Нина опять села на кровати, потом встала, подошла к окну, отвела штору, посмотрела в окно. Темень тёмная, южные ночи не то что питерские, там до августа на белесом небе звезд не видно, а тут! Яркие какие…

Захотелось выйти посмотреть, да и душно было в комнате. Нина накинула халат и тихонько вышла на кухню. Из комнаты напротив раздавался громкий храп, у студентов не спали, бубнили и пересмеивались. Во дворе пусто, мрачно. Нина пошла по дорожке к беседке, остановилась, оглушенная цикадами, подняла голову, стала смотреть на звезды. Бездонное чернильное небо! И созвездия стоят иначе, но если повернуться к северу…

Неожиданный яркий луч ослепил Нину, от неожиданности она вскрикнула. Из беседки вышел мужчина с фонарем в одной руке и ведром в другой и направился к туалетам. Он неминуемо должен был пройти мимо, приглушенный экраном фонарь не освещал лицо, только когда мужчина приблизился на расстояние вытянутой руки, Нина узнала Романа.

В это время в одной из комнат зажегся свет и стало хорошо видно его, парень был в резиновых перчатках, сапогах, кроме ведра еще и швабра, раствор в ведре источал запах хлорки. Роман отвел глаза, Нина все поняла, не стала спрашивать, отчего он убирает по ночам.

— Простите, напугал вас, — пробормотал он невнятно, — выскочил из-за угла…

— Ничего, я сама виновата, пошла ночью бродить, звезды смотреть. Звезды здесь прекрасные!

— Только звезды, а остальное?

Она хотела честно сказать, что хуже не бывает: и соседи, и море, и головная боль, но не стала расстраивать парня еще больше.

— Остальное… Не знаю, я не поняла… Мне не очень хорошо на самом деле, утром покажете где тут у вас аптека?

— Перекупались или отравились? Что болит? — встревожился он.

— Не знаю… все болит! Голова, спина…как будто ломает… у меня, наверно, температура.

— Обгорели все-таки! Я же предупреждал. Не уходите, я переоденусь только и найду градусник и лекарство. Надо спину вашу посмотреть.

— Хорошо, я в беседке подожду, — ответила она, а Роман кивнул и уже побежал к душам.

Не было его довольно долго, когда вернулся, Нина поняла, что не только переодевался, но и мылся, гелем дорогим пахнет, и волосы мокрые.

В беседке горели фонарики. Нина сидела в старом ротанговом кресле. Как и все здесь, убранство беседки — стол, половик, сетки от мошкары — было потертое, но когда-то, наверно, красивое. И виноград вился по штакетным стенам.

— Вроде полегче стало, может, это от духоты? В комнатах жарко. А отсюда уходить не хочется, цикады звенят, у нас таких нет, и звезды удивительные. Они меня поразили совершенно.

— Звезды красивые в степи… В Крыму много красивого, но не здесь. В горах, или на диких пляжах, где людей нет. Здесь-то у нас что смотреть? Заборы одни.

— Да, правда, заборы…

— Идемте, температуру померяем.

— Куда?

— В большой дом.

— К вам? — усомнилась Нина. — А мама что скажет?

— Да она спит, — заверил Роман, — и потом, мы же за вас отвечаем, паспорт записали. По договору с сельсоветом — первую помощь должны оказывать.

— А маму вашу как зовут? — шла за Романом Нина. — Я не спросила сразу, не удобно даже!

— Раиса Игоревна.

— А папу?

— Дмитрий Николаевич.

— Значит, вы — Роман Дмитриевич.

— Да.

— Красивое имя.

— Спасибо, проходите, — Роман пропустил Нину вперед, вошел за ней и прикрыл дверь.

Они оказались на той самой кухне, где утром мать пилила Романа, но сейчас она спала, в это время никогда не поднималась, вставала под утро, а отец в большом доме не показывался, он жил в одной из глинобитных клетушек, поближе к беседке.

Нина огляделась, предположила, что идеальный порядок и чистота на кухне тоже дело рук Ромы. Она стояла посреди кухни, ждала, что дальше. Свое отношение к Роману Нина могла бы охарактеризовать, как симпатию, сочувствие, но не более, а он смущался, она видела это и понимала, может быть, даже лучше, чем он сам. По возрасту Нина была ненамного старше его, а вот опыта отношений у нее, конечно, было больше. И она не хотела касаться его жизни, вмешиваться в нее. Со своими проблемами бы разобраться. И лучше уехать отсюда поскорее.

— Я спросить хотела, где тут можно билеты купить обратные?

— До Москвы?

— Нет, до Петербурга.

— Напрямую если, то из Джанкоя можно ехать, а из Феодосии с пересадкой. Вот, держите, — он достал с полки и подал ей ртутный градусник в пластмассовом футляре, — садитесь, меряйте.

— Мне повезло, что я вас встретила, сама тут ничего не знаю, в первый раз так попала, — улыбнулась Нина, сунула градусник подмышку и села на покрытый вязаным чехлом табурет. — А вы все знаете, это потому, что отдыхающих направляете?

— Нет, про Петербург я хорошо знаю потому, что хотел ехать туда учиться.

— Правда? В университет? — удивилась Нина.

— Нет, в Мухинское, или Академию художеств, я рисую.

— Художник? — Нина недоверчиво смотрела на него, она никак не могла связать в мыслях все это курортное хозяйство и занятия живописью.

— Не похоже? — насупился Роман

— Не обижайтесь!

— А что, вы правы, и обижаться не на что. Вот это всё… — Роман только рукой махнул, не желая продолжать, — давайте градусник.

Нина отдала, прежде взглянула сама.

— Температура… Странно, а я и не чувствую. Так, знобит немного.

— Это не простуда, обгорели, у вас кожа белая, сразу ожог, через одежду даже. Покажите плечи.

Нина спустила немного сарафан.

— Да, прихватило вас крепко, сейчас я сметаны дам, будете мазать. Помогает.

— Сметаны?

— Да, намажьте и не смывайте, завтра все пройдет.

— Хорошо, спасибо. Рома, вы не думайте, я не хотела… — Нине было не по себе, что обидела его, но объяснения все ухудшили бы. И Роман определенно избегал их.

— Да неважно, и правильно всё, куда мне в Академию… билет вы за сорок пять суток хотите?

— Нет, что вы! На завтра, послезавтра…

— Не понравилось, значит. Так у соседей лучше, давайте я вас завтра к дяде Степану отведу.

— Дело не в этом, мне вообще не надо было приезжать. Купаться, загорать хотела, море посмотреть. Ну, посмотрела, а не стоило оно того!

Нине снова стало обидно, что она одна, что Сергей не позвонил. А теперь и не позвонит, связи нормальной тут нет! Завтра она сама… Симку местную купит, попросит прощения, скажет, что он был прав и пусть дальше решает как быть. Или приедет сюда ненадолго, раз уж так все вышло по-глупому, или она сразу вернется в Петербург. Может, еще успеют горящую путевку купить куда-нибудь на настоящий курорт.

Нина ушла, а Роман все оставался на кухне, бесцельно переставил на полке банки, сполоснул чашку и сел на табуретку, на место Нины, обхватил голову руками, закрыл глаза — не видеть бы, не слышать ничего! Выть хотелось от безысходности…

Вряд ли она зайдет еще… уедет… Все-таки слышала утром, что мать говорила! Роману захотелось побить к черту все эти тарелки-чашки, разнести все на кухне. Сколько можно? И дело же не в постоялице, мало ли их приезжает, столько перебывало, дело в нем самом, почему терпит это все? Живет в собственном доме, как батрак. Вот мать говорит: "Не для себя, с собой не унесу, все тебе…", а зачем ему потом, когда-то, не сейчас? Потом все перегорит уже, илом затянется, как дно на пляже…

Нина… она почему? Что он мыслями к ней прицепился?

Роман не мог в себе разобраться, и он не хотел, чтобы она уезжала! И не знал, как её удержать. Купит она завтра билет и все, вернется в свой Петербург, а Роман Дмитриевич останется в Береговом, сортиры чистить и ведра с объедками выносить. Навсегда…

Утро тянулось в окно жарким солнечным лучом. Нина проснулась поздно. Накануне, послушав Романа, она вся обмазалась сметаной, это было больно, холодно, но сразу наступило облегчение, она крепко уснула, думая о том, как это сметана впитывается, лучше крема и еще, что надо бы купить защитный крем для загара, и симку, значит на рынок пойти с утра…