Замок Монфор, Эшби

В 1390 году от Рождества Христова.

Я бежала, чавкая туфлями прямо по грязи, с ухающим как барабан сердцем.

— Подождите, леди Розмари, — из узкого переулка далеко позади меня доносился крик няни.

Но я не могла ждать. Я подхватила подол шелкового платья и побежала, пытаясь добраться до городской площади, пока не стало слишком поздно. Я промчалась мимо домов бедняков с соломенными крышами, распахнутые настежь двери, которых открывали лишь одну имеющеюся комнату, общую на всю семью. Теперь я знала, почему все ушли. Все, кроме прикованного к постели мужчины и одного хромого нищего ребенка, того самого, который, наконец, набрался смелости и рассказал мне то, что никто другой не осмелился. Весь город собрался на Рыночной площади, чтобы посмотреть, как два человека понесут наказание за свои преступления.

Только на этот раз это были не колодки и не позорный столб — наказания, которые я допускала в исключительных случаях. И даже не тюрьма. Нет. На этот раз кто-то дал судебному приставу разрешение заживо сварить преступников. Отвращение переполняло меня. И гнев. Как мог судебный пристав нарушить мой закон отменяющий жестокие пытки!

Обогнув массивное здание зернохранилища, я вышла на мощеную улицу, ведущую к рынку. И сразу же наткнулась на стену из ремесленников и торговцев, которые побросали свои мастерские и магазины, чтобы понаблюдать за экзекуцией. От бешеного бега в груди горело, и я с трудом вдохнула кислый запах немытых тел. Дух потеющих под безжалостным утренним солнцем людей смешался с вонью от свиней и кур, принесенных на рынок, и гнилью перезрелых продуктов. Но ярость взяла вверх над тошнотой. Я не потерплю жестокости на своей земле, среди своего народа.

После того как чума унесла жизни моих дорогих родителей, я, как новая хозяйка этих владений отдала приказ об отмене пыток. И все сделаю для того, чтобы мои приказы выполнялись.

Кипя от гнева, я встала на цыпочки, стараясь разглядеть что-нибудь поверх шапочек горожан. При виде черного дыма, поднимающегося от центральной лужайки, сердце забарабанило с удвоенной силой. Это могло означать только одно: огромный костер был действительно разведен, и, вероятно, уже подвешен большой котел с колодезной водой, в котором…

один из преступников. Я почувствовала, как меня всю заполняет паника.

— Немедленно прекратите! — Воскликнула я.

Шум и крики, как пучина поглотили мой крик.

— Я приказываю вам немедленно освободить преступников, — крикнула я громче.

Я даже саму себя слышала с трудом. Позади толпы я стояла просто как невидимка. Горожане были поглощены жестокой сценой — кто-то с любопытством, кто-то в шоке. Но все со страхом. Страх стоял в обветренных и морщинистых лицах, угадывался в сгорбленных плечах. Просто необходимо как можно скорее добраться до судебного пристава и прекратить это.

Я похлопала по спине одного из мужчин, стоявших передо мной:

— Пожалуйста. Разрешите мне пройти.

Не глядя, мужчина отмахнулся от меня, как от надоедливой мухи. Я

надеялась, что он увидит, что перед ним стою я — леди Розмари Монфор, хозяйка Эшби и всех земель и поместий в его пределах. Но он даже не обернулся. Как и все остальные, он был слишком сосредоточен — слишком напуган, чтобы посмотреть вокруг. Разочарованно вздохнув, я шагнула к группе женщин, сбившихся в кучу, и попыталась протиснуться между ними.

Но они только плотнее сдвинулись, перекрывая мне проход словно закрытые городские ворота. Окинув отчаянным взглядом рынок, я заметила ступени, ведущие к сводчатой двери ратуши. Я подобрала подол платья, и, пробежав по краю толпы, добралась до этого большого каменного здания, на ступенях которого, сгрудившись, сидели дети. Заметив меня, они склонились в поклонах, и я нежно прогладила их по головкам, забегая наверх.

Поднявшись на площадку, я окинула взглядом развернувшийся передо мной рынок. В самом его центре на площадке горел костер. Над пылающим костром на металлическом треножнике висел огромный котел, внутри которого сидел старик. Сгущающийся пар над ним, говорил, что вода вот-вот начнет закипать. Скоро крики старика наполнят воздух, его кожа покроется волдырями, а плоть поджарится. Уже сейчас его обнаженная грудь покраснела, как только что разделанная говядина. Под копной грязных седых волос таращились дикие от страха глаза. На земле рядом лежал еще один преступник. Его руки были привязаны к кольям над головой, ноги связаны веревками, а младший констебль крутил рычаг, медленно растягивая человека, приближаясь к тому моменту, когда его руки и ноги начнут выходить из суставов. Пристав в темном плаще и шляпе подбрасывал в огонь дрова.

— Пристав! — Крикнула я. — Прекратите эту жестокость.

Только дети на ступеньках услышали мой отчаянный крик. Они подняли головы и стали выжидающе смотреть на меня. Я обхватила ладонью лицо рядом стоящего мальчишки и провела пальцами по его грязной щеке. В

его глазах читалось обожание, и мне удалось слегка улыбнуться ему. Он не должен был быть свидетелем такого проявления бесчеловечности. Никто не должен быть. Никогда.

Вздрогнув, я скрестила руки на груди и попыталась отогнать ужас, который заполнял меня воспоминаниями о пытках, свидетелем которых я стала четыре года назад после похорон моих родителей. Ужасная картина врезалась в мою память, как нитки вышивки на гобелене. Я не хотела больше таких воспоминаний.

— Остановитесь! — Крикнула я снова. — Как леди Розмари Монфор, ваша хозяйка, я приказываю вам прекратить. Немедленно!

Наконец-то на этот раз меня услышали. Все головы повернулись в мою сторону. Женщины, стоявшие ближе всех к залу гильдии, начали перешептываться и хватать за руки друг друга. Некоторые мужчины кланялись. Но младший констебль продолжал крутить веревку, а судебный пристав подбросил в огонь еще одно полено, отчего высоко в воздух полетели искры.

От разочарования у меня вырвался неподобающий благородной леди крик, и я с сожалением подняла глаза на большой замок на утесе, который возвышался над городом как лорд. Внешние стены образовывали одно целое со скалистыми утесами, делая крепость неприступной с трех сторон. Ров и город обеспечивали оборону с четвертой стороны. Как же это я не догадалась привести одного из моих охранников! Даже отсюда я могла различить блестящий шлем солдата, дежурившего у сторожки. Но я не привыкла ходить с охраной по собственному городу, среди людей, которые любили меня.

И тут с края толпы в солнечных лучах что-то блеснуло, переключая на себя мое внимание. Неподалеку от ратуши стоял боевой конь, на котором восседал рыцарь, одетый в доспехи. Герб на попоне лошади был незнаком –

красный с огнедышащим драконом.

Как долго воин наблюдал за происходящим?

Шлейф беспокойства заполз под вуаль, лежащую на моих заплетенных волосах, и уколол в затылок. Насколько мне было известно, никто из соседних лордов не угрожал Эшби. Сейчас было мирное время. Так кто же этот рыцарь и что он делает в моем городе?

Словно почувствовав мой вопрос, рыцарь повернулся ко мне. Сквозь узкую щель в стальном шлеме его глаза казались темными и непроницаемыми. Но в его позе было что-то доброе и почтительное. Он, склонив голову, отдал мне почести, чем сильно удивил меня. Затем поднял длинную алебарду1, пришпорил коня и рванулся вперед, к центральной лужайке. Перед тяжелой поступью коня и оружием люди стали расступаться и пропускать его. Он рванулся вперед, как на рыцарском турнире. Я

напряглась. Что он собирается делать? Мне захотелось позвать его, расспросить, потребовать, чтобы он объяснил свое присутствие в моем городе. Но когда он направился прямо к котлу с кипящей водой, я стала молиться, чтобы он положил конец этим пыткам.

С точностью и силой, несомненно, приобретенной за годы тренировок, рыцарь вонзил топор алебарды в узловатую веревку, связывавшую преступника на земле, освободив сначала одну руку, потом другую. Через несколько секунд мужчина уже сидел и трясущимися руками пытался развязать ноги. Рыцарь подошел к кипящему котлу, зацепил алебардой за крючок, на который крепилась металлическую цепь, подвешивающая горшок к треноге, и подстегнул коня вперед. Резкий толчок, и тренога опрокинулась на землю. Котел раскололся, выплеснувшийся на судебного пристава и горожан кипяток вынудил всех с криками отскочить. Бедный старик в одной набедренной повязке вывалился в эту трепещущую кучу людей.