А значит, думать нужно. Искать зацепки, и каким бы глупым это мне не казалось, без обыска не обойтись… Личный дневник я вряд ли вел, ведь это скорее женская прерогатива, конспектировать собственные умозаключения, но что-то отыскать можно. Что-то, что не сразу бросается в глаза, потерявшись в торопливо вскрываемых мной конвертах с платежками, буклетах с рекламой магазинов одежды, черно-белой дешевой брошюре недавно открытого салона красоты… Чего только не запихают в ящик!

В сотый раз тру виски, теперь не чувствуя даже голода, и устало откинувшись макушкой на крашенную стену, глаза жмурю. Трудно сосредоточиться, когда не знаешь первопричин. А я их не знаю. Почему я ушёл? Почему бросил беременную жену, и, похоже, бросил без всякого шанса на возвращение, притащив сюда едва ли не все свои пожитки. Почему никому не сказал?

И самое главное, почему сама Марина упорно молчит о наших проблемах, вместо этого рассказывая мне о том, каким замечательным мужем я был? Ведь, как ни крути, она даже в этом врет – хорошие мужья не уходят, бросая любимую супругу на последних сроках беременности. А любящие жёны не прощают их за это так быстро, лихо выворачивая ситуацию в свою пользу – не помню, значит и не было ничего.

 Усмехаюсь дурацкому умозаключению и, решительно поднявшись, возвращаюсь в комнату, теперь торопливо выдвигая каждый из четырех ящиков письменного стола. Не понимаю до конца, что ищу, но вытряхиваю их содержимое на пол как  обезумевший. Начатый блок сигарет, три упаковки бумаги для принтера, бесконечные папки с документацией, вникать в суть которых сейчас не так уж и важно, скрепки, упаковка шариковых ручек, стикеры… Три связки запасных ключей, которые звякают о паркет, наталкивая меня на очередное открытие – семье я их не давал. Или отобрал, что лишь подтверждает мои догадки о всеобщем обмане, ведь в таком случае они не могли не знать о моем переезде. Разбрасываю разную мелочевку, кажется, уже целую вечность, а когда ничего стоящего в ней так и не обнаруживаю, случайно цепляюсь глазом за лежащий на журнальном столе блокнот. Небольшой, в меру пухлый, наверняка просто жизненно необходимый человеку, чей плотный график при всем желании не удержишь в голове.

– Юрист? – хмурюсь, обнаруживая заложенную между листов визитную карточку и устроившись на диване, теперь куда внимательней вчитываюсь в собственное расписание. Встречи, спортзал по вторникам, четвергам и субботам, Маринины визиты к гинекологу, последний из которых датирован пятнадцатым ноября. Дальше несколько дней тишины и непонятные каракули, нацарапанные простым карандашом. Что-то мудреное, длинное, похоже из медицины… Подношу блокнот ближе, силясь расшифровать хоть первые пару букв, но так и не добившись успеха, листаю дальше. До тринадцатого декабря, и судя по тому, что вижу, могу смело утверждать, что визитка мне всё-таки пригодилась. «Лавреньтьев, десять тридцать» – выведено мной, похоже в спешке, а спустя ещё пять страниц продублировано. Повторная встреча? Если так, то я её пропустил – залечивал раны на Сашином диване, в то время как владелец этой золотистой вычурной карточки ждал меня в моем ресторане к обеду.

Тянусь за мобильным, не слишком-то представляя, как стоит начать подобный разговор, но номер вбиваю не мешкая: хоть что-то стоящее. Созвонюсь и, дай бог, узнаю, для чего привлек к делу адвоката, что судя по вычурному дизайну визитки, за свои услуги берет не мало.

– Четыре восемьсот, – доносится из динамика мужской голос где-то после второго гудка, и пока я растерянно моргаю, следом летит сообщение с изображением какого-то чека.

– Я вам должен? – почесываю макушку, вновь поднося телефон к уху, а через секунду вновь отвожу подальше. Ведь голос у моего собеседника звонкий:

– Конечно. Я прождал вас сорок минут, Глеб Дмитриевич, а это бутылка хорошего вина и салат. Кстати, в вашем ресторане отлично кормят. Жаль, что отказываются верить на слово, что я гость владельца и счет не мешало бы записать его имя. Так что, как планируете возмещать? Переводом или…

– При личной встрече, – напрягаюсь, поглядывая на часы, и, выпрямляясь на ноги, не даю ему отвертеться. – Сегодня, в шесть. Там же. Сможете?

– Обижаете, тем более, что у меня и бумаги готовы, – посмеивается в трубку и, не прощаясь, сбрасывает вызов.

Полтора часа – вполне достаточно, чтобы принять здесь душ и влезть в один из висящих в шкафу костюмов. Плюю на учиненный мной беспорядок, уже стягивая через голову джемпер, и бросившись в душ, какое-то время пытаюсь расслабиться под теплыми струями. Ни черта не выходит, но к этому пора бы уже привыкнуть. Я чертов оголенный нерв – ещё немного, взорвусь. Возможно уже сегодня, когда этот самый Лаврентьев внесет хоть какую-то ясность. Не по доброте же душевной я кормил его обедами!

Незнакомец

Наверное, я должен испытывать гордость: лучший ресторан в городе, сервис на высоте, кухня угодит даже самому взыскательному клиенту…  А мне глубоко плевать и на прибыль, и на улыбки посетителей, в это вечернее время занявших почти все столы в зале. Одно слово на языке вертится, отравляя радость от моей принадлежности к этому месту – развод. Однажды вспыхнув в голове, оно отказывается уходить, и чем ближе я подбираюсь к развалившемуся на стуле юристу, тем глубже выжигается на подкорке. Горькое, безнадёжное, ожидаемое. Ведь иначе не объяснишь, для чего я, вообще, его нанял едва ли не сразу после того, как съехал на Комсомольскую.

– Ну, здравствуйте! – мужчина отставляет бокал с вином в сторону, неуклюже приподнимается со стула и, обменявшись со мной крепким рукопожатием, вновь плюхается на место, нетерпеливо ковыряя вилкой горячее мясо.

Низкий, с проплешиной на макушке и уже хорошо заметной сединой на висках, он жадно вгрызается зубами в корейку, а я лишь чудом успеваю сдержать рвущуюся наружу гримасу брезгливости. Надеюсь, в своей профессии он преуспел куда больше, чем в освоении столового этикета.

– Божественно! Эта свинина просто божественна! Не будет ли наглостью с моей стороны попросить у вас рецепт? – Лаврентьев Игорь Михайлович утирает перепачканный рот салфеткой и, довольно хлопнув себя по набитому животу, откидывается на спинку стула. – Сам я готовлю ужасно, а вот моя жена вполне в состоянии повторить это блюдо.

Похоже, ему в отличие от меня, с женой крупно повезло. Не помню, может ли Марина похвастаться кулинарным талантом, но в том, что за эту неделю она не раз кормила меня первоклассно приготовленной ложью не сомневаюсь.

Неопределённо пожимаю плечами на его просьбу, отсылая назойливого официанта прежде, чем он успевает дойти до нашего стола, и, подавшись вперёд, сцепляю пальцы в замок:

– Перейдём сразу к делу?

Поваренные книги последнее, что я хочу сейчас обсуждать. И стоит моему собеседнику отвлечься от ужина, внимательно глянуть в моё нетерпеливое лицо из-под кустистых белесых бровей, в его синих глазах мгновенно щёлкает понимание. Взгляд становится цепким, пухлые щёки, до этого растянутые улыбкой, разглаживаются, а грязная салфетка опускается на обглоданную свиную косточку.

– Как скажете. Я и сам человек деловой, терпеть не могу прелюдий. Если и позволяю клиентам втянуть меня в трёп о погоде, то только в подобных местах – не люблю есть в спешке. Так что? С чего начнём?

А у нас несколько тем для разговора? Задумчиво почёсываю висок, в очередной раз принимая безуспешную попытку вспомнить, что же на самом деле  свело меня с этим странным несолидным с виду юристом, а он уже тянется к кейсу, из которого тут же достаёт несколько файлов с бумагами. Не подозревает, похоже, что его вопрос ввёл меня в ступор и толкует моё молчание, не иначе как призыв к действию – с чего угодно, лишь бы закончить со всем поскорее.

– Итак, что касается ресторана…

– Ресторана? – удивляюсь, ослабляя чёрт знает зачем повязанный галстук и растерянно вожу глазами по услужливо сунутому мне под нос договору, в то время как Лаврентьев впервые за вечер настороженно щурится: