Инструмент, спецодежда и корыто с цементным раствором были тут как тут. Облачившись в фартук и надев рукавицы, я принялся набрасывать на стену раствор, и могу сообщить с гордостью: значительная его часть попала именно на стену, а не на меня и не на моего учителя. Хотя и нам досталось. Я очень старался. Правда, после всех затираний и выравниваний стена приобрела вид макета сильно холмистой местности, если поставить его торчком, но разве я виноват в том, что каменщик сложил кривую стену?

Оказалось — да. Выравнивать кривое — работа штукатура, а главные его добродетели — терпение и настойчивость. Мне пришлось переделать заново всю работу. Потом еще раз. То и дело подвозили свежий раствор. Я устал как черт и выглядел так, будто меня валяли в корыте с раствором. В конце концов мне удалось получить на стене лишь слабо всхолмленный рельеф вместо какого-то мелкосопочника, и этот результат удовлетворил моего мучителя.

Днем позже состоялось посвящение. Меня завели в ту же пещеру (уже без повязки на глазах), раздели донага, нацепили на меня ношеный фартук и сунули в руку кельму. Я мерз и сильно жалел, что принужден вступать в Братство штукатуров, а не теплотехников. Церемония длилась мучительно долго. Со сталактитов срывались холодные капли. Те же трое «братьев», что в прошлый раз, и опять в масках, по очереди тянули нараспев слова «великой клятвы», а я повторял за ними, стараясь не сбиться. По-моему, текст клятвы писал какой-то душевнобольной, а если к ней приложила руку герцогиня Таврическая, то я себе представляю, как она веселилась! Я только и запомнил, что касательно существования и целей Братства мои уста должны быть запечатаны алебастровым раствором. Кажется, там был еще намек на то, что ротовая полость болтуна и впрямь может быть залита чем-то подобным. Были еще какие-то нелепые ритуалы с факелами, и помню, что я надеялся хоть немного обогреться их теплом, но тщетно. Под конец я уже не дрожал, а тихо коченел. Но все кончилось: на меня нацепили маску, назвали братом, вернули одежду и отпустили отогреваться. Почему я не слег в постель с воспалением легких — загадка из загадок.

Потом были встречи и беседы. Я старался помалкивать и больше слушал, чем говорил. Мне поведали, что цель Братства состоит в установлении на Земле порядка, при котором каждый работник на своем месте будет вносить посильную лепту в общее дело благоустройства планеты, за что получит счастье в придачу к материальным и духовным благам, а планету ждет невероятное процветание; короче говоря, мне вешали на уши лапшу, пригодную лишь для детишек или слабоумных. Я понял одно: Братство не шибко довольно феодализмом, а производительные силы — производственными отношениями. Это было уже кое-что. Но крайне мало.

Когда меня вновь навестила герцогиня, я решил потолковать со старушкой без обиняков.

— Что вас смущает? — развеселилась она. — То, что я, владелица довольно-таки обширных земель, настолько выжила из ума, что готова предать свой класс? Бросьте. Современные титулованные магнаты, не говоря уже о всякой придворной швали, вовсе не мой класс. И я не против социальных лифтов, только действовать они должны иначе. Вам ведь встречались простые дворяне, умные и деятельные, достойные продвижения, но не получающие его?

— Безусловно.

— Так я и думала. Несправедливо, когда талантливые люди прозябают в безвестности, в то время как любой мизерабль может обрести титул с помощью брака… я говорю не о вашей супруге, в ней-то как раз есть нечто этакое… Нет, мы не станем крушить феодализм с помощью кувалды. Но мы заштукатурим его так, что титулы перестанут играть ведущую роль. На первое место выйдут ум, деловая энергия и принцип «живи сам и давай жить другим». Теперь вам понятно?

— Не вполне. — Я замялся. — Как же вы с вашим положением…

— Пусть титулы уйдут в прошлое хоть завтра, — отрезала она, — при моей родословной это не будет иметь ровным счетом никакого значения.

Пожалуй, кое в чем герцогиня была права. Магнат без титула и магнат с титулом — разница не слишком большая: в грубом экономическом смысле он просто магнат. Но сорок поколений благородных предков — это капитал, от которого невозможно отказаться и который нельзя отнять. К тому же старушка все равно оставалась владелицей полуострова — во всяком случае, в ее планах. Штукатуры нацеливались не на революцию, которая смела бы их самих, — они, как и мы, готовили переворот.

Не больше. Но и не меньше. Все равно задачка та еще. Без победы над Инфосом ее не решить, а это минимум девяносто процентов всей работы.

Вот потому-то до той поры штукатуры — наши потенциальные союзники. Хотя и шуты изрядные.

Мы обговорили вопросы взаимодействия. Я поделился координатами генераторов монад Инфоса, а герцогиня уточнила ТТХ самих монад, назначение каждого их типа и срок жизни. Оказалось, что Сэм Говоров не сильно ошибся в полученных им цифрах, однако недооценил дисперсию (в разных условиях долговечность монад могла существенно различаться) и упустил монады еще одного типа — Е. Этот тип встречался редко — одна частица на тысячу других, — и, по словам герцогини, влиял на помехоустойчивость системы. Возможно, Инфос начнет дурить, если прицельно вывести из строя монады типа Е? Есть сведения, что для нормального функционирования им требуется больше энергии, чем всем прочим…

Я внимал. Вопрос пропаганды герцогиня считала важнейшим. Для переворотов не нужны огромные толпы, достаточно боевых отрядов, но нам очень пригодятся сочувствующие. Население же в целом удовлетворено существующим порядком. То есть любой, конечно, мечтает жить лучше, но мало кто рискнет ради этого жизнью. Как раскачать лодку? Типичным дворянам, ни на что особо не надеющимся, вроде моих островитян с атолла, необходимо пообещать уменьшение поборов, ликвидацию произвола феодалов и туманные головокружительные перспективы, дворян с амбициями и неутоленной завистью к пробившимся наверх счастливчикам надлежит соблазнить призраком равенства, интеллектуалам и причисляющим себя к таковым — открыть глаза на Инфос и внушить, что они не более чем жалкие рабы Системы. Интеллектуал сразу взовьется, ибо не терпит несвободы и не понимает, что быть полностью свободным невозможно, если только ты не нищий философ. Вот примерно так. Словом, каждой блохе — по собаке. Обязательно напирать на то, что во всем в первую голову виновато имперское правительство. Поскольку каналы связи контролируются противником, придется использовать допотопный метод — листовки, карикатуры, анекдоты, песенки, а кое-какие технические средства, созданные втайне, придержать до времени. И создавать новые. Пропаганду необходимо вести сразу по двум линиям — Братства вольных штукатуров и обновленного Сопротивления…

Вот дерьмо! Она знала об отступничестве Рудольфа и о перестройке нашей организации.

— А если их пропаганда будет кое в чем противоречить друг другу? — поинтересовался я.

— Это неизбежно. Но что в том страшного, если суммарный вектор будет направлен против Инфоса?

Резонно.

Меня подняли еще на один градус посвящения, затем сразу на пять. Несомненно, тут не обошлось без вмешательства герцогини. Перед каждой церемонией я выполнял все более сложные штукатурные работы, притворяясь из последних сил, что мне по душе выравнивать углы внутренние и внешние. На самом деле я охотно зашвырнул бы в ближайший водоем мой инструмент и моего зануду-наставника. Ничто так не выводит из себя, как бессмысленность работы. Эти мои упражнения отличались от землекопных работ на каторге лишь тем, что там я сам закапывал вырытую мною яму, а здесь мою штукатурку сбивал кто-то другой, чтобы назавтра я мог повышать квалификацию на той же самой стене. Я никогда не видел его, и очень хорошо, что не видел: не знаю, что я сделал бы с поганцем.

Еще хуже были обряды. Теперь меня не оголяли в холодной пещере, зато долго водили по искусственному лабиринту, где в конце концов и бросили, предоставив мне самому найти выход. Наверное, блуждание по закоулкам символизировало долгий и трудный путь, ведущий к познанию истины. Путь был долог, это точно, а истину я познал только одну: штукатуры — сумасшедшие.