наташей со школы дружили. И сейчас… — пытаюсь не сильно покривить душой против истины. — Тоже общаемся хорошо. И она… она не таскается. Она детей своих и семью больше всего любит — поверьте, после того как мы с ней не виделись, это первое, что бросается в глаза.

— Шо, защищаешься за подружку? — глава поместья снова долго смотрит на меня в упор, в то время как у меня от напряжения немеют руки и ноги. — От и молодец. От это правильно. Значит, по-настоящему дружите, а не как змеюки, которые в глаза одно, а спиною плюются ядом. От теперь я узнал тебя, Поля. От такая ты, значит, выросла? Ух, какая дивчина стала! Не дивчина — чортивщина! — и, смеясь, крепко обнимает меня, как будто выдавая публичный пропуск в свой мир — краем глаза вижу, как внимательно за нами наблюдает народ, вроде бы занятый своим делом, но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять — то, как нас принимает хозяин, сразу обозначает наше положение в этом месте.

Вместе, продолжая беседу, мы направляемся в сторону большого дома — Гордей Архипович посредине, Вэл и я по левую руку от него, Артур — по правую.