Я обошел высокую насыпь, хорошо скрывающую вход, и передо мной открылся серый и скучный пейзаж покалеченного города. Каменный холм находился на широком перекрестке, в месте схождения нескольких жилых домов. Слева и справа виднелись два некогда хорошо озелененных дворика. Теперь там повсюду зияли воронки и расползлись опалины. Газоны давно раскатали в грязь, а от детских площадок остались одни остовы. Угнетающая картина, но я увидел то, что хотел: путь чист. Можно рвать когти при первой возможности.

Единственное что, мне очень не понравилось, как в это момент выглядело небо. На фоне белесой и будто затуманенной глади, с запада надвигались густые темные облака. Если начнется дождь, то уж лучше бы отсидеться в укрытии. Я поспешил обратно.

Как ни странно, внутри, у спуска с насыпи, меня никто не ждал. Оба солдата куда–то бесследно пропали. Я чуть не совершил глупость, и не позвал их в голос, но вовремя спохватился. Меня остановил кровавый смазанный след на земле, которого еще пару минут назад не было. И только потом я расслышал отдаленные крики и ругань. Перехватив оружие поудобнее, я поспешил к их источнику, углубившись в боковые тоннели.

Не знаю, откуда взялось разом четыре догмата, но их было не сложно определить по жутким жилетам. Почему «бригадиры» явились без подручных, оставалось под вопросом. Как и факт того, что на этих сектантах я не наблюдал и следа синих пятен.

Два догмата теснили Хоттабыча: у одного в руках мелькали ножи, второй орудовал заостренной на конце трубой. Чуть поодаль ворочался на земле третий. Шипованная дубина Браса разворотила ему челюсть, да и лицо в целом. При этом сектант не орал, и даже силился встать.

Сам же солдат лежал рядом, в нескольких шагах, в полной безсознанке. На его голове виднелся окровавленный след. Похоже четвертый догмат смог его достать. Что важнее, сектант как раз прицеливался своей железякой, чтобы довершить начатое. Времени думать не было. Я вскинул арбалет, надеясь, что с пятнадцати шагов не промахнусь. Тренькание тетивы совпало с вершиной взмаха догмата. Стальной болт вошел гаду чуть ниже подмышки, толкнув в сторону и мешком повалив на пол.

Окликать Хоттабыча не решился — побоялся отвлечь в решающий момент. Пока я пытался перезарядить арбалет охваченными внезапным тремором руками, легко раненный офицер продолжал отбиваться сразу от двух противников, и делал это, к слову, довольно успешно. Догматы были сильнее, не чувствовали боли, но у них не было военной подготовки, и искусству рукопашного боя их тоже явно никто не учил.

Хоттабыч сместился в сторону, заслонившись одним противником от другого. Увернулся от прямого тычка ножом, и мощным ударом перископической дубинки переломал сектанту предплечье. Потворно вильнув, солдат ушел от прогудевшей в воздухе трубы, снова поставив догматов в невыгодную позицию. Следующий удар опять пришелся по уже раненному сектанту, на этот раз раздробив коленную чашечку. А стоило только противнику просесть на пол, как он тут же схлопотал удар по голове.

Это не прошло безнаказанно, и сам Хоттабыч пропустил мощную подачу в бок. Я подозревал, что без перелома пары ребер там не обошлось. Но, выругавшись, офицер обрушил на второго догмата такой град ударов, что у того не осталось и шанса. Последними взмахами бородач метил исключительно на голову, явно намереваясь отправить сектанта на тот свет. Вот только в этот момент каким–то чудом поднялся первый догмат. Сектант все также сжимал нож и твердо стоял на своих двоих, хотя простой человек едва ли так бы смог из–за адской боли. Я видел гада, а вот офицер — нет.

— Хоттабыч, сзади! — крикнул я, одновременно прицеливаясь.

До цели было всего–то десять шагов. Не знаю, кто больше виноват: мой мандраж, из–за которого арбалет предательски плясал в руках, или же догмат, на удивление резво рванувший с места, но факт в том, что я промахнулся. Арбалетный болт чиркнул спину сектанта по касательной, не причинив ощутимого вреда. А вот сектант причинил. Офицер успел обернуться, но заблокировать нож не смог. Клинок вошел ему под ребра, выбив весь дух.

Но бородач видал в жизни всякое дерьмо, поэтому покрепче сжал руку противника, а сам врезал рукояткой дубинки сектанту в глаз. Брызнула кровь, затем хрустнул разбитый нос, и мощный удар в висок довершил работу. Но, даже умирая, эта сектантская падла умудрилась провернуть клинок. Хоттабыч взвыл, отпрянул, выдернув клинок, и тут же опрокинулся на спину.

Я подскочил к нему, помог зажать рану. А что толку? Будь у меня хоть целый склад медпрепаратов, я едва ли бы смог ему помочь. Солдат умирал, причем стремительно. Сквозь мои крепко сжатые пальцы сочилось слишком много крови. Наверняка были повреждены внутренние органы.

Спустя какие–то считанные секунды, я сидел над уже почившим офицером. Кем он мне был? Никем. Случайным встречным, потенциальным проводником в Узел. Так чего же мне тогда так хреново?

А еще, всего минуту назад, я сам отнял человеческую жизнь. Глянув на свои ладони, полностью залитые до сих пор горячей, очень темной кровью Хоттабыча, я поднялся на ватных ногах, сделал пару шагов в сторону, и согнулся в пустых рвотных спазмах.

Так бы тупо и стоял, даже когда отпустило, если бы догмат с разбитой челюстью не начал что–то хрипеть. Он заляпывал пол кровью и ползал на четвереньках, пытаясь подняться. Накатившая волна обжигающей злобы подтолкнула меня к нему с единственным желанием: подхватить шипованную дубину и забить мразоту до смерти. Но в последний момент в груди что–то кольнуло, и я просто впечатал его сапогом по окровавленной морде, лишив чувств.

В тоннеле вновь воцарилась тишина. Подойдя к валяющемуся рядом Брасу, убедился, что хоть этот живой. Не совсем здоровый, но окровавленная шишка на голове выглядела не так уж плохо, как казалось на расстоянии. Да и дышит, вроде, нормально. Хотя слыхал я чем травмы головы могут обернуться. Будем надеяться, что солдат отделается легким сотрясением.

— Ну и что мне с тобой теперь делать? — задал я риторический вопрос.

Валявшийся на камнях Брас не ответил. Жаль. Значит топать обратно на своих двоих он не сможет. Подобрав выпущенный мимо болт, поместил его в патронташ под арбалетом, а затем забрал у офицера дубинку и запихнулкарман. Следовало переместиться, на случай если кто–то из догматов придет в себя, или же если на шум явится кто–то похуже.

Глянув на Хоттабыча и с горечью вздохнув, я ухватил Браса за руки и потащил по тоннелю обратно. Весу в солдате было поменьше, чем в почившем Сергеиче, но и каменное крошево на земле — это тебе не гладкий лабораторный пол. Ой прибавится у бойца царапин да синяков на спине и заднице, ой прибавится. Но, думаю, он со мной согласится, что лучше так, чем сидеть среди трупов в ожидании неприятностей.

— Что–то меня совсем не радует эта тенденция, — обратился я к своей напарнице. — То я в одной подземке, то в другой, но, так или иначе, постоянно оказываюсь среди мертвых тел.

— Ты волнуешься о себе, или об окружающих тебя людях?

— Всего понемногу, Ева.

Преодолев узкие тоннели и небольшую часть центральной улицы, я остановился сделать передышку. В животе урчало, и очень, очень хотелось пить. Отвратительный паек, которым нам приносили, уже не казался таким мерзким, потому что желудок грозился просверлить дырку мне в пузе, если я не закину в него чего–нибудь пожевать.

На улице зашумел дождь. Хорошо так зашумел, небо не скупилось на воду. Через узкий выход наружу заструился густой белый туман, постепенно стекая по каменной насыпи. Что это за хренотень я выяснять не хотел. Подхватил солдата и потащил подальше от спуска. Через сотню метров относительно ровной улицы, силы закончились. Я плюхнулся на пол рядом с Брасом, видя, что туман больше не приближается и опасности не представляет.

Отдышаться не успел. Внезапно солдат подскочил как ужаленный. Он завертел головой по сторонам, пытаясь понять, что произошло, а потом схватился за голову, измученно застонав.

— Тише, тише, — успокаивающе произнес я. — Поздняк метаться.