— Сильно бьет, — с удовлетворением сказал император. — Настоящий бельгийский слонобой, двадцатый век. Не желаете ли попробовать, барон?

— Ваше императорское величество любит архаичное оружие? — спросил я.

— Любит, любит… И оставьте титулование, мы же здесь вдвоем. Сколько можно вам говорить? Называйте меня попросту государем. Итак, не желаете ли попробовать?

— Я не умею, — сознался я. — Не учился. В кого стрелять на Луне?

— Разве я сказал, что надо стрелять в кого-то? Достаточно и мишени. Дворянин, особенно титулованный, должен обучиться владению оружием. Упражняйтесь. — Он отложил в сторону тяжелое ружье и привел в действие цепной конвейер, увешанный всевозможными портативными орудиями для сокращения жизни себе подобных. — Для начала попробуйте арбалет. Смотрите, как просто он заряжается: я упираюсь ногой, тяну за рычаг, накладываю стрелу — и готово. Ну?

Арбалет был тяжел, как любой предмет на этой тяжелой планете. Как бы сама собой сменилась мишень: теперь это был волосатый зверь с длинной мордой, свирепыми клыками и мощным плечевым поясом; если я что-нибудь понимаю в земной фауне — дикий кабан. Там, где полагалось быть сердцу зверя, помещался белый кружок. Тяжелый арбалет ходил у меня в руках, мушка никак не ложилась в прорезь прицельной планки, а белый кружок и вовсе качался в стороне, но, когда руки начали дрожать от усилий, я все же нажал на спуск, не надеясь попасть даже в зверя, не то что поразить его в сердце. Отдача была чувствительной; стрела ушла.

— Ого! — воскликнул император. — Прямо в сердце. Поздравляю. А вы не такой плохой стрелок, каким хотите казаться, барон. Выстрел не блестящий, но очень хороший.

Стрела торчала на краю белого кружка.

— Случайность, — пробормотал я.

— Проверим. Попробуйте еще раз. Теперь из этого. — Конвейер поехал, и император снял с него богато инкрустированную охотничью аркебузу. Я с любопытством смотрел, как он засыпает в дуло порох, заталкивает пыж и пулю, сыплет порох на полку и специальным ключом заводит колесцовый замок. — Валяйте, барон.

Нажатие на спусковой крючок вызвало целый сноп искр, порох на полке вспыхнул, и я мог бы поклясться, что за те полсекунды, что он горел, я опять потерял линию прицеливания. Однако в белом кружке на силуэте кабана появилась пробоина — вновь ближе к краю, чем к центру.

Я положил аркебузу и потер ключицу. Третий выстрел — из армейской винтовки тысячелетней давности — вышел чуть менее удачным: я лишь оцарапал кабанье «сердце».

Результаты стрельбы из пистолета оказались хуже, чем из длинноствольного оружия, но гораздо лучше, чем я мог предположить.

— Тренируйтесь, — сказал мне император. — Случайностей не бывает. У вас природный талант.

Я мог бы рассказать ему, какие бывают случайности, особенно на Луне вне Базы, где они, как правило, гибельны, но предпочел промолчать. Людям нравится оставлять за собой последнее слово, а император — тоже человек. Как не уважить человека в императоре?

Напольные часы, сработанные, наверное, где-то в промежутке между Столетней и Тридцатилетней войнами, вдруг захрипели, в них открылась дверца, из нее выдвинулся всадник, топчущий конскими копытами поверженного змея, и одиннадцать раз ткнул копьем несчастное пресмыкающееся. Каждое тыканье сопровождалось ударом в гонг. Видимо, утомившись, всадник убрался за дверцу, чтобы добить рептилию в следующий раз. Дверца в часах захлопнулась, зато приоткрылась входная дверь, и в тир просунулся нос лакея.

— Ваше величество… — прошелестел он.

Император вздохнул.

— Пора. А впрочем… сегодня без меня, — крикнул он лакею, и тот убрался. — Знали бы вы, до чего порой утомительно быть императором, — пожаловался он мне. — Сколько дел мне приходится переделать за день, и две трети из них совершенно пустые! Абсолютная монархия состоит не из одних только преимуществ, барон. Вам придется ощутить это на себе в малом масштабе. В своем поместье вы поймете, каково быть разумным господином и справедливым судьей, надеждой и опорой вассалов. Счастье или несчастье ваших дворян будут зависеть от вас. Не распускайте их, но и не тираньте попусту, держитесь золотой середины. Ваша спутница поможет вам. Вы ведь намереваетесь взять ее с собой?

На такой вопрос монарха можно было ответить только утвердительно. Император благосклонно кивнул.

— Я сохранил за вами место моего ретробиблиотекаря. Не менее ста дней в году вы будете проводить на службе, остальным же временем вольны распоряжаться по своему разумению. Теперь спрашивайте, — разрешил он. — Я вижу, у вас накопилось немало вопросов.

Тут он был прав, но какой вопрос уместно задать императору? Конечно, не тот, ответ на который я мог бы получить в ретробиблиотеке, у Джоанны или кого-нибудь еще. И не тот, который мог бы вызвать подозрение у Инфоса. Но не насторожится ли он, если я обойду стороной главные вопросы?

И я спросил:

— Каким образом на Земле возник существующий ныне строй?

— Обыкновенным, — ответил Рудольф Третий. — Народ сам так захотел и возвел на трон моего предка Гильберта Первого. Не знаю, было ли это спасением для планеты, но наверняка пошло ей на пользу. Оставить Землю в прежнем состоянии было уже невозможно. Колонизация Галактики не решала проблем с народонаселением и была признана ошибочной. Любая модификация капитализма вела лишь к бездумному расточению природных богатств Земли. Надо было спасать то, что еще осталось, пока могущественные корпорации не втянули народы в последнюю войну за остатки ресурсов. Любая разновидность социализма не имела шансов распространиться на всю планету и в состязании с капитализмом вела себя не лучше его. Где же выход? Лишь в разумной тирании, превратившейся со временем в стройную систему, в ограничении рождаемости и разумном управлении планетой. Что же вас удивляет?

«Удивляет» — не то слово. Рассказать ему, как мы на Луне ждали, что Земля вспомнит о нас? С этим ожиданием жили, старели и уходили в небытие целые поколения. Я почувствовал, как во мне вновь вскипает ярость, — но с момента моего приземления я малость поумнел. Ничто так не прибавляет рассудка, как тюрьма или психушка.

— Прошу прощения, государь, но я удивлен тем, что придумано очень мало нового. Взять средневековую феодальную лестницу и вставить ее, почти ничего не изменив, в нашу эпоху — как-то… примитивно, что ли. Без выдумки.

— Зато надежно, — нахмурился он. — А что вы имеете в виду?

Черт тянул меня за язык. Едкие замечания так и рвались наружу.

— Например, ваши предки могли бы перевернуть пирамиду, — сказал я. — Это было бы оригинально и наверняка забавно. Скажем, всем верховодил бы единственный на свете простолюдин, а каждый новорожденный автоматически получал бы императорский титул. Или: пожилые седовласые юнги стали бы командовать флотами, а лопоухие адмиралы — драить гальюны. А?

Моя идея императору не понравилась. Он оборвал меня, отказавшись разговаривать на эту тему. У меня исчезли последние сомнения: к созданию феодальной лестницы по средневековому образцу человечество подтолкнул Инфос. Кукловодом был он, а люди — марионетками.

Марионеткой был и он, император всея Галактики Рудольф Третий. И знал это.

Поместье мне не понравилось. Атолл в Тихом океане, незамкнутое кольцо кораллового песка диаметром километров пять, темно-синяя глубина внутри кольца, полоса прибоя снаружи, жиденькая пальмовая роща, а на песке в каком-нибудь метре выше уровня прибоя — полтора десятка убогих хижин, крытых пальмовыми листьями, и поодаль от них изъеденный насекомыми одноэтажный дом владельца поместья, крытый точно так же. Да еще склад консервированной провизии и просвинцованный бункер с радиоизотопным источником электроэнергии, рассчитанный на пятьдесят лет работы, сорок из которых уже истекли. Адски палило солнце, в воде лагуны лениво перемещались тени крупных акул, коралловый песок сверкал, а среди насекомых, решивших, что господский дом принадлежит только им, встречались особи такого размера, что топот их лапок мешал мне спать по ночам. Джоанна тоже была слегка разочарована.