А все остальные — просто мудаки тупые.

— Я слышала, как она звонила тебе.

Почему, вместо того, чтобы остро и тонко вставлять изящные шпильки, пользоваться тем, что узнала из ее дневника, играть ее методами — аккуратно расшатывать самооценку и внушать свои, нужные мысли, я бросаюсь на нее с открытым забралом, вываливая самое важное прямо и даже грубо, как груду камней под ноги?

Дура ты, Полина. Изящные интриги — однозначно не твоё.

Ну и ладно, сказано так сказано. Будем играть, как и раньше — открыто и наотмашь. Тем более, кажется, Крис, это совсем не нравится. Впервые она тушуется, опускает взгляд и делает шаг назад.

Краем глаза замечаю, что многие из собравшихся смотрят на нас, и в первую очередь — суровые ребята-помощники алкоголических спонсоров. По всему ясно, что фотосессия закончена, и кто не успел, тот опоздал. Но пока я не дала отмашку, никто не завешивает проход, не объявляет участникам о том, что можно расходиться.

Но сейчас мне не до этого. Пусть смотрят. Для меня важнее я и Крис, которую, наконец, удалось вытянуть из панциря, схватить пальцами за скользкое брюшко. Нужно быть очень внимательной — одно неосторожное движение — и она сорвётся. Слишком юркая, слишком скользкая. Девочка-тень.

Подхожу к ней ближе, понимая, что она тоже замечает внимание к нам, и еще больше замыкается, снова отступает к своим вещам — где только ее первоначальная бравада?

— Иди сюда.

Она прекращает пятиться и послушно делает несколько шагов вперёд.

— Я слышала, как она просила оставить ее в покое. Дать ей жить. И тебя тоже слышала. Разговор был в школьной курилке на четвёртом этаже. Перед выпускным. На громкой связи.

Кристина, бледная, как сама изнанка тени смотрит на меня и ничего не говорит. Ее глаза раскрываются до невероятных размеров, и мне кажется, что сквозь них я слышу, как звенят ее нервы.

Но она молчит, не сдаётся. Она права. Она — по-прежнему жертва.

— Ты понимаешь, что это — доведение до самоубийства? Что это статья, Кристина?

В ответ все такой же отчаянно звонкий, немигающий взгляд. Она никогда не признаёт того, что была в позиции агрессора, ни за что. Просто потому, что может чувствовать только свою боль.

— Я была рядом, когда она звонила. И записала то, что слышала, себе на телефон. У меня есть на тебя нехилый компромат, Кристина. И я думаю пустить его в дело.

Господи, зачем я вру? Зачем беру ее на слабо? И чего в итоге я хочу? Чтобы она покаялась, упала на колени, разрыдалась? Попросила у всех прощения? Побила себя по щекам покаянными пощёчинами?

Что ты творишь, Полина? Зачем это тебе?

И в то же время понимаю — я знаю, что мне нужно. Это очень простая и обычная вещь. Мне нужно, чтобы Крис, в ответ на сегодняшний вопрос «Ты или тебя?» сказала: «Я». Это я устраивала травлю, я беру на себя ответственность, я признаю. Потому что, пока этого не будет сделано, пока она не поймёт, какие последствия имеют ее поступки, пока она считает себя единственной пострадавшей… Её игра будет продолжаться. Не факт, что она и с осознанием своей причастности остановится, но всё-таки, шансы есть. А пока она уверена в своей невиновности — нет ни малейшего.

А девочка она талантливая, поэтому, в дальнейших успехах ее показательных акций я не сомневаюсь. И очень не завидую ее будущим жертвам.

— И что вы сделаете, Полина Александровна? — наконец, разжимает побледневшие губы Кристина, не пытаясь спорить или отнекиваться.

— Я сдам тебя с потрохами. Чтобы больше не было никаких Виол. Ни тех, кого вы загоняли в угол, требуя у них записи с показательными извинениями.

На секунду она недоверчиво жмурится, а потом я слышу презрительный… то ли смех, то ли фырканье.

— И что вы предъявите — просто вашу запись, и все? Ее можно по-разному, между прочим, трактовать.

— Не только, Кристина.

Ага, вот и оно, время открыть последнюю карту.

— Записи из твоего онлайн дневника. Там есть очень красноречивые моменты. Если их сопоставить с записью вашего разговора, картина нарисуется очень интересная.

Она снова смотрит на меня, сжавшись, как струна, готовая выстрелить.

— Вы не докажете, что этой мой дневник.

Даже не пытается спорить, что это не ее. Отлично. Хоть что-то она признаёт.

— Докажем. По авторским иллюстрациям. По твоим автографам на них. Пусть это непрямые доказательства, но, поверь, для того, чтобы заинтересовать кого надо твоей уникальной личностью — достаточно. И есть еще экспертизы, Крис. Я лично оплачу все услуги экспертам и частным следователям, чтобы они собрали все доказательства и взяли тебя за жопу. Чтобы ты поняла, что нельзя бесконечно гадить исподтишка. Вершители судеб здесь не нужны никому

Сама себе удивляюсь, как я умею блефовать. Я ведь на самом деле не думала заходить так далеко. Мне всего лишь нужно прогнуть ее железобетонную уверенность, что все в мире козлы, одна она — бедняжка. Но теперь мне самой нравится моя идея. А почему бы и нет? Еще раньше об этом нужно было подумать. Насчёт частных расследований вот — какая хорошая идея.

Неужели я на самом деле хочу упечь ее в колонию?

И, впервые ясно задав себе этот вопрос, понимаю — да, хочу. Теперь я уверена, что она этого заслуживает.

— Так что, Кристина? По-прежнему стоишь на том, что это ты жертва, а все остальные — гады?

Она продолжает смотреть и смотреть на меня, крошечные зрачки в глазницах мечутся из стороны в строну, трогательные бровки высоко приподняты — ну что страшного может сделать этот ребенок?

А вот может. Дети более жестоки, ревнивы и категоричны, чем взрослые. И подтверждение этому я получаю тут же.

— Да пошла ты… Полина Александровна!

И, резко развернувшись, она хватает собственную сумку и бегом устремляется от меня к выходу, к обнесённой верёвками зоне, не оборачиваясь, ничего не говоря и только как-то странно, особо бережно придерживая сумку.

Странная жестокая и несчастная девочка. Только сочувствия к ней у меня больше нет.

Спустя секунду после того, как Кристина пулей пролетает мимо охраны, я взмахом руки даю понять, что мероприятие окончено.

Всё. Дело сделано, все карты брошены на стол, и теперь я вольна в своих поступках. Завтра — уже завтра я поговорю с друзьями, способными проконсультировать меня в этом странном с правовой стороны деле. И тогда мы вместе решим, как привлечь Крис к ответственности.

А в том, что я буду что-то делать, я не сомневаюсь. Но это все завтра. А сейчас я феерически напьюсь. И мне плевать на мораль и уместность моего желания. Мои нервы просто не выдерживают, и расслабить их я хочу любым способом.

Буду сегодня бузить и спать, как Вэл, на столе в подсобке.

Слышу свой смех со стороны — и только сейчас понимаю, что до сих пор стою в фотозоне, сжимая в руках камеру, глядя перед собой невидящим взглядом, еще и разговаривая сама с собой.

Привет, неадекватная Полина. Иди уже напейся.

Мой взгляд скользит по толпе расходящихся зрителей — все, теперь, когда я не могу взаимодействовать с ними как известный фотограф, я им не нужна и не интересна. Как и они мне, впрочем.

Тогда почему на меня вдруг накатывает волна тоскливого одиночества? Пусть я знаю ответ — вечный отходняк после съёмки, опустошение после того, как отдала и пропустила через себя слишком много, но это понимание не облегчает моих чувств. Мне вдруг хочется просто обменяться взглядом с другом — с Вэлом, которого я чуть не убила сегодня. Или с Дэном. Пусть даже с тонким Сережкой. Или с Эмель… Хотя, нет, в ней я уже не уверена.

Но больше всего мне не хватает сейчас не их, а совсем другого человека. Недолго думая, достаю из кармана мобильный и отсылаю текстовое сообщение Артуру: «Как ты? Очень скучаю и хочу увидеть»

Я не видела его с самого раннего утра, а сейчас уже вечереет… Это слишком долго. Хочу с ним встретиться. Хочу, чтобы он меня обнял и просто сказал, что все будет хорошо.

— Полинка! Полинка-а!!

Выхожу из сомнамбулического состояния и вижу Дэна, несущегося мне навстречу, раскинув руки.