– А ты меня спас, – как-то задумчиво произнес Бенька. – Да?

– Ну, – немного смутился Алёха. – Наверное. Я попытался. А ты спас меня.

– Отец говорил – за верного человека будь готов сам умереть.

«Вассал моего вассала – не мой вассал», – абсолютно не к месту вспомнил Алёха. Допустим… но Бенька-то все равно рисковал! Хотя нет. Это, вроде, не про то...

– Они глупые, – продолжал Бенька. – Но вряд ли уйдут.

– Жрать хотят?

– Нет, не думаю… они обычно охотятся ради игры. А жрут они только падаль.

«Совсем хорошо», – приуныл Алёха. Хотя при таком раскладе… или они уснут и свалятся, или… да мало ли что вообще. Сначала их надкусят, а потом, дней через пять, съедят. И никто их в этой глуши уже не отыщет…

– Знаешь, – признался Алёха неожиданно даже для самого себя, – я так долго не продержусь. У меня всё болит, так что… если я вдруг свалюсь, то и ладно. Сиди тут и жди помощи. Хорошо?

Бенька ничего не ответил, только прижался к нему сильнее.

– Обещаешь?

– Я не позволю тебе упасть, – упрямо прошептал Бенька. – Ты меня спас.

– Ну… прости, я все равно не могу больше.

– Ты! Должен! Терпеть! – процедил Бенька сквозь зубы зло и уверенно. Очень тихо, но Алёха все равно от такого тона опешил. – Ты должен. И будешь.

– Но я не могу.

Он и в самом деле был готов уже сдаться. Даже не разумом – телом. Было слишком больно. И не двигаться оказалось еще больней.

– Она умирала долго, – внезапно сказал Бенька. – Очень. И ей было больно. Она страдала. Она почти не могла ходить. Но она все равно каждый день… Никто ничего не знал.

– Твоя мать?

Бенька стиснул его предплечье.

– Она никому не давала понять, что ей больно. Вообще никому, она никому не могла доверять. Только барону Ставишу, но он тогда был со мной. А если бы она умерла… Если бы она кому-то дала понять, что ей плохо, её бы сразу же добили. Понимаешь, все считали, что она не пьёт каждый день этот яд.

– Но зачем это? – потрясенно проговорил Алёха, хотя из бессвязного бормотания Беньки мало что понял. Он даже о собственной боли немного забыл. – Это всё… твоя бабушка?

– Может быть. Это ведь только версия. То, что я слышал от барона и слуг, которые нас сопровождали.

– Погоди, – Алёха усилием воли заставил себя сидеть смирно. – Но если… если ты не знаешь, что с твоей матерью, может, она всё ещё жива? Тебе сказали, что она умерла, но ведь сам ты её мертвой не видел?

– Это необязательно, – Бенька чуть заметно покачал головой. Алёха едва это почувствовал. – Если бы она оставалась жива, мне не понадобилось бы бежать.

Всё было сложно. Очень сложно и очень запутано. Но история Беньки действительно помогла. Алёха, конечно, ему не мать, но ведь и ему, на самом деле, не так уж и больно. Даже терпимо. Он должен терпеть.

– Я сейчас покидаюсь в них, – предложил Бенька. – А ты сядь по-другому. Хорошо?

– Хорошо, – с облегчением согласился Алёха. – Спасибо тебе. Ты настоящий друг.

Даже в темноте Алёха понял, что Бенька расплылся в улыбке. Ну, или не понял, а почувствовал… может быть, ему это вообще привиделось. Или нет. Алёха не знал, но ему хотелось думать так.

– Это хорошо, – сказал Бенька, незаметно опуская руку в карман. – Когда друг.

И, развернувшись, Бенька швырнул в прасликов аргами. Те подскочили, забегали, а Алёха поменял положение. Стало легче, и он почувствовал, как кровь с новой силой забегала по всему телу.

– И тебе эти арги не жалко? – спросил Алёха.

– Нет. Подумаешь, это всего лишь деньги.

Это было, конечно же, интересно. Бенька, наверное, с трудом представлял, что такое – занятая у однокурсника тысяча. Любопытно, сколько таких тысяч он сейчас выкинул, чтобы спасти Алёху?

– Как думаешь, утром они уйдут?

Что-то такое было и в школьном курсе. Как отличить ночного хищника от дневного. Но, по крайней мере, Алёхе было ясно одно: если эти твари бодрствуют ночью, к утру должны куда-то уйти спать.

Он на это надеялся. Очень. И даже думать запретил себе о леопардах – или ягуарах, или ещё каких-то крупных кошках, которые, как говорят, могут караулить добычу сутками.

Потому что до утра было еще далеко.

В кустах что-то зашелестело.

Бенька – вот у него была выдержка! И это в десять-то лет! – не шевельнулся. А Алёхе было прекрасно видно, что на тропинку выскочила какая-то неосторожная тварь, заяц, не заяц, размером побольше, лапами, кажется, подлиннее…

И замерла. Праслики тоже вскочили: они уловили новую добычу и теперь искали, где она прячется.

Заяц – нет, это создание было, кажется, больше похоже на кенгуру – спокойно, как будто ему было на прасликов наплевать, – развернулся и едва ли не со скоростью звука припустил по тропинке в ту сторону, откуда явились Алёха и Бенька. Праслики рванули за ним, причём топот этот недозаяц издавал такой, какого никак нельзя было ожидать от столь тихо подкравшегося существа.

Бенька засмеялся.

– Скочники, – сказал он. – Пока не слезай.

– А то что?

– А сейчас увидишь. Ты необразован, – заметил он скорее с грустью, чем с осуждением.

«Да я почти бакалавр!» – оскорбился Алёха. И тут же подумал, что вряд ли Беньке это слово скажет что-нибудь.

– Ты так и жил в этом вашем замке, – с непонятным упрёком сказал Бенька. – Ты ведь неглупый, но какой-то… – он пожал плечами. – Ко всему безразличный.

– А ты-то откуда все это знаешь, – обиделся Алёха, – в свои десять лет?

– Учили, – коротко ответил Бенька.

Ну да, мрачно подумал Алёха, когда ты богатенький…

По тропинке вслед за кенгуру и прасликами пронеслось какое-то сложноопределяемое стадо. С такой скоростью, что Алёха не успел ничего рассмотреть, и с таким грохотом, что он едва не оглох.

– Видел? – хмыкнул Бенька. – Теперь можно слезать…

– А чего они за ними гоняются? – обалдело спросил Алёха. Ему предстояло то ещё упражнение: слезть с дерева, а Бенька повис на руках и спрыгнул. Высота была небольшая, но Алёха был слишком неловким, чтобы и спрыгнуть, и слезть.

– Охотятся, – пояснил Бенька. Он теперь стоял внизу, осматриваясь, и Алёха отметил, что он даже не отряхнулся, хотя был весь перепачканный. – Первый скочник сейчас сбежит, а потом, когда вся стая прасликов в логово отправится, скочники за ними побегут.

– И сожрут, – не удержался Алёха.

– Яйца съедят, да, – согласился Бенька. – Так-то праслики свои гнезда здорово прячут. Спускайся!

Алёха, стискивая зубы, начал сползать по стволу. Мало того, что боль пронзила мышцы с новой силой, так он ещё и все лицо ободрал о шершавый ствол.

«Господи, – с ужасом вдруг вспомнил он о насущном, – чем они тут бреются?»

– Погоди, – Алёха, кое-как спустившись, теперь старался встать как-нибудь так, чтобы у него не то чтобы совсем не болело ничего – кажется, это было невозможно, – но чтобы эту боль можно было терпеть. О том, что с ним будет завтра, Алёха старался попросту не думать. – Кто чьи яйца съест?

– Скочники съедят яйца прасликов, – Бенька поглядел на него так, как сам Алёха бы смотрел на того, кто спросил бы, а кто кого ест, кошка мышь или наоборот? – Скочники же яйца не несут, – он вздохнул и, оглядевшись, укорил Алёху: – Вот лошади нет, теперь самим идти придется. Хоть куда-нибудь. Не ночевать же тут.

С этим Алёха был вполне согласен: ночевать там, где ходили эти праслики и неизвестно кто ещё, он не хотел. Но вот куда идти, было непонятно. Тропинка куда-то вела и лошадь даже туда убежала, но вот то, что оттуда же примчалось стадо кенгуру, настораживало как факт. Может быть, эти склочники жрали не только яйца, но и коней, и всадников, пусть и пеших.

Под ноги Алёхе попался арг. Покосившись на Беньку, он наклонился и подобрал его. Рассмотреть монету не удавалось, но угадывалось изображение какого-то короля. Алёха решил еще поискать арги, потому что – Беньке что, сам сказал, что у него денег много, а Алёха вообще-то слуга, а значит, ему подобрать арги простительно, но если Бенька попросит, он отдаст… Пока Алёха оглядывался и больше аргов, к великому неудовольствию, не находил, Бенька тоже покрутил башкой, потом задрал её и уставился в небо. В тучах кое-где виднелись просветы.