— И еще одно обещание, дорогая. — Герцог сжал мои руки. –

Пожалуйста, проследите, чтобы с Дерриком ничего не случилось.

Стражники отвели его в подземелье под замок. Я не была в подземелье много лет. Я была там всего один раз, и шорох крысиных когтей по камням разбудил мои кошмары. После этого визита я много ночей не могла заснуть.

— Ему действительно необходимо быть в темнице? — Снова спросила я аббата. — Вы уверены, что его нельзя запереть в одной из комнат?

— Я уже объявил горожанам, что преступник, виновный в смерти шерифа, пойман и заперт в темнице. Если вы освободите его, что люди подумают о ваших лидерских качествах? Вы бы хотели, чтобы они считали вас честной и справедливой, или думали, что вы движимы малейшей прихотью вашего сердца?

Герцог искоса взглянул на аббата:

— У меня такое чувство, что уединение подземелья будет самым безопасным местом для Деррика во время моего короткого отсутствия.

— Самое безопасное место для Деррика? — Повторила я, не понимая.

Герцог произнес это так, словно Деррику угрожала опасность:

— Я оставлю его оруженосца присматривать за ним, — продолжал герцог, — но, тем не менее, прошу вас устроить сэра Деррика поудобнее, пока меня не будет.

— Я прослежу, чтобы мои охранники относились к нему как можно более внимательно.

Это самое меньшее, что я могла сделать для герцога и Деррика. Аббат поджал губы и погладил деревянный крест:

— Надеюсь, вы не думаете, что сможете отпустить сэра Деррика по возвращении, если, конечно, у вас не будет доказательств его невиновности.

Герцог сжал мою руку, но его самообладание победило:

— Мы поговорим об условиях освобождения, как только я вернусь.

Я все еще верила и доверяла герцогу, пусть даже его испытание на истинную любовь провалилось. У меня не было сомнений, что он поступит правильно по отношению к Деррику.

— Не забудь о своих обещаниях. — Он наклонился и поцеловал меня в макушку.

— Не забуду.

Затем, грустно улыбнувшись в последний раз, повернулся на каблуках и вышел из часовни. Еще до того, как он уехал, я уже желала его возвращения.

Я замерла на верхней площадке темного коридора, ведущего в подземелье. Воздух уже здесь стоял промозглый, с кислым запахом. Вдохнув его, я сморщила нос.

— Миледи? — прошептал Бартоломью, мой верный старый страж.

Он был уже на полпути вниз по первой винтовой лестнице и смотрел на меня через плечо, подняв брови в ожидании. От мерцающего света факела на каменных стенах заплясали жуткие тени.

— Вы хотите вернуться? — Из-за отсутствия верхних передних зубов произнес он шепеляво.

Я покачала головой и сделала шаг вперед. Домашние туфли бесшумно скользили по полу. Я плотнее закуталась в плащ, который накинула прям поверх ночной рубашки. Теперь, когда я зашла так далеко, я уже не могла повернуть назад. Даже если все во мне жаждало отступить. Я обещала герцогу, что позабочусь о том, чтобы с Дерриком обращались хорошо. После полного бездействия целого дня, наедине с мыслями о том, как он дрожит и страдает в своей темной камере, я решила, что мне нужно спуститься вниз и выяснить, как у него дела.

Бартоломью снова двинулся вперед. Спускаясь в недра замка, его шаркающие шаги отдавались громким эхом. Мои ноги дрожали от страха перед темной бездной, в которой мои кошмары вспыхнули с новой силой: крысы в бездонной клетке, отчаянно и жадно копающиеся в человеческой плоти. Мой взгляд вернулся к двери наверху лестницы, где аббат поставил двух стражников. Мне не надо было идти, я могла послать Бартоломью все узнать. Кроме того, я сомневалась, что аббат Фрэнсис Майкл одобрит мою инициативу. Но аббат днем вернулся в монастырь, чтобы подготовиться к моему переезду, и я уже не беспокоилась о его осуждении. Труди тоже не согласилась бы на это мероприятие, что было еще одной причиной, почему я прождала до самой глубокой ночи, и направилась к подземелью только после того, как храп моей няни заполнил комнату. Бартоломью исчез за поворотом винтовой лестницы, унося с собой свет факела и оставив меня в сгущающейся темноте. Я поторопилась за старой гвардией, прежде чем позволила страху помешать мне сделать то, что должна. Как бы мне ни хотелось развернуться и убежать на свежий воздух, в безопасность верхних этажей, что-то такое двигало мной, что я не могла проигнорировать. Мне нужно было увидеть Деррика. И если быть честной, мое желание увидеть его было чем-то бóльшим, чем просто обещание герцогу. Я увлеклась им. И я верила, что он чувствовал то же самое ко мне. У меня была непреодолимая тяга узнать правду, прежде чем я перееду в монастырь. Даже если это не изменит того, что я стану монахиней и выполню Древний обет, по крайней мере, у меня был бы мир в душе от отсутствия сомнений.

Я прислонился головой к каменной стене, не обращая внимания на паутину и пыль, застрявшую в моих волосах, и потер руки, пытаясь согреться. Хотя стояла середина лета, жара не проникала в подземелье. И, конечно же, оно не могло согреть холодную пустоту моего сердца, холодную пустоту, которая охватила меня с того момента, как я посмотрел в глаза

Розмари и увидел ее недоверие и замешательство. Я не был уверен, что мучило меня больше: знание того, что она поверила, что я способен на злодеяния, или тот факт, что потерял ее. Но, возможно, она никогда и не была моей…

Я выдохнул, и черный, сырой пар закружился вокруг меня. Если бы только я остался верен своему прежнему убеждению, что не имею права завоевывать ее сердце… Если бы я только старался держаться от нее подальше…

Но даже когда эти мысли пронзили меня, гнев разогнал их. Не имело значения, кто из нас завоевал бы ее сердце, поскольку результат был бы тем же самым: один из нас оказался бы в цепях.

Я не знал, кто убил шерифа, и кто угрожал Беннету и Коллину, но у меня было подозрение, что за всем этим стоит аббат. Его последняя угроза была очевидна: если я не хочу, чтобы в следующий раз пострадала Розмари, я должен добровольно сдаться. Я боялся, что герцог будет сопротивляться, что он заставит аббата освободить меня. Но, к счастью, он не слишком сильно протестовал. Герцог слишком хорошо меня знал. Он понял, что я сделаю все, чтобы обеспечить безопасность Розмари, и что он не сможет остановить меня, если этим я смогу защитить ее. Остается понять почему аббат не хочет, чтобы Розмари вышла замуж. По какой-то причине божий человек решил, что Розмари лучше провести жизнь в монастыре. Может быть, так и есть. По крайней мере, там она будет в безопасности. Но что аббат выиграет от этого?

Этот вопрос не выходил у меня из головы. Конечно, он должен был что-то получить. Иначе зачем все это?

В коридоре послышалась возня. Если не считать тюремщика, который приносил мне еду несколько раз в день, и визитов моего оруженосца, когда стража позволяла, крысы были моими единственными спутниками в пустой темнице. Но я точно знал, что меня накормят. Кроме того, тюремщик вымел грязь из камеры и устлал пол свежей соломой. Хотя он был грубым человеком, он не оскорблял меня, по крайней мере, пока.

Скрип в дальнем конце коридора поднял меня с пола. В щель открывающейся двери, начал вползать свет, который я редко видел за последние два дня и поэтому заставил меня сейчас обернуться. Тут же проснулась настороженность, мышцы напряглись. По тому, что тюремщик принес мне еду и больше не приходил, я понимал, что сейчас была ночь. А

тот, кто может прийти посреди ночи, наверняка принесет только неприятности. Дверь открылась полностью, и свет факела пролился в темницу, освещая мою и пустую, напротив меня, камеры. Я прижался к сырой стене и в недоумении потер глаза грязными руками: передо мной стоял ангел.

Розмари. Ее волосы были распущены и лежали вокруг головы, как нимб. Отблеск пламени превратил их в чистое золото. Моя грудь сжалась от внезапного прилива желания услышать ее голос, стоять рядом с ней и знать, что она в безопасности.