Первыми недоумение, увидев военных на дороге перед въездом в город, высказали селяне. Как мне сказал старший плотницкой артели, раньше такого никогда не было. А второй селянин, присмотревшись к тому что происходило на дороге, добавил, что военные вроде как документы у всех проверяют.
Когда мы подошли к посту, военные нас остановили. Они спросили у старшего плотницкой артели документы. Он им предъявил бумагу на всех своих селян. Они прочитали, и спросили:
— А почему у вас на одного работника больше в город идёт, чем указано в документе?
— Так с нами идёт попутчик, — ответил старший артели, — а у нас тут все артельщики согласно выданного властями документа.
— Тогда всё ясно, можете следовать дальше, — сказал один из двух бойцов старшему артели, а потом шагнув ко мне спросил: — А у вас, мужчина, какой-нибудь документ имеется?
— Имеется, — ответил я, и достал из заплечного мешка, нашу поселковую бумагу, с которой я уже много лет разъезжал по губернии. Вот её я представил старшему по возрасту бойцу, который меня спрашивал.
Тот долго читал мою бумагу, а потом подозвал второго бойца и протянул ему мой документ.
— Федот, — обратился старший к молодому бойцу, — ты глянь-ка, может тебе такие справки или мандаты попадались? Я за всю жизнь прожитую в Барнауле, таких бумаг никогда не видел.
Молодой боец быстро прочитав написанное в моей бумаге, ненадолго о чём-то задумался, наверное что-то вспоминая, а потом сказал:
— Мне такие бумаги, Трифон Акимыч, тоже никогда не встречались. Надобно бы у нашего комиссара спросить, он в своей жизни много всяко разных документов повидал.
— Тогда чего столбом стоишь, зови его сюда.
Когда подошёл комиссар, одетый в кожаные одежды, я удивился его маленькому росту. Он был похож на какого-то цыгана, сходство добавляли два золотых зуба, которые сверкали, когда он перекатывал свою дымившуюся папиросу из одного уголка рта в другой.
— Ну и шо тут у вас случилось? — спросил комиссар обоих бойцов.
— Да вот, товарищ комиссар, документ у мужчины какой-то странный. Мы таких никогда не видывали. Ну вот и позвали вас, как человека весьма образованного, и в различных документах разбирающегося, — сказал старший из бойцов и подал комиссару мою бумагу.
— Где, когда и главное кем вам был выдан этот документ? — спросил меня комиссар, закончив его тщательное изучение.
— Так наш Глава поселянской артели мне его выдал, — спокойно ответил я, — где-то лет пять назад. Я и раньше с ентой бумагой по всей губернии ездил и ни у кого сей документ вопросов не вызывал. А что сейчас в нём не так?
— Здесь вопросы задаю только я, — резко сказал комиссар, — но вам я так и быть отвечу. Ваш документ подтверждающий личность, недействителен уже больше трёх лет. Вот потому и странно, шо вас, с этой филькиной грамотой, за прошедшие три года, так никто и не задержал.
— Так я за последние три года никуда из поселения и не отлучался. Зерно и мука у нас давно закончились, вот я и пошёл в город разузнать, как можно хлеба раздобыть.
Не обращая никакого внимания на мои слова, комиссар ещё раз посмотрев на мою бумагу, повернулся к красноармейцам и сказал: — Ну а вы, бойцы, куда смотрели? Неужели вы не видели, шо сей документ напечатан старым имперским шрифтом с ятями и ижеями, которые уже давно Советской властью отменены? Вы шо, занятия ликбеза совсем не посещали?
— Так нас, то в наряды на охрану вокзала посылают, то в оцепление карьеров направляют, товарищ комиссар. Когда бы мы с Трифоном Акимычем успевали на ликбез сходить? — начал было оправдываться Федот.
— Не желаю слышать никаких оправданий, Кукушкин, — оборвал причитания молодого бойца комиссар. — Приказываю. Данного гражданина немедленно задержать, и доставить в помещение ГПУ для выяснения личности. Там из него быстро всю правду выбьют. И не забудьте проверить его мешок, вдруг у него там бомба какая припрятана.
Заявление комиссара, что где-то из меня будут выбивать правду, мне не понравилось. Вот потому-то, едва меня схватили за руки, я резко крутанулся на месте, и оба бойца разлетелись в разные стороны. Комиссар что-то закричал, и тут же сзади на меня навалилось несколько человек, сбив с ног. Пока я лежал под кучей тел на земле, мне кто-то крепко связал руки за спиной. Тогда я решил не сопротивляться и узнать что дальше будет.
— Поднимите задержанного, — прозвучал приказ комиссара. — Если он и дальше продолжит сопротивляться, разрешаю стрелять по ногам. Прострелянные ноги, не дадут ему возможности убежать, да и допросу в ГПУ ничуть не помешают.
Мне помогли подняться на ноги. Когда я выпрямился, то увидел, что все четверо бойцов, что напали на меня со спины, были китайцами в красноармейской форме. После, комиссар подошёл ко мне и внимательно осмотрел левую руку, с которой китайцы оборвали рукав рубахи.
— Нет вы полюбуйтесь на него, — сказал комиссар остальным подошедшим бойцам. — Он нам тут пытался утверждать, шо является простым писарем в артели, а у самого два пулевых ранения на руке. Проверили, что у него лежало в мешке? — обратился комиссар к двум бойцам, которые меня остановили на тракте. — Ведь не просто так задержанный оказал сопротивление досмотру.
— Уже проверили, товарищ комиссар. У задержанного в мешке находились два громадных куска закопчённого окорока, четыре варёных яйца, соль, да несколько головок лука и чеснока. Ну и чашка с кружкой. Видать он и впрямь шёл в город, чтобы обменять на рынке окорока на хлеб.
— Окорока изъять в пользу Красной армии, а задержанного сопроводить в ГПУ для допроса.
— Вы что? Ограбить меня решили, комиссар? — задал я вопрос, но не получив на него ответа, продолжил: — В таком случае, пусть окорок встанет поперёк глотки тому, кто решит его отведать! Никто не сможет безнаказанно грабить жителей Ведьмовской деревни.
— Что, вражина, решил напугать бойцов победоносной Красной армии своими деревенскими проклятиями?! — удивлённо воскликнул комиссар. — Нас деревенской чертовщиной не напугаешь. Ли Юнь, докажи задержанному, что красноармейцы ничего не бояться.
Китаец подошёл и отхватив от окорока приличного размера кусок, засунул его целиком себе в рот. Он с блаженной улыбкой на лице, глядя мне в глаза, начал жевать окорок, а когда решил проглотить кусок, неожиданно подавился. Китаец начал быстро задыхаться и делать какие-то знаки руками своим товарищам, те стали, что-то лопоча, бегать вокруг него, а один из китайцев попытался залезть руками в рот Ли Юня, и вытащить тот злосчастный кусок окорока. Ничего у него не вышло. А ещё через минуту, китайцы с испуганными лицами отошли от своего прекратившего подавать признаки жизни товарища.
— Ты! — зло прошипел комиссар. — Ты убил бойца Красной армии!
— Нет! Его убили вы, комиссар! Он выполнял ваш приказ! Я вас только лишь предупредил, что „никто не сможет безнаказанно грабить жителей Ведьмовской деревни“. Вы мне не поверили. Так что смерть данного красноармейца на вашей совести. А ежели вы сейчас отдадите приказ меня расстрелять, то запомните, что в таком случае до завтрашнего вечера никто из вас вообще не доживёт.
— Ты нам угрожаешь, колдун?
— Нет! Я просто вас всех предупреждаю, что не нужно принимать необдуманных решений.
— Вы поглядите на него, предупреждать он нас вздумал. Предупреждальщик чёртов. Это мы ещё поглядим, на чьей совести будет смерть Ли Юня, — зло бросил мне в лицо комиссар, а потом обратился к своим растерянным бойцам. — Увести задержанного. Засуньте оба эти чёртовых окорока в его мешок и верните колдуну. Якимов, Шваренко, пойдёте с ним в город конвойными. Колдуна надобно передать с рук на руки лично старшему оперуполномоченному ГПУ. Расскажите ему, что тут только что произошло. Понятно?
— Понятно, товарищ комиссар, — ответил старший по возрасту боец, а потом, обратившись ко мне, сказал: — Ну что, пойдём спокойно или как? Сразу хочу предупредить, боец Шваренко бегать не любит, зато стреляет очень метко. Так что не стоит испытывать судьбу. Я доходчиво объяснил?
