После того, как тетка бросает трубку, успев пожелать, чтобы никогда у меня счастья не было, и чтобы мне вернулась втройне та пакость, которую я сделала ее доченьке, звоню, чтобы добавить, что все документы, если удастся их получить, вышлю им почтой и мне нужен точный адрес и индекс их посёлка — но она гордо меня игнорирует и не берет трубку. Отлично. Могу считать себя свободной от всех моральных обязательств и не сильно стараться. Проблема почти решилась, только не совсем так, как мы обе этого хотели.
А вот с проклятой чашей для мультиварки разобраться так и не получается От меня требуют назвать модель, и вся «Империя сковородок» дружно смеётся над моим ответом: «Да черт ее знает, какая-то круглая!»
В этот раз я выгляжу более подходяще местным преставлениям о нормальном. Если уж походить на студентку, то хотя бы на отличницу, поэтому наряжаюсь в приличное длинное платье в цветочек и босоножки-лодочки. Правда, взлохмаченные, вываливающиеся из хвоста волосы и хриплый после ночной болтовни голос не даёт окончательно сформироваться этому образу. К тому же, темные очки, которые я не снимаю даже в помещении, придают мне подозрительный вид. Может поэтому сковородочные имперцы, несмотря на мое желание решить вопрос немедленно, отправляют меня домой, узнать точную модель этой чертовой мультиварки.
Кофе, взятый в одной из кофеен, оказывается ничуть не лучше липовой доброжелательности сковородочных продавцов. Центр города, который я неспешно изучаю за неимением других дел, удивляет меня большим количеством магазинов сантехники и товаров для ремонта. Создаётся впечатление, что все свободное время люди здесь только и делают, что моются и меняют смесители. И иногда пьют кофе, вполне вероятно, ещё хуже того, который я купила в первой кафешке.
Тем не менее, эта часть города — совсем другая. Она отличается от той, которую помню я. Значит, какие-то изменения всё-таки происходят и время здесь не окончательно законсервировалось.
Проходя мимо мэрии, я замечаю, что некогда раздолбанный парк, через который было страшно ходить с наступлением темноты, отремонтировали. Теперь там, где местные маргиналы, не стесняясь близости к городской власти, нюхали клей и кумарили под кустами, виднеется какой-то патриотический монумент и новая детская площадка с дарственной надписью от городской власти. Площадка небольшая, самых новых развлечений — бесплатных батутов или модных пружинящих качелей там пока что нет, все очень традиционно, но добротно. Чувствуется, что в этот «подарок мэрии» своими деньгами вложились еще и жители района. Знаем мы эти подарки. Сдаются в сыром и недоделанном виде, а до конца дело доводят те, кому их подарили. Ну, хоть так. Дареному коню в зубы, как говорится, не смотрят.
В сравнении с окраиной, через которую постоянно проезжаю я, центр выглядит каким-то нарочито убранным, обустроенным. Здесь словно собралось все то, что не стыдно показать приезжим. А если и станет стыдно — то совсем ненадолго.
И чистые, без царапин и матерных слов лавочки, за которыми в глубине парка я замечаю пункт охраны (без него народное добро давно бы попортили) И небольшой фонтанчик с подсветкой — на ночь его тоже закрывают, натягивая сверху специальное покрытие — чтобы бомжи со всей округи не сбрелись к нему и не устроили купания и постирушки. И уголок с аттракционами, пугающе скрипящими и дребезжащими при работе. Проходя мимо, я в очередной раз удивляюсь смелости и отваге наших людей — меня бы на такое раздолбанное колесо обозрения ни в жизнь не заманили бы. Есть ещё новое веяние моды — небольшие пекарни и кофеенки, кругом обступившие парк, где, как и в других городах, шумными стайками собираются подростки. Вот только пьют они не органический капучино на соевом молоке с подсластителем из натуральной стевии — а обычный кофе со взбитым молоком, называемый, как и в больших городах — латте. И, в отличие от столицы, здесь все еще ставят ударение на последний слог. Лет пять назад у нас также с удивлением смотрели на каждого, кто заказывал себе лАтте, а не латтЭ.
Захожу в одну из них, самую симпатичную и покупаю ещё стакан кофе, ловя на себе удивленные взгляды из-за нетипичного произнесения напитка. Ничего, пройдёт еще пять лет, и эта мода на первый слог доберётся и сюда.
— А вы знаете, будь мы в Италии, и я бы попросила у вас лАттэ — вы бы подали мне просто стакан тёплого молока? — чтобы окончательно обескуражить продавца кофе, совсем юного мальчика, говорю я. Постепенно мне становится скучно, а голова начинает побаливать. Поэтому атмосферу вокруг себя хочется немного зарядить.
— Какого ещё молока? — тут же вмешивается в разговор второй продавец, чуть постарше юного создания, перекипятившего мне напиток, но гораздо бойче и напористей.
— Такого, — как ни в чем ни бывало говорю я. — Обычного, коровьего. «Латте» по-итальянски обозначает «молоко». Нормальное молоко, не перегретое.
Мой намёк проходит мимо ушей. Второй продавец, убежденный в моей неправоте, продолжает настаивать на своём.
— Что вы выдумываете, девушка? Вам что, просто молока надо было? Так сказали б раньше, мы б сделали.
— Не надо мне никакого молока. Просто, хотела сказать, что то, что у нас принято называть латте, на родине этого напитка называют кафе-латте. Кофе с молоком. Просто, наблюдение. О разнице традиций, — прикусывая зубами трубочку, я смотрю, как на лице у первого и второго продавцов проступает недоумение.
— Может, вам напиток поменять? — юное создание краснеет от осознания своей ошибки, на которую я вовсе не собиралась указывать, желая всего лишь поболтать — о простецких мелочах, как обычно бывает с бариста. Но, видимо, здесь так не принято.
Или я, как всегда, болтаю не о том.
— Нет уж, оставьте мне мой кофе. Кстати, его можно назвать еще и латте-макиато. Вот, видите, это кофейное пятнышко сверху — макиа, как говорят итальянцы. Так что вы мне подали макиато — пятнистый кофе, — продолжаю пояснять я, чувствуя, как ближние посетители, оторвавшись от своих дел, начинают глазеть на нас. Отлично, пусть посмотрят и послушают. Какое ни есть — а оживление.
— А почему не кафе-латте? — не скрывая своего раздражения, спрашивает второй продавец. Видимо, хочет подловить меня на ошибке. Ему пока что не очень нравятся все эти итальянские выкрутасы. Он предпочитает, чтобы все было нормально и без выпендрёжа. По-местному. И плевать, что подают в каких-то там Италиях.
— Потому что вы добавляли кофе в молоко, а не молоко в кофе. Отсюда и пятнышко сверху.
— Это как? — так и не поняв ничего, переспрашивает разговорчивый продавец. — Кофемашина ж по-другому не может. Как она будет добавлять молоко в кофе? Она всегда сначала молоко взбивает! — показывает он на большой и красивый кофейный аппарат, взятый наверняка, в аренду и используемый только в половину своих возможностей.
— А машина тут ни при чем, — говорю я уже почти полной тишине. Народ за столиками поблизости откровенно слушает мою мини-лекцию. Спиной чувствую — им интересно. И мне это нравится.
— Слушайте самый главный секрет. Кафе-латте и капучино готовятся не автоматически. Надо ещё и руки задействовать. Вы отдельно взбиваете молоко и вливаете его в кофе, только в разных пропорциях.
— А какая разница? Что то кофе с молоком, что то молоко с кофе. Только готовить времени больше займет. Вон Сережка наш пока научится такое делать, вы, девушка, уже и пить перехотите! — довольно смеётся продавец, убедившись, что все эти тонкости — полная чушь, и я просто травлю ему байки от нечего делать. — Берите себе ваш макьято-кофито, или как там вы его назвали — и пейте на здоровье!
— Ну как зачем, — продолжаю из пустого упрямства я. Так же, как мне нравится внимание присутствующих, так же интересно дразнить продавца, изо всех сил пытающегося быть вежливым, но в глубине души готового погнать меня, такую выскочку, тапком под зад. — Тут важен не только результат, а и процесс. Это целое, если хотите, искусство. Профессия бариста — это не только кнопки на машинке нажимать. В этом смысле вы ничем не отличаетесь от вашего Сережки. Такой же новичок, как и он. Только Сережка готов учиться… А вы?