— Как вы точно сказали, Полина Александровна. Только обо мне или о себе? Ведь вы тоже считаете себя умнее других и позволяете себе то, чего остальные делать не могут, — сарказм от ее замечания перекрывает жест, которым Крис придвигает к себе чашку, и как-то осторожно, с детской беззащитностью накрывает ее ладонями, грея их о стекло. И я в очередной раз думаю — какой бы была эта девочка, по сути, едва успевший повзрослеть ребенок, если бы ее жизнь сложилась по-другому? Если бы ее любили и не обделяли вниманием с самого детства? Могла бы она давать любовь в ответ, или эта ее глубокая пустота внутри — врожденная и на всю жизнь?
— Еще немного, Крис, и я подумаю, что ты решила со мной задружить, — поднимая ладонь над паром, исходящим от моей чашки, я поигрываю пальцами с дымом, извивающимся в причудливые узоры. — Иначе, с чего бы ты так настойчиво подчеркиваешь сходство между нами?
— Не знаю, Полина Александровна. Может, мы и в самом деле с вами похожи — только я отличие от вас не такая эгоистка. И не думаю, что вправе вмешиваться и менять жизнь людей, сделав охуительно тупые выводы об их отношениях и возомнив себя полицией нравов.
— Это ты-то не вправе вмешиваться? — теперь я хохочу, уже не сдерживаясь. — После всех тех показательных акций порки у тебя в паблике?
— Это было нужно не мне. Это было нужно тем, кто пострадал. Бумеранг всегда возвращается. И общественное осуждение — как раз то, что нужно было, чтобы показать, что за все своим поступки придётся платить. Рано или поздно. Даже если твоя жертва сейчас беззащитна и не может за себя постоять. Придет время и все изменится. Так что теперь эти моральные уроды подумают дважды, прежде чем кого-то гнобить и унижать ни за что ни про что.
Опять понеслась. Я уже успела понять, что со своего любимого конька Кристина не слезет, и ни малейшего сомнения в собственных поступках у нее никогда не возникнет.
Сейчас меня интересует только вопрос, который я не успела ей задать во время нашей съёмки.
— Послушай, Крис. Ну, месть местью, это ладно. Но неужели она больше привязанности? Неужели нельзя было простить и забыть — из-за симпати, например. Виола же была тебе небезразлична. Ты ее даже… любила как-то… по своему.
— И нихера не по-своему. Я просто ее любила, Полина Александровна. Вот так. Без всяких «но» и «по-своему». И она меня тоже.
Смысл выражения «моя челюсть упала на пол» я понимаю в ту же секунду, когда чувствую, как непроизвольно открываю рот — и не могу прикрыть его, замерев в гримасе нескрываемого удивления.
После всех ёрничаний я не ожидала такой откровенности от Крис. Совсем не ожидала.
— То есть? Что значит — она тебя любила? Вы были вместе, что ли? Как пара?
— Да хер там, Полина Александровна. Какая там пара, — Крис, напряжённо глядя перед собой, цепко сжимает горячу чашку пальцами, как будто не чувствуя, что может обжечься. Инстинктивно, наклоняясь чрез стол, пытаюсь убрать ее руки от горячего стекла — и в ответ она отшатывается, как будто мое прикосновение может причинить ей боль, а не горячая поверхность. Странная, колючая и несчастная девочка. Которая, привязываясь, сама того не понимая, делает такими же несчастными остальных.
— Она такая тупая овца была, что никогда бы этого не признала. Только поступки говорят сами за себя, больше, чем слова, да? — откидываясь на спинку стула и всё-таки убирая руки от стекла, продолжает Крис, а я молча и с жадным любопытством ловлю каждое ее слово. Ей всё-таки удалось увлечь меня своей открытостью, и я не хочу ее спугнуть.
— Как думаете, Полина Александровна, круто было жить и видеть, как твой любимый человек трахается со всем, что движется, а с тобой — с той, кто знает и понимает ее лучше их всех — даже не целовался никогда. И шансов поменять хоть что-то нет. Ви знатно приофигела бы, если бы я только намекнула ей на это. Как думаете, легко понимать это? Хотя она все время повторяет тебе, каждый вечер буквально — бля-я, была б ты пацаном, я б с тобой замутила. Я бы замуж за тебя пошла, наверное — как вам такое?
— Я… не пойму, в чем проблема, Кристина… На дворе две тысячи девятнадцатый, Виола, что — ничего не знала о том, что бывают не только гетеросексуальные пары?
— Вы щас говорите, как херовый лектор по половому воспитанию, — снова не упускает шанс уколоть меня Кристи, но я не обращаю на это внимания. — «Гетеросексуальные пары»! Скажите проще — лесбиянки. Или это и для вас ругательнее слово?
— С чего бы вдруг? Две мои хорошие подруги живут вместе уже много лет. Да ты и сама знаешь, в каких кругах я общаюсь. Нам давно плевать, кто с кем спит.
— Ну вот вам плевать, а у нас в этом плане всё максимально закшварненько. Хоть на дворе и две тыще девятнадцатый, — передразнивает она меня. — Вы мамашку Виолину видели? Тетка по понятиям из девяностых до сих пор живет. Мужик должен быть богатым и на тачке, а девочка — на каблуках и с сиськами. И сосать хорошо. А то бабла не будет и она сдохнет под забором, без маникюра и накладных ногтей.
Несмотря на то, как жестко и нарочно утрированно выражается Крис, не могу не признать, что в главном она права. Не важно, какой год и какое время на дворе. Реальность — не объективна, и совсем рядом, не пересекаясь, существуют параллельные вселенные, в которых время течёт по-своему и совсем другая жизнь.
— Знаете… — воспринимая мое молчание как знак согласия, продолжает Крис, — вот я злюсь на Ви, говорю, что она тупая была и зашоренная — но, блядь… Какие у нее шансы были вырости другой, в такой семье? Да, конечно, она слышала про то, как «девочка с девочкой», по ее же словам. Но для нее это всегда был только повод поржать и, конечно же, крякнуть что-то типа: «Это у них просто мужика нормального не было!» А потом приходить домой, после того, как ее очередной «нормальный» мужик трахнул, к дверям на таксишке подкинул — и, гуляй, девочка! И звонить не кому-нибудь, а мне — и рыдать в трубку от того, какие они все мудаки, и только мне она и может все рассказать, как есть. И не бояться выглядеть дурой или корону поцарапать. Всю жизнь, говорит, думала, что ты лохушка какая-то… так, типа плесени в углу. А оказывается, говорит, единственная, кто не будет гнобить за проебы и втирать вот это все: «Ты же девочка, Виола, ты принцеска». Которой в чем-угодно не стыдно признаться. Потому что не стыдно быть собой.
Молча делаю первый глоток чая, забытая о времени, который отвела нам на этот разговор. Теперь мне совсем не хочется смотреть на часы. Мне просто нужно выслушать Кристину до конца, не перебивая.
— И я могла ее спасти, вот правда, Полина Александровна. От ее самой, от всех этих душных мудаков. Но она до последнего не могла выбить из себя это тупое заблуждение «Я же девочка, мне надо найти богатенького мужика, выйти замуж, народить диточек и хорошенько его трахать, чтоб налево не ходил. А то ещё разведётся». Я ее не отпускала до последнего, понимаете? Думала, ну когда же дойдёт? Когда у нее глаза откроются? Ведь она сама это чувствовала, сама говорила мне — и я видела, что это правда. Что ее ко мне тянет. Что она сама за меня держится. Что ей нравится, когда я говорю, что всегда буду рядом, даже если ее перекрывало и она начинала орать, что все, типа, надоело, уеду после школы, начну новую жизнь, но без тебя, без всех здесь. То, что вы там слышали и записали в курилке, на самом деле вообще не о том было, что оставь меня, не могу уже так. Обычная ее истерика в плане «Пошла нахуй!» после которой через пару дней она звонила как ни в чем ни бывало, только уже: «Спаси меня! Меня опять все кинули!» И я опять и опять ее выслушивала и спасала, потому что на самом деле она нахер никому здесь не надо была, кроме меня. Из-за этого она и спрыгнула — не из-за того, что я ее достала. Еще, блядь, неизвестно, кто кого больше доставал… У нас такие разговоры, как тот, последний, по сто раз на день были. Не знаю, кто там вам что наплёл об этом, но ничего нового она для себя услышала. Ну вы сами подумайте, девчонка с такой короной на голове, правда, слегка поехавшей, и вдруг не выдержала из-за того, что я ее социошоюхой при всех назвала? Да она ржала всегда над тем, как я на неё ору и обзываю от злости из-за того, что она творит. Ви просто знала, что на самом деле она для меня главнее всех. А самовыпилилась потому, что здесь, блядь, жить невозможно. Это тухлое место просто вытягивает из тебя всю жизнь, все мечты и веру в то, что можно что-то поменять. Да у нас каждый первый об этом иногда задумывается! Вы сами радостно свинтили отсюда, из нашего милого городка — потому что понимали, что здесь не жизнь, а пиздец. А мы тут, между прочим, как-то существуем, каждый день! Только думали об этом многие, а сделала только одна Ви. Потому что самая охуенная была. Только у неё смелости хватило. Ещё и так, при всех… И самая слабая при этом. Потому что ее эта жизнь так заебала с одной стороны, а с другой — она не смогла плюнуть на всех и быть со мной. Это бы ее спасло.
