— Слышишь? — сказал я Джоанне. — Корабль считает, что ты посторонняя.

— Еще чего! — возмутилась она. — Сам он посторонний! Кто просил его появляться, может, ты?

— Я не просил. Но может оказаться, что он очень кстати.

Заняв капитанское кресло, я быстро разобрался, как вывести на экран архаичного монитора диагностику систем корабля. Замелькало и запестрело. Корпус — норма, двигательный блок — норма, топливо — норма, жизнеобеспечение — норма, антиграв — норма, связь — норма… Я в общем-то и не сомневался. Если Инфос и желал уничтожить меня, то не таким пошлым способом. Он просто хотел, чтобы я покинул Землю и не возвращался.

Все равно что-то не клеилось в моих умозаключениях. Я взъерошил волосы и принялся рассуждать. Если Инфос желает именно этого, то почему мы еще не летим? Я сам должен скомандовать старт? Выходит, мне оставлена некая свобода воли?

Проверим…

— Пошли отсюда, — сказал я Джоанне. — Мы не летим этим рейсом.

Язык послушно выбросился на песок вместе с нами. Но лишь когда мы отошли от корабля на порядочное расстояние, я понял, что был прав. (А до того сердечная мышца в моей груди сокращалась гораздо чаще, чем это полезно для здоровья.) Инфос не выпихивал меня на Луну грубой силой — он предоставил мне самому решить, как быть дальше. Полетишь — и будешь жить, возможно, долго и наверняка уныло; пренебрежешь, останешься — и кто знает, чем тут все кончится. С большой вероятностью кончится печально. Будешь по-прежнему таскать на себе свой шестикратный вес, зато, вероятно, недолго…

Что означает сама возможность такого выбора? Не слишком ли Инфос снисходителен ко мне? С человеческой точки зрения его выбор в данной ситуации невелик: если кто-то упорно и не останавливаясь ни перед чем хочет убить тебя, а тебе это не по вкусу — устрани его. Засади в тюрьму или психушку, покалечь, в крайнем случае — убей. Это человеческая логика, но она по идее должна быть универсальной для всякого, кто хочет еще пожить, и тем более для Инфоса, не страдающего предрассудками насчет неприкосновенности чьей-то там личности. Странно, что эта логика, похоже, не действует. Не исключено, что мой противник просто развлекается, играя со мной, как кошка с мышью, потому что иначе ему скучно. Может ли саморазвивающийся кибернетический умник заскучать, устав от жизни?

Не похоже. Он еще младенец, а младенцы от жизни не устают. От всесилия они тоже не устают, потому что у них его нет. У Инфоса еще все впереди, включая и всесилие.

Пока у него всего лишь превосходство над слабыми.

Но ведь должен же он понимать: если я останусь на Земле, то не отступлюсь. Он куда лучше меня изучил людей и прекрасно знает, какие фрукты иной раз попадаются среди них. И чем, спрашивается, я отличаюсь от тех его недругов, которых он уже растоптал?..

Принципиально — ничем!

Поймав мышь, кошка приканчивает ее, наигравшись. Но Инфос позволяет мне уйти, не ввязываясь в игру, где мое поражение неизбежно. Добряк, ничего не скажешь!

Уйти — и жить той «жизнью», от которой я сбежал?

Остаться — и ждать, когда тебя уничтожит неведомая сила?

Не люблю таких дилемм, да и кто их любит?

Джоанна долго молчала, пристально глядя на меня, — гадала, что я имею в виду под «этим рейсом».

— Мы не летим? — не выдержала она наконец.

— Почему не летим? Еще как летим.

— На Луну? — Голос ее дрогнул.

— В столицу, — сердито сказал я. — Иди уложи вещи и закажи флаер. А это, — указал я на корабль, — конечно, очень здорово, но знаешь, мне никогда не нравился навязчивый сервис…

Мы улетели на следующий день. Корабль начал таять несколько раньше.

В Северном полушарии — а императорская резиденция помещалась на поверхности именно этой половины геоида — стояла зима. Красиво — не описать. Тому, кто до сих пор видел снег только внутри холодильных агрегатов, сама человеческая природа велит ахнуть при виде остроконечных заснеженных гор и заснеженных же деревьев. Я и ахнул. Земные Альпы не имели ничего общего с Альпами лунными: вроде и высота примерно та же, а какой контраст! Я почти влюбился в крайний север Апеннинского полуострова; если бы не холод, редко случавшийся на Лунной базе и никогда не посещавший мое ленное владение, — влюбился бы бесповоротно.

Когда-то по этим краям слонялись воинственные галлы и Ганнибалы, потом здесь поселились веселые итальянцы, по всякому поводу плясавшие не то тарантеллу, не то моцареллу, еще позднее полуостров наводнили африканцы, за ними китайцы, следом еще кто-то, и весь этот многонациональный коктейль за минувшие века хорошенько перемешался. Столица так и называлась — Столица, поскольку с исчезновением бывших государств, больших и малых, на планете не осталось иных действующих столиц. Бывших и местных — сколько угодно, но они не в счет.

Что было здесь при итальянцах, никто не помнил, и я перестал спрашивать. Наверное, среди всех этих гор, хвойных лесов и глубоких озер невозможной синевы жили в особняках или даже замках какие-нибудь владетельные князья и финансовые тузы — а впрочем, может быть, и нет. Им ведь, владетельным и финансовым, подавай не только красоту, но и удобные дороги. Так что очень может быть, что, скажем, вон у того прекрасного озера лепилась к скалам нищая деревушка с неграмотным населением. Воздушный транспорт, само собой, поправил дело, а антиграв и вовсе изменил до неузнаваемости. Ведь не должно в раю земном быть нищих и неграмотных? Вот их и не стало, а куда они подевались, никому не интересно.

Императорский дворец, выстроенный на вершине большого холма, был громаден и украшен, кажется, всеми архитектурными излишествами, какие только мог придумать беспокойный человеческий ум. Со стороны фасада дворец нависал и подавлял, но если совершить прогулку и посмотреть на него с порядочного расстояния сбоку или сзади, выглядел довольно мило. В дворцовый комплекс входили и другие постройки, несколько менее помпезные, а вокруг комплекса по холмам и распадкам высились там и сям остроконечные, украшенные шпилями и башенками крыши дворцов высшей знати, стояли более скромные дома придворных невысокого ранга и аккуратные, но скучные многоквартирные корпуса для нетитулованной обслуги. Добрая половина построек Столицы находилась в ведении министерства двора. Дежурный секретарь министра выделил нам с Джоанной новые апартаменты: небольшой, довольно уютный коттедж, прилепившийся к крутому склону холма. Судя по его (не холма и не коттеджа, а секретаря) отменной любезности и чрезвычайной уважительности лакея, подсобившего нам с вселением, мой негласный ранг среди баронов вырос по меньшей мере на один пункт, если не на два. Вряд ли Рудольф рассказывал кому-нибудь о том, как мы с ним спина к спине пинали акул в лагуне, да ведь императорская челядь это видела, а без болтовни ей жизнь не в жизнь; обычай же лишать языков чрезмерно болтливых слуг стал бессмысленным еще во времена всеобщего распространения грамотности.

Искрился иней на кронах громадных сосен. Петляющий ручей срывался в овраг водопадиком, летом, наверное, веселым и шумным, а теперь замерзшим. Все равно было красиво. Солнце, горы, небо, воздух… ах! И все рядом, только выйди за порог, да и сам коттедж чист и удобен. Совсем не та кубатура, где я прозябал до наделения меня титулом. Ажурная громада Храма Всех Религий, поутру искрящаяся инеем, не пыталась грубо доминировать, а была вписана в ландшафт столь идеально, что не захочешь, а порадуешься. Джоанна заявила, что здесь волшебно.

Я не спорил. Мне тоже нравилось.

И все же что-то тут было не так.

Я вспомнил — что. В четырнадцать лет я вдруг ни с того ни с сего захотел летать, как летают земные птицы. Без двигателей и, конечно, без антиграва. А что? Почему бы и нет? Давление воздуха под главным куполом станции поддерживалось на уровне земного, кубатура помещения казалась достаточной, а весил я как-никак вшестеро меньше, чем на Земле, где человек слишком тяжел, чтобы поднять себя в воздух работой своих слабых мышц. Я сделал прикидочный расчет и показал его Томуре. Старый техник долго глядел на формулы, иронически хмыкал, потом сощурился на меня и вдруг разрешил. Мономолекулярная пленка? Возьми на складе. Прутки для каркаса? Поищи там же. Подумай о стабилизаторе и системе управления. Да не забудь изучить технику полета земных птиц, какие потяжелее: орлов, лебедей и прочих там филинов… Потому что даже для Луны ты тяжелая птица!