— Хорошо, я уже сам могу пуговицы застегнуть.

— Герой! Давай на кухню, поедим и спать, завтра выезжать рано, швы снимут легче будет.

Но рано спать не легли, Сергей сварил кофе и пошли сидеть на балкон, тот самый где Ромка с Ниной целовались. И то же необъятное небо над очертаниями горных склонов, над долиной реки, бархатная темнота, густая россыпь звезд, всполохи зарниц на горизонте.

— Красота же здесь! — вздохнул Сергей, поставил чашку на стол, встал, прошелся у перил, облокотился и, со взглядом вдаль, на трассу, задумчиво. — Хорошее место для дома. Коттедж не продавай, это ведь твое — море, горы, звезды эти, — завел руки за голову, потянулся, — в Питере таких звезд не бывает, и тепла в конце августа. Наверно уже дожди вовсю.

— А здесь редко дождь летом, придут тучи, но через хребты не перебираются, ветер их обратно спихивает. Клубятся, а дождя нет. Я это рисовать пытался, да не вышло.

Рома тоже подошел к перилам, но посмотрел вниз, во двор и за ворота. Машина Сергея и монстрообразный камуфляжный джип стояли рядом. — Может, на моей завтра поедем? Попробовать надо.

— Нет, рисковать не будем, — вернулся за кофе Сергей, — мы лучше сделаем, я тебе оставлю свою, доверенность оформлю на вождение, пока Нина здесь, ты к ней ездить будешь, ну, а там разберемся. Не могу я больше задерживаться, мне в Питер надо! А выпишут ее, похоже, не скоро. Завтра Константин Михайлович меня примет, подробно все расскажет. Там анализы какие-то у нее не очень…

— А как ты в Питер? — Роман вслед за Сергеем стал город также называть.

— На поезде, по рабоче-крестьянски. Завтра тогда и билет возьмем.

Еще немного посидели, дыша ночной негой, слушая одуряющий звон цикад. Сергея стало клонить в сон.

— Давай спать, а то я прямо здесь усну, устал что-то и вставать завтра рано.

— Давай…

Разошлись по комнатам. Рома слышал, как за стеной Сергей ходил, как шумела в душе вода, потом скрипнула кровать и стало тихо. Уснул…

А к Роману сон не шел. Накатили привычные уже угрызения совести. Чем больше Сережа делал добра, тем невозможнее было скрывать от Сергея правду о Нине и всем том, что было с ней. Молчать — подло. Признаться… но правда могла испортить жизнь всем троим. Развести Сергея с Ниной, поставить крест на его дружбе с Романом? Последнее самое страшное, Рома панически боялся потерять новые, драгоценные отношения.

Один раз он смог, спасая Нину, солгать Сергею в глаза. Теперь это мучительной занозой сидело в памяти и кололо при каждом добром поступке нового друга. Так Роман и метался между совестью и страхом.

Уснул под утро, твердо решив, что все расскажет. А не вышло, сначала торопились в Приморск, потом швы эти… но главное — расстроенный после беседы с Константином Михайловичем Сергей. Собственные проблемы показались мелочью. Левую руку, сильнее поврежденную, придется разрабатывать, связка задета, но сказали восстановится. А вот Нине по-прежнему нужен долгий постельный режим! Билет так и не взяли. Сергей однозначно решил.

— Да черт с ней, с этой работой! Никуда не поеду, пока не пойму, что там у Нинуши. И не удостоверюсь, что ты сможешь руль удержать.

И еще неделя мучительной дружбы, бесед, совместных прогулок, поездок в Приморск. Вечерами купались, сидели на балконе, Сергей рассказывал о себе, о Санкт-Петербурге, или говорил о будущем Романа.

— Приедешь, поступишь в Академию Художеств, не получится сразу, подготовишься, пойдешь на будущий год. Армия тебе не грозит. Мать откосила?

— Да.

— Может и права была.

— Она во многом права была, а я…

— Ну, не начинай, пожалуйста! Мы об этом сто раз говорили, — Сергей не позволял углубляться в эту тему, — у тебя своя жизнь. И отец твой пусть сам, как может. Не дам я ему утянуть тебя на дно. Учиться надо, Рома. А хозяйство это, жизнь в Береговом — все в прошлом.

Роман слушал, соглашался, строил планы, а сам думал и думал, что все это мираж, недосягаемая реальность. Пока ложь стоит между ними и шага не сделать по тому пути, который показывал Сергей.

Пришел и день отъезда, Рома привез Сергея на ту станцию, где встретил Нину. Выезжали заранее, вышло что до поезда почти час.

— Ничего, в вокзале посидим, зато я спокойно проверил, как ты руль держишь, — пошутил Сергей.

— Да нормально держу, чего ты? У меня хорошие оценки были, когда на права сдавал.

— А фактически учил Степан?

— Он.

Они вошли в одноэтажное здание вокзала, название, что красовалось на фасаде, явно не соответствовало внутреннему содержанию. Обычная станция, с железнодорожными кассами, круглым глазом настенных часов над ними, залом ожидания с тремя рядами допотопных деревянных сидений, частично поломанных. Ожидающих мало, буфета нет.

— Воды не взял, — вспомнил Сергей

— Давай схожу? — Рома даже обрадовался возможности не сидеть вместе этот последний час. Но Сергей думал иначе.

— Не надо, в поезде куплю. А ты вообще можешь домой ехать, что я сам в поезд не сяду?

— Нет, я провожу. — Роман осознал, что время вышло. И если он сейчас не скажет, то конец всему. Ни любовь, ни дружба невозможны во лжи.

Он сел рядом с Сергеем и начал, глядя в сторону, говорить глаза в глаза сил не было.

— Сережа! — и дальше, как с обрыва в море, сбивчиво со слезами, не выбирая слов, торопясь…

Сергей выслушал, повисло тяжкое молчание. Роман встал, чтобы уйти.

— В больницу я по-любому буду ездить и все что ты сказал…прости.

— Сядь! — приказал Сергей.

Но Рома не двинулся с места, никто больше не мог заставить его подчиняться против воли.

— Если не хочешь, то вот, забери, — в протянутой руке Романа звякнул брелок с ключом от машины. Сергей даже не взглянул. Тоже поднялся, теперь они стояли друг против друга, почти одного роста.

— А ты повзрослел, — улыбнулся вдруг Сергей, чем сбил с толку, ослабил сопротивление и не дал закрыться. — Сядь, пожалуйста, давай поговорим. — на этот раз Рома послушал. — Признаться — это мужской поступок.

Они сели, вокзальная обстановка перестала мешать.

— Что теперь? Бить будешь? — набычился Роман.

Сергей спокойно посмотрел на него, покачал головой.

— Нет, хотя следовало бы, — накрыл его руку своей, — я знал, догадался, когда рисунки увидел… Вот, если бы ты сразу тогда сказал, точно подрались бы, не сомневайся. Теперь — нет.

— Почему? — реакция Сергея оказалась неожиданной, Роман опешил. — Я тогда не из страха! Ради Нины, чтобы ей не было хуже…

— Знаю… но хорошо, что ты сам сказал, значит, я в тебе не ошибся. Вы с Ниной мне оба дороги. Не хочу выбирать. И терять не хочу. Я тоже расскажу. Она уехала, не звонила, мы поссорились… По-глупому, из-за ерунды, я не хотел в плацкарте ехать, но это только повод был, еду же теперь и ничего. На самом деле… усталость отношений нас одолела, апатия. Не было в нашей любви ничего, кроме расчета. Все по расписанию, даже секс, и жизнь распланирована на десять лет вперед, причем больше родителями, чем нами. Нина первая сорвалась. А я уперся, не пришел на вокзал, представить не мог, что она поедет одна! Не знал её такой… потом гордость заела, как это меня бросили, я же побегу прощения просить. Глупо все вышло, не удержал, не звонил, у Нины были все основания полагать, что это разрыв. Про ребенка мы тогда не знали. И она вполне могла считать себя свободной, ничем мне не обязанной.

— Она очень ждала твоего звонка. Скучала по тебе, как потерянная ходила.

— Хорошо, что ты ей встретился, а не козел какой-нибудь заезжий…хотя… с таким она не стала бы, Нина не такая. Я очень сильно люблю её, оказывается, и надо было потерять, чтобы понять это.

— Ты не терял. Знаешь, — Роман помедлил сомневаясь можно ли и все же тихо, но не отводя взгляд произнес, — в тот день, что ты приехал… когда мы с ней были в степи, она мне сказала: "Это не настоящее" и чтобы я ни на что не надеялся. Еще сказала, что… мы никогда не забудем это, сохраним в сердце. А я? Я тоже люблю ее, Сережа?