И сейчас я вижу их перед собой — демонические глаза и глаза, повидавшие так много, что это утомило их, и они утратили остроту. Поэтому их обладательница так недобро жмурится — то ли от недовольства тем, что видит, то ли от того, что, наоборот, хочет рассмотреть все получше.

— Блядына, — слышу я спокойный, констатирующий факт голос и, окончательно придя в себя после стремительного пробуждения, а вижу неопределённого возраста бабулю с козлом на привязи, упруго перестукивающим копытцами по мелким камням.

— Не, я не поняла. Вам шо тут, медом помазано? — в ее глазах при этом читается искреннее удивление. Да я и сама удивлена. Вместо того, чтобы заночевать в машине или того лучше — на удобной кровати дома, мы с Артуром отключились здесь, укутавшись в одно одеяло на жесткой земле.

Чёрт! Артур! А вдруг… понимаю, что эта мысль больше похожа на паранойю, но… Это же маленький город, здесь все друг друга знают. А вдруг и она — эта бабулечка тоже? Или, может, козел?

Ловлю себя на том, что в голове творится абсолютная каша, и наклоняясь вбок, заслоняю Артура собой, параллельно стараясь накинуть свободный угол пледа ему на лицо. Он в ответ на это тихо стонет во сне и одним движением сбрасывает покрывало.

— Совисти у вас нэмае. Раньше хоть в кущах злыгалысь, а щас — отут, на открытому мести, — бабуля обличительно показывает на пустырь вокруг нас, не заполненный, к счастью, больше никем. — Стыдоба, — подводит итог она. — И дэ оцэ ваша совисть? Дэ совисть, я спрашую?

В эту самую секунду неожиданно просыпается Артур — я чувствую движение за спиной и рукой пытаюсь уложить его назад, чтобы не привлекал внимание. Если уж так сложилось, пусть единственной блядыной здесь буду я.

Но он совсем не понимает, не ловит мои знаки — и через секунду поднимается с земли, касаясь грудью моей спины. И все это для того, чтобы увидеть их — странную бабулечку и меланхоличного козла.

Может быть, это даже брат почившего Антошки, думаю я, не замечая, как в моей голове сами по себе складываются строки:

Жили у бабуси

Два простых козлёнка

Один серый

Другой белый,

Будущий АНТОШКА.

Начинаю истерично всхрюкивать, пытаясь сдержать смех, и в эту самую секунду слышу от Артура:

— Опа. А вы что тут делаете? Здрасьте.

Он что, поздоровался с ней? Он знает эту бабулечку?

К счастью, подслеповатая женщина не узнаёт его в ответ. По крайней мере, сразу.

— Здрасьте, здрасьте, свою сраку покрасьте, — ворчит она, придерживая козла, который, заскучав, стоя на месте, начинает стремиться по склону куда-то вверх. И тут же награждает Артура его собственным прозвищем:

— Поблядун! А ну тикай! Тикай отсюда! Тут скоро диты прыйдуть, а вы голи! Стыдоба!

И, разворачиваясь к нам спиной, удаляется восвояси, ведомая гордым козлом.

Дважды нам напоминать не надо. Мы вскакиваем на ноги и начинаем стремительно собираться. Оглядываясь, ищу на камнях свои смарт часы, куда-то улетевшие из-за вечных напоминаний «Ваш пульс повысился до граничного уровня, вы сейчас тренируетесь?», нахожу, разблокирую и вижу время на циферблате — не самое катастрофическое. Всего лишь пять тридцать утра. Поэтому больше никого нет на пляже — солнце встает очень рано, как всегда бывает в середине лета, и единственными, кто выходит на прогулки в такую рань, чаще всего бывают бабулечки, страдающие бессонницей.

Как хорошо, что это она нас нашла, а не, скажем, знакомые Артура, часов эдак в восемь, выбравшиеся с утра позагорать. Или того хуже — подростки, которые собираются на сегодняшний…

Бог ты мой! Сегодня же наш с Вэлом флешмоб! Благо, до него еще полдня, успею привести себя в порядок.

Мы продолжаем наши сборы так слаженно, как будто проходили специальную подготовку. И это не может не веселить, несмотря на напряжённость, все еще не отпустившую после такого необычного пробуждения.

Но яркое предыюльское солнце и свежее утро берут своё — побросав вещи в багажник и открыв дверцы машины — он со своей стороны, а я — со своей, мы начинаем смеяться в два голоса, не говоря больше ни слова.

Артур сегодня более сосредоточен, а я прямо таки-повисаю на дверце, хохоча и уткнувшись в неё лицом — в какие еще фантасмагорические ситуации мы попадём за то недолгое время, что осталось нам здесь?

В моей жизни было много всякого — такого, что иногда трудно описать словами и не каждый поверит. Но никогда еще, абсолютно никогда меня не будил живой козел своим немигающим взглядом. Расскажу об этом сегодня его мертвому собрату, висящему у меня на стене.

И, уже взяв себя в руки, приземляясь на переднее сиденье, слышу в открытую дверь голос той же бабулечки — выгуливая козла, она снова находит нас и приближается к нашей машине, перекрывая ей выезд.

— А! Поняла, чого ты поздоровався! Я ж тэбэ знаю! — громко объявляет она — и смеяться мне больше не хочется.

Бросаю быстрый взгляд на Артура — он молча и напряжённо смотрит вперёд, правая рука сжимает руль и только по вздувшимся на ней венам, могу догадаться, какой адреналин разрывает его изнутри. Только это и выдаёт его волнение. В остальном всё так же, как и всегда — его взгляд сосредоточен, губы сжаты, глаза немного прищурены из-за солнца, бьющего за спиной бабули, продолжающей, казалось бы, без малейшей заинтересованности:

— Ты ж оцэй… Надькин внук. Стыдоба-а-а, — снова тянет она, медленно отходя с дороги. — Такый хороший хлопчик був…Тю! — вдруг останавливается бабулечка, о чём-то задумавшись. — Нема у Надьки онука, згорив вин. З хатою своею взяв и згорив. Знач, не Надькин… Зойкин сынок! Точно, ты! Шо, думав, не взнаю? А в бабы памьять добра, баба все помнить.

— Поехали, поехали быстрее, — тороплю его я его я, устав ждать, пока наша неожиданная собеседница прекратит свой монолог.

— Сейчас. Пусть еще отойдёт, — тихо, сквозь зубы говорит Артур. — Задену же.

— Чи не… Не Зойкин… — не спеша освобождать нам дорогу, продолжает разговор сама с собой странная бабулечка. — Зойкин вмер того року… Втопывся! — сообщает она, повернувшись к нам. — Напывся й втопывся. Чорты його забралы. А ты ще ни, ще живый. Тю! — в третий раз вскрикивает она, и меня пробирает какой-то первобытный страх, будто это не обычная жительница посёлка мешает нам проехать, а сама богиня-мойра, одна из древних старух, прядущих судьбу, вышла нам на встречу и пытается что-то сказать на своём ломаном языке. — Ты ж оцэй! Тамаркин молодший! Точно! Ты! Шо дывышся? Думав, нэ взнаю? Цэ мамка твоя нэ знае, дэ ты шляешься! А як взнае — так вам обом тоди влэтить! Якбы голову не зняло, ось як вам влэтыть!

На этом месте Артур не выдерживает и резко жмёт на газ, от чего наша бабушка-мойра отскакивает с дороги, и мы трогаемся с места — разгоняясь, насколько здесь позволяет скорость.

— Это еще что? — растерянно спрашиваю я. — Что это было? Она тебя на самом деле узнала? А ты-то откуда ее знаешь? Какая-то жутковатая она, эта бабуля, тебе не кажется?

— Я не знаю ее, — быстро опуская козырёк над лобовым стеклом, защищающий от прямых лучей солнца, отвечает Артур. — Просто видел часто. Это какая-то местная, она вечно по окраинам с животными ходит.

— Просит что-то? — я по-прежнему чувствую странную подавленность после её слов.

— Нет, никогда не видел, чтобы она просила, — пожимает плечами Артур, выезжая на большую окружную дорогу и прибавляя скорость. — Просто… не знаю, какая-то она странная. Может, сумасшедшая. Я ее то с совой видел. То с ящерицей. Теперь вот — с козлом. Фрикует она, как сказал бы Вэл, — поворачиваясь ко мне, он с улыбкой добавляет: — Не бойся, Полин. Ну, может знает она моих, или видела меня когда-то с матерью. Но кто поверит человеку, который ходит по городу с ящерицей? Или с козлом? Не парься. У нас все под контролем.

И в этот самый момент, когда, удобнее устроившись на сиденье, я стараюсь выбросить из головы мысли об очень странно начавшемся дне, у Артура звонит мобильный

Снова. Опять. В шесть часов утра.

— Да твою мать! — в сердцах он бьет рукой по рулю и уже было собирается сбросить звонок — как останавливается, глядя на кран, после чего берет трубку.