Сергей чуть не силой потащил Ромку к выходу. И пока они стояли у ворот, ждали Степана, Роман все повторял

— Я ей смерти желал…

Примечания

*(здесь и дальше профессиональный слэнг работников крематория)

норка — могила

арбуз — испортившийся труп

жмурик — покойник

корыто — нижняя половина гроба

горшок — урна для праха

царские шмотки — вещи для переодевания трупа

батя — священник

безродный — безымянный труп

кремак — крематорий

клиент — труп

лимузин — труповозка

крот — эксгумированый труп

потеряшки — родственники, долго не объявляющиеся за трупом

марсианин — гнилостно измененный труп зеленого цвета

куст — венок

саркофаг — лакированный гроб

ниточки — веревки опускать гроб

нудист — голый труп

домашние — трупы не из больницы

монстрик — труп с избыточным весом

За пределами кладбища Приморский жил обычным погожим днем. Жарило солнце, синело небо, по проезжей части проскакивали переполненные маршрутки, мимо кладбищенского забора шли люди. Никому не было дела до смерти Раисы, да и до смерти вообще.

Роману солнце казалось черным, как влажная земля, страшные полиэтиленовые пакеты, как трупные пятна на груди матери. И запах этот тлетворно-сладкий преследовал. Степан сказал: "это уже не она", а что стало с ней? Куда она ушла, или не ушла еще?

Рома не замечал, что комкает в руках несчастный узелок с одеждой, увязано все было не крепко, и вот на асфальт упал простой головной платок, за ним рубашка.

— Я подниму, — Сергей упредил Романа и собрал вещи, — давай сюда остальное, — он попытался высвободить узел из рук Ромы и не смог. Пальцы не отпускали, сжались крепко. — Да тебя трясет всего…ну тише, тише… сейчас Степан подъедет. Тебе выпить бы сейчас, мужики правы, или хоть закурить.

— Я не курю, — с трудом выдавил Роман, губы дрожали, не слушались

— А я бросил перед отъездом. Что ж Степан так долго? Идем, хотя бы в тень сядем, — через дорогу был сквер с неизменными длинноволосыми ивами, в нем скамейки.

Роман почувствовал уже привычное крепкое прикосновение рук Сергея и не воспротивился, не вырвался, как сделал бы раньше. Терпеть не мог, когда его трогали, но сейчас хотелось прислониться, и он принял поддержку незнакомого человека. Задумываться о том, что правильно, что нет, не было сил. Сергей жених Нины… Нина… Это все в прошлой жизни, от которой Романа отделила внезапная смерть матери. Он хотел, чтобы она умерла… Нет! Освободиться хотел! Но не так же…

Не глядя под ноги, покоряясь осторожным рукам, дошел до скамейки. Сергей не отпустил, присел рядом, продолжая обнимать, но это не спасало от дрожи. Рому затрясло сильнее, так, что застучали зубы.

— Тише, тише…, — повторил Сергей, обнял крепче, притянул к себе.

Тут Рому прорвал, и он невнятно, едва владея голосом и дыханием начал говорить:

— Она… я слышал её в море… купаться пошел, а темно, и тут она: "Иди домой, сынок", и дельфин… лучше бы я утонул, тогда бы она не умерла!

— Что ты говоришь глупости? Где тут связь?

— Смерти ей желал, понимаешь? Мы поссорились, я уехал, телефон не взял нарочно, чтобы она дозвониться не могла, — Роман не замечал, что говорит Сергею "ты" и одного хотел, чтобы тот не отпускал. — Если бы я знал…

— Никто не может знать.

— Как я буду? Прощенья не попросил! И все поздно уже.

— Это пройдет, Рома, поболит и пройдет.

— Не пройдет! Я виноват…

— Не говори так, никто не виноват, судьба такая, а у тебя своя. — Сергей отстранился, посмотрел в глаза. Близко. — Своя судьба у тебя, и ты не станешь, как отец, — снова притянул к себе.

Слезы подступили, брызнули из глаз, Рома заплакал, уткнувшись в плечо Сергея. Так они и сидели, пока не подъехал Степан.

— Что долго так? — Сергей помог Ромке встать.

— Да пока в конторе порешал. Они сразу до места довезут. А я за ними, только вас дома выкину и за батюшкой заеду, договорился уже. А Ромке не надо туда, я сам справлюсь — Сергей кивнул.

— Мы назад сядем. — и повел Романа к машине

— Добро, — Степан подхватил со скамейки узелок, — я Клавдии позвонил, она дома все организует. Как справлюсь на кладбище, вернусь — посидим помянем.

Ехали молча, при Романе говорить ни о чем не стали, за дорогу он немного успокоился, трястись перестал, но снова ушел в себя, сидел безучастный. Сергей опасался нового приступа, обморока, истерики, но это было гораздо хуже. Он держал Рому за руку, тот не сопротивлялся, руки не отнимал и при этом отдалился недостижимо, закрылся, поставил между собой и миром стену. Нельзя оставить его там, эта мысль настойчиво перекрывала все другие, даже беспокойство о Нине. Нельзя оставить… отпустить. Но как вернуть к общению?

У Сергея не было жизненного опыта на предмет похорон, последние дни так измотали человеческим равнодушием к смерти, целые организации работали в отлаженном механизме технического устранения её последствий для живых, соборованием, утилизацией, удалением останков за кладбищенские заборы.

И все было настолько регламентировано, отлажено, равнодушно, что на сострадание места не оставалось. Не было этой графы в списке ритуальных услуг. Видимость была, а за ней единственное желание — заработать.

Самыми человечными из вереницы людей, с которыми Сергею пришлось столкнуться в процессе оформления эксгумации и перезахоронения, были могильщики. Несмотря на их странные шутки, на жаргон и обыденность, с которой они раскапывали трупы, эти двое мужиков, приведенные жизнью до той самой черты, где она переставала быть, остались людьми. На Рому смотрели с участием, за это Сергей был им благодарен.

Во дворе слонялись отдыхающие, следили за приготовлениями. Клавдия и с ней еще женщины носили в дом стулья, посуду, были возбуждены, на ходу обсуждали, где устроить стол. Спорили — во дворе, или в доме.

— Места же больше, вон в беседке и на дорожке прямо поставим, и все свободно рассядутся, — доказывала одна

— А мухи замучают, так и роятся, куска в рот не положишь, лучше потеснее, но в доме, — возражала другая.

— В доме, — прекратила их спор Клавдия, — нечего народ тревожить, люди отдыхать приехали, а не на поминки смотреть, а мы тут будем… — увидела Сергея с Ромой, осеклась на пол слове, — Вернулись! Быстро вы, у нас еще ничего не готово.

— Это только мы с Ромой, а Степан поехал… он… сам там, — при Ромке не стал объяснять, Клавдия поняла.

— В дом его веди, пусть отдохнет. Я сейчас подойду.

Когда проходили по коридору мимо комнаты Раисы, из-за приоткрытой двери послышался шорох, бормотание и шаркающие шаги. Что-то упало и покатилось. Глаза Романа округлились от ужаса, он вцепился в руку Сергея.

— Мама…

— Да что ты, — Сергей вида не подал, но под ложечкой неприятно засосало. — Постой, я посмотрю, — толкнул дверь и облегченно выдохнул.

Казалось бы, нельзя было устроить большего беспорядка, чем царил там раньше, но у Ромкиного отца получилось, он стоял посреди комнаты и ковырялся в куче вещей, беспорядочно вывернутых из шкафа прямо на пол. Шкаф зиял пустыми полками, кровать отодвинута от стены, покрывало с зеркала сдернуто, ящики вынуты, подзеркальник пустой.

Дмитрий Николаевич был почти трезв и что-то судорожно искал. Он нелепо выглядел посреди разгрома в выходном костюме и шляпе.

— Пап, ты чего тут?

В ответ бормотание.

— Да вот я… Прибрать же надо, сезон, комнате зачем пустовать, сдадим. Я сдам… да… А ты где ходишь? Уборку утром не сделал! Я, что ли, должен? — голос визгливо повысился, глаза забегали, но Дмитрий продолжал. — теперь тут все по-моему будет…