‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Надо что-то делать! — восклицала я и предлагала: — Давай, поговорим с ней, заставим записаться к врачу.

— Вот и говори! — огрызалась Жанна. Фыркала, напоминала, что мать взрослая женщина и, как итог любого с ней разговора, вздыхала: — Господи, скорей бы свалить из этой дыры!

Из школы мать «попросили», когда мы с сестрой заканчивали первый курс. Мать было опомнилась, устроилась в местный дом культуры, но и там долго не прижилась. Во времена её бытности в ДК, к ней и прибился Мишаня, на одном из вечеров «Кому за…».

Я сунула маминому кавалеру два увесистых пакета с продуктами, сама подхватила сумку, набитую шмотьём, друг за другом мы вернулись в квартиру.

Первое, что надлежало сделать — перезвонить Леське. Я оставила Михаил Андреича в кухне разбирать продукты, а сама улизнула в нашу девичью спальню.

— Привет, Лесь, — начала я разговор. Она поздоровалась в ответ и заявила:

— Ерунду ты придумала.

— Чего это сразу ерунду? — обиделась я, решив, что эта самая «ерунда» придуманный мной накануне слоган. — Заказчик утвердил? Утвердил. Деньги перевел? Перевел. Чего тебя не устраивает?

— Да не про то я, — отмахнулась Леська. — Зря ты уехала. Выдумала тоже, дурью маешься. Такие предложения не каждый день делают и даже не каждый год. Вот возьмет какая-нибудь и охмурит Валерона, пока ты там прохлаждаешься.

— Значит грош ему цена, раз его так легко охмурить. И вообще, прекрати его так называть, ей богу. Ну, что за Валерон, в самом деле?!

— Интересненькое дельце… вся контора зовет, а я значит не…

— Ты не вся контора, ты моя подруга.

— Ладно, — вяло протянула она. — Как ты доехала?

— Благодаря твоему звонку феерично! — воскликнула я и рассказала про аварию. Леська принялась выспрашивать подробности, но выходило так, что внешний вид мужчины интересовал её гораздо больше, чем моё израненное авто. Она в мельчайших подробностях вызнала детали и разочарованно укорила:

— Дура, прости господи! Это столько счастья, да в одни руки подвалило, а ты…

— А что я?

— Да кто ж, мужиков на таких тачках из коготков выпускает? Даже не познакомилась, дурында!

— Только папенькиных сынков мне не хватало, я ещё с Валериком не разобралась.

— Все мы чьи-то дети: папины, мамины… — философски заметила Леська. — Мужика упустила, чует моё сердце и Валерика профукаешь.

Я поспешила проститься с подругой, потому как, норовила вспылить. Очень «чесалось» присоветовать забрать уже Валерия Сергеевича себе. В порядке бреда, не иначе. Ведь разве не бред распоряжаться людьми, даже без пяти минут женихами, предлагая их словно вещь?

Хотя, если разобраться, то и жених он какой-то… ненастоящий. Нет, предложение он мне сделал вполне конкретное, только сейчас так не принято. В наше время пары для начала присматриваются друг к другу, встречаются, вместе живут, проверить совместимость в быту, и только после соединяют себя узами брака. А мы на свидания ходили пару раз. Господи, да мы поцеловались единожды! И уже на следующий день он сделал мне предложение, завалившись в офис с цветами. Я было заподозрила его в коварстве, да только никакого меркантильного интереса с его стороны и быть не могло. Чего с меня взять? Обычный штатный сотрудник, рекламного агентства. Скорее в расчетливости при желании можно обвинить меня.

«Радуйся, тебя мужик в постель, через загс тащит, а ты кобенишься!», — поучала меня Леська. Её послушать, так замуж хоть каждый год бегай. Главное — достаток.

Я же, напротив, принимать предложение не спешила. Безусловно, внимание босса лестно, но сказать «люблю» — не готова. Слишком громкое слово. Особенное.

С этими мыслями и вернулась в кухню. Михаил Андреевич в приподнятом настроении чистил картошку. Я присоединилась к нему, сообща мы сгоношили вполне презентабельный ужин. Мать вернулась, когда мы уже вовсю накрывали на стол.

— О! — воскликнула она, появившись в дверях кухни. — Дочура никак пожаловала!

Я водрузила на стол миску с салатом, поздоровалась и припала к её щеке с поцелуем. «Ой, лиса!», — хитро прошептала она, а я опровергла:

— Не лиса, а соскучилась.

— Чего ты, Люд, в самом деле, — подал голос Мишаня. Засуетился, взял из маминых рук сумку, одним глазом заглянул внутрь и предложил: — Давайте, ужинать. Поспел как раз.

За столом оба явно томились, косились в мою сторону и вздыхали. Разговор поддерживали вяло, заунывно. Суть этих воздыханий была ясна, как божий день. «Никаких за встречу», объявила им я и продолжала уминать котлеты.

— Будем пить чай, я торт привезла. — И действительно встала, разлила чай по чашкам и водрузила в центр стола бисквитное великолепие. Мишаня приуныл, а мать даже бровью не повела: улыбнулась мне, порезала торт на порции и присела, гордо выпрямив спину, словно давала концерт в актовом зале школы. Поблажкам тут не место, моё отношение им прекрасно известно, не обращая на поселившееся в семейных рядах унынье, я поинтересовалась:

— Ма, что за новая работа у тебя?

— В офисе убираюсь. Прихожу на пару часов, удобно и платят хорошо.

— Что за офис? — удивилась я, пытаясь припомнить функционирующие предприятия поселка.

— Помещика нашего, — пояснила она. Понятнее не стало. Я вопросительно уставилась, а она добавила: — Года полтора он тут живет, может чуть больше, фермер этот. Приехал из города, Селивановскую ферму восстановил, новый коровник построил. Сейчас крольчатник доделывают. Домину себе отгрохал. У него почти половина поселка работает.

— Предприниматель он, а не помещик, что за средневековые замашки?

— Так у нас все его так кличут, — вставил Мишаня, уплетая торт. Ткнул в кремовый рисунок вилкой и тряхнул головой: — Вкусный, Женёк, сто лет этой отравы не едал.

Смешной народ! Торт ему значит отрава, а пол литра горячительного, которого он готов влить в себя, при любом мало-мальски подходящем случае, это ничего… лекарство что ли? Я не преминула ему это озвучить, стараясь дельную мысль донести до каждой клетки мозга — ху есть настоящее зло. Михаил Андреевич вновь загрустил, мама восседала с видом английской королевы, абсолютно абстрагировавшись, будто её мои нравоучения не касались. Хотя, может она действительно «сто лет» не пила, спрашивать в лоб не тактично, буду разбираться постепенно. Поживем — увидим, в общем.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я присматривалась к матери и радовалась: внешне признаков алкоголизма пока не наблюдается. Тут наверняка поспособствовала генетика. Волосы подкрасила недавно, оттенок — дрянь и краска, судя по всему дешевая, надо перекрасить и уговорить её на стрижку. Дальнейшие разговоры свелись к моим успехам. Я немного обрисовала, как живу и слиняла к себе в комнату.

Раньше спальню приходилось делить с сестрицей, сейчас она полностью в моем распоряжении. Жанка больше трёх лет к матери носа не показывает. Стесняется бедных родственников. Глупая женщина, сказала бы я, да только сестрица не любит слушать, а себя, напротив, считает самой умной. Кроме того, самой красивой. И это невзирая на то, что мы близнецы, которых путали все, включая одноклассников и учителей. А ещё самой хваткой и вообще самой великолепной во всех отношениях.

Если по правде, то стерва Жанка ещё та, а муж сестрицы жутко обеспеченный тип, старше её лет этак на двадцать. По слухам, лично с ним не знакома, мужик с дерьмовым характером. Наверняка, они стоящая друг друга парочка.

Я распаковала сумку, определила вещи в шкаф и отыскала в комоде выпускной альбом. Плюхнулась на кровать, задрала ноги и перевернула страницу. Вот она я, а вот Жанка. Пролистнула ещё несколько страниц и констатировала: до одиннадцатого класса разницы между нами практически нет. В выпускном классе сестрицу больше занимал внешний вид, чем предстоящие экзамены, красилась она с претензией на взрослость, да и одевалась соответствующе, не смотря на запреты директора школы. Одинаковые вещи больше терпеть не могла, так же, как и шуток, которыми мы баловались регулярно, пользуясь своим сходством. Путали нас уже значительно реже.