Алёха сморгнул и поглядел на него жалобно. Знать бы, где то место?

– Извините, – сказал Алёха на всякий случай. Извиниться никогда не помешает, особенно если не знаешь, что делать. Мужик… Матиш ткнул пальцем в кровать, и Алёха послушно придвинул жаровню к ней, и тут Граф рассмеялся.

– Верный, значит? – весело спросил он, и Матиш, скорее оскалив зубы, чем улыбнувшись, кивнул.

Пока они непонятно чему смеялись, Алёха рассмотрел гостя. Был он намного моложе Матиша, высокий, светловолосый, и одет уже не в какое-то непонятное тряпье, а во что-то, похожее на Женькины ролевые шмотки. Он ничего больше не говорил, просто тоже рассматривал Алёху и изредка сокрушенно покачивал головой.

– Иди, спать ложись, – велел ему Матиш. Больше он, к счастью, ничего не сказал, и Алёха решил, что как-нибудь в эту ночь обойдется без его общества. Вон, у него тут какой-то Граф, с ним пускай что хочет, то и делает.

Алёха вышел, только сейчас с тоскою сообразив, что так и не поел. Спрашивать про ужин он не решился, хотя при Графе Матиш и присмирел. Что-то эти двое определенно затевали, и Алёха, так до конца и не решив, глюки у него или действительно что-то с пространством случилось, вмешиваться в их дела не желал. Ясно ему было одно: то ли мозг, то ли какие-то демиурги показывают ему реальность не самую радужную. Мало того, что какая-то дикость, так еще и роль у него – слуга. Подай, принеси, получи по щам. И останься голодный.

Он помнил, что Матиш отправил его в конюшню. Наверное, спать, а куда же ему идти ещё, если хозяйское ложе… Нет, вот таких подробностей о средневековье Алёха не помнил, но в любом случае лучше лошади рядом, что вот это вот все.

Тем более что в конюшне было тепло, сухо, тихо, только, конечно же, запах, но к запаху Алёха почему-то сейчас очень быстро привык, даже перестал замечать почти. Лошади довольно пофыркивали и жевали. Жаль, что Алёхе нечего! Зато нашлись какие-то чистые тряпки – оказывается, за лошадьми следили куда лучше, чем за людьми, и тряпок было много, и тёплых, а ещё Алёха нашел абсолютно свободное… как это точно назвать, он не знал, но там была гора сена, можно было закрыть дверцу и попытаться заснуть, укрывшись найденными теплыми тряпками.

Что Алёха и сделал, в глубине души очень надеясь, что вот он заснет, а проснется… ну, пусть в больнице. А потом – потом, как-нибудь, он напросится с Женькой на ролевую игру, и вот тогда покажет себя настоящим знатоком средневековья.

Хотя нет, подумал Алёха. К чёрту эти игры. Это как наркотики или сигареты. Кто-то считает, что это все круто, пока сам не попробует. И что в этом средневековье хорошего? Грязь, темнотища, зад вытереть нечем, и это он еще далеко от этого сарая не отходил, впрочем, не сильно-то и горел желанием. Закрыть глаза, согреться, уснуть, а наутро проснуться в светлой палате. Где капельница. Лекарства. Доктора. Доктора! Раньше Алёха докторов не особенно жаловал, а теперь твердо решил, что будет заботиться о здоровье. Просто потому, что такая возможность есть. В больнице кормят и чистота. Может быть, даже интернет под рукой будет.

Как так вообще получилось? Он же просто пошёл за маслом. Но, поворочавшись, Алёха признал, что толку от его размышлений все равно никаких не будет. Да, его уже, наверное, ищут. Или, скорее, нашли, потому что Сергей заставил его отслеживать телефон через Гугл, а это значит, что полиция или спасатели его найдут в пять минут. А раз он сам вот такой, весь погруженный в созданную мозгом другую реальность, какой бы странной она ни была, то и сделать ничего не может, только уснуть. Утро вечера мудренее…

В конюшне и вправду было уютно. Гораздо лучше, чем там, наверху. И лошади были абсолютно не страшные, а даже милые, спокойные, переговаривались о чем-то своем, лошадином. Потом по крыше снова зашуршал дождь, Алёха совсем согрелся, и вот уже голова начала тяжелеть, и если бы так не тянуло желудок… А ведь когда он выходил из дома, там там пахло курицей, и так хотелось чего-нибудь, да сожрать, а сейчас от всего пережитого и есть не особенно хочется…

Наверное, Алёха все-таки задремал, потому что проснулся оттого, что где-то совсем рядом, чуть ли не над самой его головой, громко хлопнула дверь. Кто-то пробежал за стеной, чавкая по грязи, кто-то где-то кричал, заржала на улице лошадь, и ей тотчас ответили лошади в конюшне. Поднималась какая-то суматоха, снова хлопнула дверь, опять пробежал кто-то, и Алёха, ошалело крутя головой, пытался понять, где он, что с ним и что вообще происходит.

Крики уже сливались в один, и ни единого слова вычленить не удавалось. Может быть, там шло побоище, только вот выстрелов Алёха не слышал, зато кто-то, по голосу – Граф, вдруг громко, отчетливо прокричал:

– Измена! Измена!

И тут же будто бы захлебнулся собственным криком.

Алёха никуда не хотел бежать. Он как-то сразу все вспомнил и даже не успел огорчиться, что очнулся не в больнице, как мечтал, а на конюшне, завернутый в тряпки. Но вспомнил и то, что хозяин – Матиш – его избил хлыстом, и то, что Граф назвал его «лядащим». Раз так, то и шевелиться ему было не нужно, рассудил Алёха, и можно – нужно – пересидеть заваруху вместе с лошадьми. Может быть, про него и не вспомнят, а если и вспомнят, то лучше потом опять получить хлыстом, чем остаться с переломанными ногами или чем похуже: Алёха никак не мог представить себе в здешнем мире хирурга. Или хотя бы травматолога. В лучшем случае, здесь есть знахари какие-нибудь: Матиш что-то говорил про магов, но чем и как они лечат, даже задумываться не хотелось. Скорее всего, решил Алёха, вспомнив пару лекций, маги – как привычные экстрасенсы, то есть, проще говоря, согласно классификатору разных видов предпринимательской деятельности, – где экстрасенсы, там и сайты знакомств, там и платные туалеты…

Лучше бы здесь платные туалеты были!

И поэтому Алёха прислушивался, но с места не трогался. Даже наоборот – завернулся было в тряпки поплотнее, но потом до его слуха донеслось нечто такое, что заставило его подскочить.

Он услышал детский голос.

Нет, не совсем детский, как у Беньки. Этот ребенок был явно постарше, он что-то кричал, он был в ужасе и чуть ли не в истерике, похоже, что он даже плакал, он был совсем рядом – и Алёха не выдержал. В конце концов, он ничего не теряет, потому что ружей здесь, скорее всего, ещё нет, раз никто не стреляет, значит, он может рискнуть, выскочить быстро на улицу и затащить в безопасное место ребенка.

Но сразу Алёха выходить не рискнул: замер у двери в конюшню и прислушался. Это мало помогло, потому что крики всё нарастали, и теперь он различал отчаянный вопль Матиша: «Граф, граф!». Что случилось с Графом, Алёха предпочёл не думать – и так было ясно, что ничего хорошего.

Значит, и ребёнку там, снаружи, грозила опасность. Алёха решительно выдохнул и толкнул дверь.

Ничего толком он не увидел, и даже вопли стали не громче, а лишь отчетливее. Алёха покрутил головой, ещё раз выдохнул, пытаясь унять отчаянно колотящееся от страха сердце, стиснул кулаки и сделал шаг наружу.

– Эй, пацан! – позвал он, но, похоже, вряд ли кто его вообще услышал. – Мелкий, ты где? Беги сюда!

Никакого ответа. Зато где-то в стороне что-то рухнуло, треснуло, а через долю секунды в окне показался робкий язычок пламени, дернулся, словно подумав, и полыхнул столбом огня.

Крики, теперь уже из сарая – или что это было, постоялый двор? – Алёху практически оглушили. Заваруха продолжалась, к ней добавился пожар, и что теперь делать, где искать этого пацана, Алёха не имел ни малейшего понятия.

О том, зачем его искать, он даже не подумал.

Мысль, что пожар начался из-за жаровни, Алёха отмел. Точнее, попытался сделать это: у него и так внутренности скрутились в тугой пульсирующий шар, ещё и собственной вины в случившемся он бы попросту не вынес. Верхний этаж постоялого двора уже был объят пламенем, и люди выбегали из дверей и выбрасывали из окон вещи, и Алёха подумал вдруг, что для каменного строения занялось как-то слишком уж быстро.