— Тогда лучше послушать на русском, иначе нас окружающие неправильно поймут, — сказал я Иван Иванычу с улыбкой. — Сам посмотри, работники из представительства, что нашими лошадями и обозом сейчас занимаются, уже своё любопытство решили потешить. Видишь как они уши свои греют? Ежели ты сейчас мне на латыни начнёшь что-либо говорить, то они тебя однозначно за скрывающегося от властей католического священника примут.

— Хорошо. Я понял тебя, Демид Ярославич. Слушай, что в той речи говорилось: «Неужели ты не понимаешь, что твои намерения открыты? Не видишь, что твой заговор уже известен всем присутствующим и раскрыт? Кто из нас, по твоему мнению, не знает, что делал ты последней, что предыдущей ночью, где ты был, кого сзывал, какое решение принял? О, времена! О, нравы! Сенат все это понимает, консул видит, а этот человек всё еще жив. Да разве только жив? Нет, даже приходит в сенат, участвует в обсуждении государственных дел, намечает и указывает своим взглядом тех из нас, кто должен быть убит, а мы, храбрые мужи, воображаем, что выполняем свой долг перед государством, уклоняясь от его бешенства и увертываясь от его оружия». Всё это было сказано во времена упадка римского государства. Когда шла непрестанная борьба за власть.

— Да уж, ничего в нашем мире не меняется. Так было в старые времена, так происходит и в нынешнее время. Все кто стремится захватить власть, всегда готовы проливать реки человеческой крови. Причем, при достижении вершин власти должна проливаться не их кровь, а непременно чужая. Себя любимых они тщательно берегут, считают что они гораздо высокороднее и важнее, чем другие люди. Я не понимаю, откуда в таких личностях непреодолимая тяга к власти, и почему они всегда, только себя видят управляющими другими людьми. С какой такой стати, они решили, что все остальные люди рождаются только для того, чтобы выполнять их приказы и распоряжения? Кто им внушил, что их, таких «умных и важных», все люди должны холить и лелеять, только за то, что они имеют какое-либо отношение к власти?

— Умеешь ты задавать вопросы, Демид Ярославич, — улыбнулся Иван Иваныч, — но для начала постарайся успокоиться, а то на нас действительно работники стали обращать внимание. Ежели у тебя появится желание, то после того, как закончим в городе все наши артельные дела, мы можем уединиться где-нибудь, и после совместной трапезы с бутылочкой доброго вина, побеседовать по душам. Как тебе такое предложение?

— Да я не против хорошей беседы, Иван Иваныч, вот только я не пью ничего хмельного или спиртного, ибо не вижу смысла в затуманивании разума.

— Не беда, главное насчёт беседы мы с тобой договорились, а вместо вина, я постараюсь нам достать хорошего чаю. А теперь пошли, посмотрим, куда нас с тобой работники на постой решили определить.

Проснувшись ранним утром, я быстро привёл себя в порядок. После недолгого, но весьма сытного завтрака, все представители нашего продовольственного обоза неспешно собрались, и, возглавляемые Иван Иванычем, отправились на встречу с моими старыми знакомыми.

Весь наш пеший путь по Барнаулу занял не больше десяти-пятнадцати минут. Подойдя к нужному зданию, с развивающимся красным флагом над входом, Иван Иваныч, шедший впереди нас всех, остановился по требованию вооружённой охраны, предъявил необходимые документы, а потом что-то тихо сказал одному из охранников. Тот быстро кивнул в ответ Иван Иванычу, и тут же скрылся в дверях здания. Через некоторое время охранник вернулся назад, и обратившись к нам, уважительно сказал: «Прошу, всех следовать за мной».

Возле одного из кабинетов с приоткрытой дубовой дверью, нас поджидал Семён Маркович.

— Здравствуйте, товарищи артельщики, — поздоровался Семён со всеми. — Прошу, проходите, пожалуйста, в кабинет. Сейчас вам всем оформят новые документы удостоверяющие личности.

— Семён Маркович, а сие оформление у вас надолго затянется? — задал я вопрос.

— Вы куда-то торопитесь, Князь?

— Да никуда я не тороплюсь. Просто Яков Ефимович о чём-то хотел со мной переговорить, вот потому-то я и спрашиваю.

— В таком случае, оформим вам документы когда вернётесь. Думаю, что не стоит заставлять ждать такого уважаемого человека, — сказал мне Семён, и обратившись к сопровождающему нас охраннику, продолжил: — Пожалуйста, сопроводите нашего уважаемого гостя в кабинет первого помощника Председателя губисполкома. Его там уже ждут.

— Хорошо, Семён Маркович, я провожу гостя к Якову Ефимовичу, — ответил сопровождающий нас охранник, и обратившись ко мне, уважительно сказал: — Прошу, вас следовать за мной.

Через пару минут мы подошли к нужному кабинету и вошли в большую приёмную. За столом у окна сидела молодая женщина с короткими волосами и с красной косынкой на голове. Как я понял, она исполняла должность секретаря сразу у двух высокого ранга начальников. Слева и справа от меня и охранника, располагались две довольно большие дубовые двухстворчатые двери. На металлической табличке левой двери было написано: «Председатель губисполкома, Грансберг Христофор Давидович», а на табличке двери справа, была простая надпись: «Первый помощник Председателя губисполкома», без указания личности.

— Вы по какому вопросу, товарищи? — строго спросила молодая женщина.

— Товарищ пришёл к Якову Ефимовичу, по его личному приглашению, — ответил охранник.

— Одну минутку, — сказала секретарь, и зашла в правую дверь. Вскоре она появилась вновь, и с улыбкой на лице произнесла: — Проходите, пожалуйста, товарищ. Яков Ефимович вас ждёт.

Я зашёл в раскрытые передо мной двери, и оказался в довольно просторном помещении. Посредине кабинета стояли три массивных дубовых стола, покрытые тёмно-зелёным материалом, и состыкованные в виде буквы «Т». Вокруг столов располагалось много стульев из той же породы дерева. Вдоль правой стены стояли два шкафа с застеклёнными дверками, заполненные какими-то книгами и папками, а у левой стены, между широкими окнами, стояли небольшой столик и два мягких кресла, оббитых чёрной кожей. Яков Ефимович меня встретил у самой двери.

— Степанида, сообрази нам горячего чайку, и чего-нибудь к нему, — сказал первый помощник секретарю. Дождавшись когда дверь закроется, Яков Ефимович обратился ко мне: — Здравствуйте, Князь. Давно мы с вами не виделись. Даже не знаю, как к вам обращаться. Ведь ваши настоящие имя и фамилия мне до сих пор не известны. Давайте, расположимся вон в тех чёрных креслах у окна. Там нам будет удобней беседовать. А скоро нам чай подадут.

— И вам доброго здравия, Яков Ефимович, — поздоровался я, располагаясь в мягком и очень удобном кресле. — Мы действительно давно не виделись. Насколько я помню, последний раз мы с вами общались ещё во времена, до появления Сибирской республики. Имперские времена прошли, так что, позвольте мне наконец представиться как есть. Меня зовут Демид Ярославич Старобогатов. Как вы уже знаете, я артельный охотник из таёжного поселения Урманное.

— Вот так?! Вы тоже Старобогатов?! — удивился Яков Ефимович. — Скажите мне, пожалуйста, а этот мощный и деятельный семидесятилетний старик, ваш Глава поселения и артели, по-моему его зовут Ярослав Всеволодович, он вам кем приходится?

— Он мой отец, Яков Ефимович. Вот только ему не семьдесят лет, как вы подумали, а уже восемьдесят три. А то что он «мощный и деятельный», так у нас в Роду все такие. Мой дед до ста шестнадцати лет был Старейшиной поселения, постоянно находился в трудах и заботах о жителях, а потом передал все дела моему отцу…

— А от чего ваш дед умер? — перебил меня Яков Ефимович.

— Почему вы решили что мой дед умер?! — удивился я. — Он и две мои бабушки, официально пропали без вести. Я не удивлюсь, если мне завтра сообщат, что они и сейчас живут, и хорошо себя чувствуют.

— Не понял? Как это пропали без вести? Вы разве их не искали?

— Яков Ефимович, вы помните Первую перепись населения Российской империи?

— Конечно помню. Она была чуть больше четверти века назад. Только я не понял причём тут перепись населения?