— До свадьбы заживет, — пробормотала машинально, пытаясь понять — что это сейчас было? Опять спонтанное проявление магии? Нет, мне срочно нужно в город. У нас же есть начальная школа для детей со способностями. Не совсем магическими. Впрочем, я мало что об этом знаю. Но леди Силла, директриса школы, маг… Надеюсь, она поможет разобраться с…

— Наша свадьба уже состоялась! — мрачно сказал граф. — Идите, леди. Собирайтесь. И можете взять с собой слуг, потому что я уволил всех в городском доме. Там осталась лишь ваша горничная и её отец, сторож. И совсем нет продуктов.

— Значит, заживет до следующей свадьбы. Не знаю, как вам, а мне хватит горничной и няни виконта, чтобы сносно провести один день в городском доме, ваше сиятельство. Я могу идти?

Граф смотрел вслед супруге, все еще потирая лоб. Шишка как будто раскаялась и исчезла. А лоб покалывало. И никак не исчезало ощущение легкого поцелуя…

— А фигурка у неё ничего так, — рассеянно отметил он. — Все в меру — и рост, и объемы. Так и тянет… Так, не думать об этом. Надо все же навестить еще одну свою знакомую, иначе…

Что "иначе" — граф не додумал, отвлекшись на появившегося из входной двери управляющего.

Путешествовать с четырехлетним малышом — дело довольно хлопотное, даже если этот малыш боится всего на свете и постоянно прячется за юбку. После небольшого спора наше (в смысле его) сиятельство велело заложить карету для нас, и бричку для Литы, молоденькой служанки Грипы, и пары больших корзин с продуктами. Каретой управлял конюх, он же кучер, на козлы брички уселся наш управляющий. Уж не знаю, что ему было нужно в городе, но Литой он интересовался. Это было видно по тому, как он пристально следил за каждым движением няни Артура. Граф, скрипя зубами, уселся вместе со мной и ребенком. Честно говоря, мне было все равно. Я сразу же разложила одно сиденье так, чтобы мальчик мог прилечь. Все равно он быстро устанет от монотонности поездки, а движение так убаюкивает… Граф уселся на свое место, вытащил из дорожного баула какую-то книгу, и сделал вид, что читает.

Сначала Артур дичился и прятался за меня, сверкая на отца смородинками глаз. Потом немного освоился, залез на сиденье с ногами и началось! "А там кто? А это что? А кто там делает цок — цок? " И еще тысячу и один вопрос. Спустя час вопросы временно закончились, зато началось: "Лели, я хочу пить. Кушать. Яблоко не буду. Молочка налей. Ой, а я писать хочу!" Так что оставшиеся часы дороги пролетели совершенно незаметно. Граф скрипел зубами, но молчал, натыкаясь на мой укоризненный взгляд. Вместо резких слов покорно принимал у меня игрушки, доставал из корзины молоко, хлеб, холодное мясо, чистил яйцо, облился водой, когда пытался открыть большую бутылку, и стерпел мое самоуправство, пока я вытирала его испачканную в варенье щеку. На какой-то колдобине карета подпрыгнула, и малыш вылетел с сиденья прямиком в руки отца. Мгновенно притих, прижавшись к нему всем своим худеньким тельцем, и пока я поправляла сбитые в кучу покрывала и подушки, заснул. Когда же граф хотел переложить сонного ребенка на наше сиденье, малыш вцепился в него обеими руками:

— Папа, не уходи!

Граф вздохнул и перевел беспомощный взгляд на меня. Я пожала плечами:

— Терпите, ваше сиятельство. Если его сейчас разбудить — он будет капризничать и плакать, — прошептала чуть слышно. — Мы же скоро будем на месте. Занесете его в дом, уложите в постель, и будете свободны.

Граф снова вздохнул, осторожно подвинулся, устраивая малыша на коленях. Я аккуратно засунула ему за спину одну подушечку, пристроила под локоть левой руки вторую, и мысленно хихикнула: граф изволил взглянуть на меня с благодарностью. Прикрыл глаза, и тоже, кажется, задремал.

До города оставалось еще с полчаса езды, а там по запутанным улицам минут двадцать, так что и я могу теперь немного расслабиться и подумать. Думать получалось плохо: слишком уж пасторальная картинка была передо мной сейчас. Отец, держащий на руках спящего ребенка. Удивительно похожего на него, хотя в имении служанки шептались… Но вот же я смотрю и вижу: одинаковые темные волосы, прямые носы, разве что форма лица… У Артура лицо овальное, с высоким лбом, на котором сейчас прилипли влажные от пота кудряшки. У Тариэла… Мне его лицо напоминает щит. Именно щит — прямые линии щек переходят в линию нижней челюсти. И даже подбородок выступает острым углом, особенно в профиль. Волосы собраны в низкий хвост, лоб открыт. У них и разрез глаз похож, разве что цвет отличается: у Артура они черные, как ягоды смородины, а у Тариэла просто темно — карие. Будь я знакома с графом подольше — уже заметила бы, что малыш неосознанно копирует графа. В повороте головы, в жестах, даже походка у них одинаковая. Оба выворачивают правую стопу наружу чуть больше, чем следует. Надо будет поискать для мальчика учителя танцев. Занятия танцами развивает тело и дисциплинирует душу — говорила наша учительница в пансионе. Артуру просто необходимо развитие тела, а занятия фехтованием он пока не выдержит. Но искать придется женщину: мужчина спровоцирует новый приступ ревности у графа. Хотя… Ладно, до конца лета это подождет. Если мне не изменяет память, в последний летний день виконту исполнится пять лет. Надо будет устроить праздник для малыша.

Я еще раз взглянула на свое, так сказать, семейство и вздохнула. Ведь все могло бы быть по — другому, не притащи мой супруг повитуху. Нет, за эти недели я не влюбилась в мужа. И нравится мне он по-прежнему не особо. Но ведь можно было выстроить брак на основе уважения и доверия друг другу. Как по мне — такие отношения в браке прочнее, чем внезапные вспышки страсти и ненависти. Наблюдала я такое в некоторых семьях. У аристократов, насколько я знаю, браки редко заключаются по великой любви, чаще по взаимному договору. Сливаются капиталы, сводятся вместе породистые производители, дают элитное потомство… А выполнив необходимые условия продолжения рода, производители чаще всего разъезжаются, чтобы жить дальше по собственным понятиям. Кто-то из мужчин запирает неугодную супругу в имении, кто-то уезжает на воды, оставляя жену разбираться с воспитанием подрастающего потомства. Кто-то просто расходится по разным спальням, являя миру лицемерную заботу друг о друге…

В моей семье было не так… Про родную мать я ничего не знаю, кроме того, что мы похожи. Батюшка говорил, что у неё были такие же серые глаза и волнистые каштановые волосы. На миниатюре, которая до сих пор хранится в ящике батюшкиного письменного стола, лицо маменьки кажется возвышенно — одухотворенным. Как такое создание могло появиться на свет в семействе купца? Не знаю. Разве что и там когда-то потоптался какой-нибудь потомок нашего первого короля… Мачеха же моя — купчиха от и до, как говорится. Пышные формы, мысли, занятые подсчетом выгоды, хозяйственность, приносящая немалую прибыль. Отец отдал ей на откуп все домашние дела, и потому на заднем дворе усадьбы был и птичник, и хлев, и просторный огород. Мы почти не закупали продукты, по осени заполняя погреба соленьями — вареньями, овощами, картошкой и прочими припасами. Когда наступали зимние холода — ледник заполнялся самым разным мясом.

Мне тоже пришлось научиться всему. Да я вовсе и не спорила. Катрин все же относилась ко мне если не как к дочери, то как к младшей сестре, которую надо вырастить достойной невестой. Впрочем, мы и по возрасту недалеко ушли друг от друга… И с отцом они жили дружно. Советовались, обсуждали, принимали решения… Когда мой разум перестали мутить подростковые комплексы, Катрин объяснила мне кое-какие тонкости.

— Лели, — говорила она, сортируя детские платья младших сестер. — Никогда не показывай мужчине свой ум. Не доказывай ему, что можешь обойтись без его участия, если хочешь сохранить семью. Проси его совета даже в тех делах, где он не разбирается. Не давай ему чувствовать свое превосходство — мужчины этого не терпят. Мужчина должен чувствовать себя головой.