— Да… Не то уже поколение пошло, не то, — пытаясь заполнить тишину, вставляет свою реплику то ли жена, то ли любовница директора рынка. — Они сейчас как эти, европейцы. Что мальчик, что девочка — все равно. А я считаю, что мужчина должен оставаться мужчиной, а женщина — женщиной. Чтобы они различались. Чтобы издалека было видно, кто есть кто, — глядя на меня, говорит она каким-то обвинительным тоном. — Вот вы, Полина, поддерживаете в наших детях эти настроения. А, между прочим, никто не спрашивает — надо это нам или нет?
Молча перевожу взгляд на неё, понимая, что воспринимаюсь здесь как лазутчик в тылу врага. Все важные дамы одеты ярко, броско, как у нас принято — когда идёшь в мир, покажи себя так, чтоб все ахнули. Видно, что они готовились, делали макияж, укладки, душились самыми дорогими парфюмами — так у нас выражается уважение к любому собранию и его участникам. И получается, что я со своими растрёпанными волосами, джинсами и майкой только с сушителя смотрюсь в их глазах как человек, пренебрёгший собственным мероприятием, относящийся к нему крайне легкомысленно и выражающий своим видом чуть ли не презрение к собравшимся.
— Почему же сразу влияние? — чувствуя, как пальцы Наташки впиваются в мой локоть, стараюсь отвечать как можно нейтральнее. — Может быть, вашим детям самим нравится эта простота. Кроме того, мода меняется. Может, скоро опять будет актуально наплевать на комфорт и обвешаться сразу всеми дорогими цацками, какие только есть в доме… — и прерываюсь, потому что Наташка меня довольно чувствительно щиплет.
— Ну, понятно. Когда женщина — это женщина, а не гермафродит, это значит, у вас такая новая мода. Понятно, откуда ноги растут, — поддерживает подругу жена депутата. — Слава богу, у меня пацаны, так я им сразу сказала — мода модой, но мне из вас нормальных людей надо сделать. Ладно еще татуировками забиться хотят, как зэки… Тут уже что прилично, а что нет — не поймёшь. Но чтоб никакого мне пирсинга, этого… барбершопа или как там его… А если увижу в узких штанах, ноги переломаю! Так и сказала!
— Ой, эти штаны! Совсем подурнели, да… Как лосины какие-то! — начинает давиться смехом сестра мэра, а за ней и все женщины, кроме все такой же отстранённо-задумчивой Анжелы.
— Скоро в колготках будут бегать, как гомосеки! — добавляет Галя, трясясь от беззвучного смеха. — Господи, вот же вырастили на свою голову. Что за мода!
— Так вот я и сказала своим — вы у меня не будете гермафродитами. А были б дочки, они бы у меня с малолетства знали, что женщина должна за собой ухаживать, это ее святая обязанность!
— «Не хочу-у быть сильной, я женщина — ты бог! Но быть краси-ивой — мой королевский долг!» — грудным голосом подпевает сестра мэра строчку из какого-то попсового хита, и все остальные снова согласно кивают, продолжая почему-то давиться смехом.
Рука Наташки уже не просто держит мою. Одновременно она потряхивает, дёргает за локоть, после чего успокаивающе поглаживает по спине, как бы выражая поддержу — но такую, какую не должен видеть никто из ее авторитетной компании. Репутацией в глазах этих женщин она очень дорожит, и со своей яркой внешностью, которую достаточно подчеркнуть платьем сочного оттенка и парой злотых цепочек на шее, вполне соответствует требованием клуба роскошных дам нашего города.
Видимо, она сама не ожидала такого приема — всё-таки я приглашённый гость самого громкого мероприятия. Но традиционные убеждения о том, что правильно, а что нет, оказались сильнее. А, может, наложилось ещё и полное непонимание подростковой жизни, того, что важно для их детей, всех этих новомодных гаджетов и трендов. Такие женщины вряд ли сидят соцсетях со своими детьми и смеются над мемами. Обычно они собираются в женских группах на более консервативных площадках и пересылают друг другу блестящие гифки с церковными праздниками, а ещё — с предупреждения об очередной смертельной опасности: тайном вирусе, заражённой воде, ГМО в продуктах или вот как сейчас — атаке гермафродитов с Запада.
— Если что, гермафродит — это человек с парными половыми органами, узкие штанишки здесь ни при чем, — чтобы как-то переломить ситуацию, говорю я первое, что приходит в голову. Но это вызывает тяжёлое молчание — более напряженнее, чем после неудачной шутки про потери.
— В смысле — парные? — переспрашивает жена депутата, и все начинают смущенно краснеть и шикать на неё. Наташка, желая закрыть мне рот, просто, ухватив меня за футболку со спины, тащит ее на себя и в какой-то момент я начинаю опасаться, а не изорвёт ли она на мне одежду.
— А вот так, — говорю. — Мужские и женские половые признаки. Одновременно. И то, и другое. Два в одном. Как шампунь и кондиционер. Ну, как вам еще обьяснить?
— Полина, вы зачем опять накаляете обстановку? — снова вмешивается Галя, которую больше не заботит своевременное начало мероприятия. — Вам же понятно, о чем мы говорим! При чем тут ваши признаки? Нам важно, чтобы дети выросли нормальными людьми, не нахватались всего этого, что вы им пытаетесь внушить. Чтобы не пошли на поводу у новой моды… Чужая она для нас, у нас свой путь, свои ценности, которые мы бережём и не…
— Не, подожди, я не врубилась. Это как? Это шо — одновременно… — кажется, жену депутата всё-таки шокировала эта информация, — это одновременно и мужик и баба?
— Мужик и баба — не совсем подходящие характеристики, — откровенно подкалываю её я, наслаждаясь размахом и эпичностью ее открытия. — Мы говорим о половых органах. Об их наличии. Одновременном.
— Так, погоди… Это что же выходит? Это что в одном месте, выходит, хуй, а рядом…
— Вера!!! — хором кричат оскорбленные матери и подруги. — Тут же дети!
— Не, погодите, вы не прикалываетесь с меня? — все еще не верит она, вопреки своему имени
— Нет, не прикалываемся, — говорю я с видимым удовольствием, наблюдая, как дамы, без проблем обсуждающие соперниц, любовниц, других детей, плюс более пикантные, я уверена, темы, вдруг начинают краснеть как школьницы и смущенно хлопать глазками.
— А что вас так удивляет? Это давняя особенность, правда, табуированная. Может, даже у кого-то из ваших предков была…
— У моих — такого не было! — едко отрицает жена депутата. — Мои — точно нормальные были!
— Кто знает, кто знает. Это обычно тщательно скрывалось. Это сейчас человек может сделать выбор в сторону одного или другого пола и операцию по удалению… — голосом учительницы по биологии продолжаю читать я. А и черт с ним, с Вэлом. Может хоть до вечера не появятся. Мы тут и без него офигенно проводим время.
— Слушай… — перебивает меня жена депутата. — Ну, вот рассказать всякое можно. А ты сама таких видела?
— Конечно, — уверенно говорю я, ни капельки не привирая при этом. — Как-то мы снимали в одном доме терпимости…
— Это в борделе, что ли?
— Ну, можно и так сказать.
— И ты там была?
— Конечно, а кто же снимал? Из фотографов была я одна, и еще ребята работали — видеооператор и ещё один журналист. Но у нас у каждого свой проект был, просто место одно.
— И это, значит, ты… Поперлась в бордель, где всякое блядство… Снимала там всяких пидорасов, а после этого приехала к нам — снимать наших детей? Но этот самый свой фотоаппарат?! — голос Веры дрожит от возмущения и я, наконец, понимаю основную причина ее возмущения. Не должен человек, который не просто знает о гермафродитах, а ещё и сталкивался с ними лично, приближаться к ее деточкам со своей камерой. Потому что он — извращуга. И камера у него такая же — извращённая. Может, через неё даже СПИД передаётся.
— Не пидорасов, а гермафродитов, — уже не чувствуя даже Наташкиных тайных знаков, продолжаю я с каким-то залихватским удовольствием. Я знаю, что сейчас будет громкая сцена и скандал. Возможно, она даже сорвёт начало мероприятия — а о том, что оно скоро начнётся говорит появление Дениса на помосте у стойки бариста. Держа перед собой смартфон, он верится на импровизированной сцене, оценивая качество связи из разных ее уголков, после чего записывает сториз с анонсом начала — вот только у меня тут с дамами своя атмосфера.
