— Знаю, сломан. И грузовой лифт тоже. Вот вы и займитесь починкой, а не то потащите движок по лестнице. На руках.

Отделавшись от лишних свидетелей, я подумал об Андреа и Петре. Их тоже услать? Нет, рискну оставить. Во-первых, они все равно догадаются, чем я тут занимаюсь, а во-вторых, что криминального в моей затее? Обыкновенная блажь эксцентричного барона…

Эксперимент удался как нельзя лучше. Чуть только генератор шума заработал, я голосом вызвал программу общепланетных новостей. Пусто. Первый развлекательный канал — та же история. Дворцовая хроника — снова ничего. Инфос не реагировал на мои запросы. Я даже спросил его, сколько будет дважды два, и не получил ответа, прежде чем не отошел от генератора шума на пять шагов.

Только пять! За генератор я ручался, мощность его излучения была что надо, но я недооценил помехозащищенность моего противника. Пять шагов — это очень немного, но это все же кое-что…

Краем глаза заметил: Андреа и Петр многозначительно переглянулись. С чего бы?

А потом — с начала эксперимента не прошло и тридцати секунд — вырубился свет. Тотчас включился аварийный, но, кажется, лишь для того, чтобы осветить картину моего поражения. Генератор дымился, как проснувшийся вулкан, а под ним начинал плавиться и вонять пластиковый стол. Издалека донесся вопль Тараса, то ли защемившего пальцы, то ли уронившего инструмент себе на ногу.

Андреа сорвал со стены огнетушитель.

Дома меня ждал скандал. Джоанна кипела, как паровой котел. Чуть только я вошел, она пустилась с места в карьер и за какую-нибудь минуту вывалила на меня такую груду разнообразных упреков, что я только глазами хлопал. Какая муха ее укусила? Поди пойми. Переждав первый шквал, возмутившись и подавив в себе протест, я прошел в гостиную, упал в кресло, вытянул гудящие ноги и стал ждать. Буря продолжалась. Я был виноват во всем, а что конкретно не так — неясно. Наверное, абсолютно все не так, включая вчерашний град, что побил на клумбе нарциссы, за которые в ответе почему-то именно я, а не кто-то другой, и никуда я не годен, и ни с чем не справляюсь, и вообще она мечтала о другой жизни. В последнем-то я не был уверен, но пусть даже так, зачем столько крика?

Вспомнилось: когда я был ретробиблиотекарем, мне попалась на глаза книга тысячелетней давности с цитатой из речи некоего британского парламентария: мол, как можно давать избирательные права женщинам, если три дня в месяц они не соображают, что говорят и делают? Тогда я хихикнул и забыл, а сейчас этот давно истлевший в могиле депутат всплыл в памяти. Гм, а не эти ли дни сейчас у Джоанны? Вроде нет…

Но все на свете кончается; кончились и крикливые упреки. Зато начались рыдания. Молча вынести их было труднее, и я справился с этой задачей только с помощью раствора воды в этаноле: как ни трудно мне было перемещаться после рабочего дня, я сам себе налил выдержанного шатурского виски, сам добавил три кубика льда и без посторонней помощи вернулся в кресло, умудрившись не застонать и даже не поморщиться. Безжалостная земная гравитация продолжала издеваться надо мной, я устал, я выдохся, и лучшее, что я мог сделать сейчас, это спокойно позволить выдохнуться и Джоанне. И я молчал, смакуя ядреный торфяной привкус напитка и рассматривая затейливый герб маркиза Шатурского на бутылочной этикетке.

А когда Джоанна выдохлась, перестала источать слезы и поборола икоту водой, я спросил довольно спокойно:

— Он угрожал тебе?

— Кто?

— Ты знаешь, о ком я говорю.

Она отвернулась, и я понял: да. Здесь побывал инфосолитон, он предупредил Джоанну о последствиях моего непослушания. Возможно, я опасно приблизился к черте, за которой кончается всякое терпение, но столь же возможно, что игра моего противника намного более сложна. Поди разгадай тактику этого умника!

Одно я все-таки понял: мой противник устал бить по мне наобум и начал искать болевые точки.

А Джоанна — болевая точка?

Я нашел сотню аргументов против и все-таки признал: да. Меня тянуло к ней. Я не слишком уставал от ее болтовни и привык подшучивать — чаще про себя, чем вслух — над ее неискоренимым желанием забраться повыше по аристократической лестнице. Вероятно, в мечтах она видела себя герцогиней, ослепительной и недоступной, принятой на самом верху, милостиво разрешающей кому-нибудь написать историю ее невиданного успеха, — и при всем при том она все-таки поддержала меня там, на острове… даже собиралась отправиться со мной в вечную ссылку на Луну… Как понять этих женщин?

— Что ты думаешь делать? — спросил я.

— А ты?

— Он требовал, чтобы я отступился?

— Еще как!

— А чем угрожал?

— Он убьет тебя, вот чем! — звонко крикнула Джоанна.

— Почему же до сих пор не убил? Значит, не хочет.

— Он думал, что ты умнее!

— А я дурак?

— Дурак, потому что не понимаешь: прежде он убьет меня. Ты дурак и бесчувственный кусок льда! Лунатик!

Снова полились слезы. Стиснув зубы, я решил и впрямь немного побыть ледышкой.

— Выходит, я не тот, кто тебе нужен.

— Хочешь развестись? — вскинула голову она.

— Возможно, придется. Останешься баронессой, таков закон. Остров поделим честно: мне — атолл, тебе — лагуну.

— Что-о?

— Ну шучу, шучу. Поделим поровну.

— Ты, кажется, рад? — Она даже взвизгнула.

— Ни капельки. По факту я был владельцем всей Луны — что мне какой-то атолл?

— Клоун. Я так и не поняла: что ты собираешься делать?

— То же, что делал раньше, а может, и еще что-нибудь. А ты?

— Уеду.

— Можно спросить: куда?

— На наш остров. Или куда угодно, лишь бы подальше от тебя. Денег мне хватит, вчера пришло жалованье. И ведь половина дохода с острова — моя?

— Допустим. А как же твоя работа?

— Да кому она нужна, эта бумажная археология! Обойдутся. В конце концов, я имею право на отпуск.

Я смолчал о том, что брать отпуск в первый же месяц работы — моветон. Кому нужны проповедники прописных истин?

В молчании прошло несколько минут. Я изучал завитушки на гербе маркиза Шатурского.

— Алкоголик! — в конце концов не выдержала Джоанна.

— Точно. — Я поставил бутылку на стол. — Вдобавок псих недолеченный.

— Тебя еще долечат! Если довезут до клиники живым.

Этот выпад я проигнорировал. Прошло еще несколько минут. Джоанна укладывала платья в дорожный баул, старательно избегая смотреть в мою сторону. За окном вечерело.

Сейчас бы поразмыслить как следует о результатах моего эксперимента или хотя бы выйти полюбоваться игрой света на кронах сосен и вершинах окрестных гор, а не устраивать семейные разборки!

Как же! Чего не бывает, то и не случается. Если бы события всегда происходили вовремя, то что это была бы за жизнь? Сладкая?

Вообще-то когда как.

— Тебе нисколько не жаль? — опять не выдержала Джоанна.

— Даже очень жаль, — честно ответил я. — Но что это меняет?

На сей раз она не сказала, что мне надо меняться самому. К чему без конца долбить в одну точку подобно дятлу? Я не дерево.

Она застегнула баул, обулась и надела куртку. Вызвала флаер. Застыла в дверях.

— Ты даже не проводишь меня?

— Я помашу тебе ручкой отсюда.

— Трудно сделать три шага?

— Во-первых, не три, а во-вторых, зачем? Я знаю, как летает флаер. Не любопытно.

— Свинья!

— И тебе всего хорошего.

Она хлопнула дверью, а я немедленно наполнил стакан. Представление продолжалось. Теперь по всем канонам реалистического искусства я должен был напиться в хлам, как граф Анак-Кракатау. Чтобы не слишком скрипеть зубами. Марочная торфяная бурда от болотного маркиза будет в самый раз.

И я сделал это. Тянул и тянул виски без содовой и льда, не закусывая, имея во рту такой привкус, будто жевал гудрон, скрипел зубами, временами взрыкивал и постанывал, в бешенстве разбил о стену один за другим два стакана — словом, делал все, что полагается делать мужчине, которого бросила любимая женщина.