И стало мне, наконец,  совершенно все равно – кто и что обо мне подумает.  У меня  жизнь рухнула!  Почему  обязательно  нужно  бояться, что поцелуй  этот однозначно  видели многие?  И что сплетни, и что обязательно дойдет потом до Усольцева. Что теперь будут трепать мое имя дольше, чем предполагалось раньше, гораздо дольше – в костер щедро подброшено щепок, и он получил новую, еще более яркую  жизнь.

     И ладно!  Я не жалела.  Потому что этот поцелуй  был одним из лучших в моей жизни.  Таким  и останется, потому что никто и никогда  не испортит  впечатления о нем, даже сам  Зацепин – я не дам возможности.  По той простой причине, что продолжения не будет – ни хорошего, ни плохого.

    Просто буду помнить этого мальчика, который поддержал   меня  своим вниманием и  нежностью,  когда стало плохо.  Так плохо, что я даже не знаю…  И вдруг  нечаянно получился прощальный подарок, нежданный  сувенир на память о Севере.   Надо же…

   Голова была легкой и пустой.  Я села в кресло и отвернулась к  иллюминатору.  Подумалось, что не мешало бы протереть его снаружи – соленые брызги, успевая  высохнуть, испятнали толстое  стекло, делая его неудобным для взгляда.  И все равно  я видела сквозь него  мужскую фигуру в светло-коричневой  ветровке.   Опираясь на ограждение,  и не обращая ни на кого внимания, Андрей стоял и ожидал отхода катера.   Он никуда не уходил и ни от кого не прятался.

   Звук мотора стал отчетливее,  вибрация  палубы усилилась и передалась ногам, пейзаж за бортом   поплыл – катер сдавал назад.   Я все еще  видела его.  И подняла ладонь, плотно прижимая ее к стеклу.  Он должен был понять, что  я так прощаюсь и совсем не сержусь. Потом причал с провожающими  медленно ушел в сторону, катер набирал ход.  Я достала мобильник и  позвонила Пашке.

– Паш, ну хоть вы не сходите с ума.  Зачем из-за одной глупости…?

– А ты уже считаешь, что из-за одной глупости не стоит…?  Так, может, останешься?

– Ты сам меня выпер! – психанула я.

– Да потому что здесь ты сдохнешь!  Мне разорваться между вами?  Не лезь в это! – отрезал  он, – я сам разберусь.  У меня один друг и ему сейчас  крайне хреново.  Отдохни, Зоя,  просто отдохни там и не лезь.  Я позвоню  сам.  Все будет хорошо, не нервничай. Ты приняла таблетки?

– Да, –  нажала я на отбой.  Меня  потряхивало.  Заботливый ты наш!  А мне вот сейчас хорошо, просто отлично!  Да гори оно!  Разбирайтесь тогда.

   В Мурмашах меня встретил товарищ Андрея – щуплый симпатичный парень в морской форме.  Веселый, общительный… он быстро замолчал.  Помог добраться до аэропорта, донести вещи на регистрацию  и погрузку, подождал еще, когда я останусь с одним рюкзачком  на плечах, потоптался… исчез куда-то.

– Зоя Игоревна, вот… я подумал – вдруг вы тоже захотите?  Время еще есть, а тут реально вкусный кофе и ромовые бабы.  Я всегда, когда здесь  бываю, беру с запасом.  Мокрые…  настоящие, на пропитке не экономят.   Я помню такие еще только в Архангельске, на ж/д – вокзале  продавались.   Мне нравится, а вам?

– В  Архангельске?  Вы начинали там? – порадовалась я общим воспоминаниям. И не отказалась – приняла из его рук стаканчик кофе и большую ромовую бабу.  Рот наполнился слюной, я жадно откусила… действительно – сочно.  И  сладко до жути.  Наверняка  станет  плохо с непривычки.  И ладно!  Саша улыбался.

– Я родом  оттуда… недалеко.  Пейте, я сейчас  вернусь – свое там оставил… на прилавке.

   Дальше мы вспоминали  Архангельск.  Приятные воспоминания,  хороший город – в то, наше время бедновато выглядевший, и все еще с деревянными тротуарами кое-где…  Но со своим настроением и особенностями.  Мне он нравился.  Наверное, нравился бы любым – это были наши  первые годы с Усольцевым.

   Когда объявили посадку,  я уже чувствовала себя  несколько вменяемой, можно сказать – почти что.  Уходя, Саша помахал мне рукой.  Это было… необычно.  Немного по-детски, наверное, или слишком интимно для короткого знакомства.  Но чужим человеком я его уже не чувствовала – мы оказались почти  земляками.

    Вспомнилось про этот «южный берег»…  После окончания  питерского  подплава  мы отправились получать распределение.  Я с годовалыми мальчиками осталась в Мурманске, в гостиничном номере, а  Усольцев поехал в Североморск,  в штаб Северного флота за назначением.  Вернувшись,  смеялся – назначили на южный берег, нужно возвращаться.  Дернулось что-то внутри, какая-то дурная надежда – может  что-то напутали в приказе  и –  Черное море?  Теплое, ласковое…  неужели?  Оказалось – южный берег Белого, дизельная  подводная лодка в ремонте.

   Нам тогда дали комнату в коммуналке, мест в общежитии подводников не оказалось – на заводе ремонтировалось сразу две лодки, прибывшие с  Севера.  Серьезный ремонт зачастую длился даже не месяцы, а годы, поэтому офицеры и мичмана вызывали  к себе семьи.  Им выделялось семейное общежитие.  А мы несколько месяцев прожили  в городской коммуналке.

    Там категорически не любили часто меняющихся жильцов этой комнаты,  и причину  я  бы назвала   уважительной.  А все потому, что она принадлежала МИСу и являлась чем-то вроде перевалочной базы. Месяц-два, от силы три, и ее жильцы получали квартиры в городе или общаге.  На крайняк – снимали жилье, могли себе позволить.  А все остальные наблюдали этот круговорот  с прицелом на относительное благополучие,  сами десятилетиями оставаясь в старых деревянных стенах с клопами.  Да-да… там я увидела, что они  действительно  существуют в природе.   А до этого   воспринималось,  как что-то из старинного фольклора – «мал клоп, да вонюч»… и тому подобное.

   Как я и ожидала, от сладкого кофе и приторной выпечки затошнило  еще на посадке.  И появилось  подозрение, что до штатных подручных  средств добраться я не успею.   Поэтому, стараясь не делать резких движений, я  расстегнула  наружный карман сумки и потянула оттуда пакет.  И под ноги мне  вывалилась  маленькая  вещичка, которой я раньше  никогда не видела.

– Женщина, отойдите с прохода.   Сейчас будем проходить на посадку, – донеслось из-за спины.

– Сейчас… я уронила… – бормотала я, приседая и поднимая бархатную ювелирную  коробочку  синего цвета.  Отошла в сторону  и стала там, рассеяно улыбаясь,  хотя весело мне совсем не было.  Если там кольцо,  которое  он  приготовил  для меня на всякий случай, то считай –  мое мнение о его умственных способностях резко изменится.  Потому что большей глупости я себе и представить не могла.  Не хотелось бы…

   В коробочке  оказалась  небольшая подвеска – золотой якорек и условно прибитое к нему золотым же гвоздиком  платиновое, скорее всего, сердечко.  Смысловое наполнение, которое хотели вложить в  форму  этого украшения?   В голову приходило только  одно  – заякоренное сердце.

   Бросить якорь – так говорят не только моряки, и оно не всегда означает  бросить в воду тяжелую железяку на цепи или веревке. Часто это просто образное выражение, которое означает, что человек окончательно пришел к какому-то решению, определился с ним, остановился на пути выбора.  А в сочетании с  сердечком… Начинать паниковать опять?

    К подвеске прилагалась  сложенная  много раз записка:  «Уверен,  Зоя – вы бы не приняли  это на память.  А сейчас вам  просто некуда деваться, будете меня вспоминать».

    Вот прохиндей…  чуть ли не с восхищением думала я, рассматривая подарок.   И, кажется,  в записке  есть самая капелька юмора.  Значит, все не так  плохо?

– Проходим на посадку…

     Я оглянулась вокруг.   Мне  улыбался какой-то мальчик  и его мама.  Оказалось, что  я тоже им улыбалась.  Поправив на плечах свою «ручную кладь»,  я присоединилась к группе, что собиралась перед турникетом.  Здание аэропорта в Мурмашах было слишком современным для севера, как на мой взгляд.  Хотелось бы меньше стекла и  открытого пространства в зале или хотя бы растений, а так…  было не совсем уютно и хотелось скорее покинуть это место.  Или это рулило настроение? Одно здесь точно было хорошо – тепло.