Сегодня утром по его скромной однокомнатной квартире разносился непривычный аромат свежеприготовленного завтрака. Обычно мать любила начинать утро с каши, приучая к этому сына, но сегодня запах из кухни был иным. Более пряным и аппетитным. Таким, что Рома просто не мог еще хотя бы минуту потратить на возлежание в постели, и ему пришлось подняться, неся свое тело по направлению кухни.

- Доброе утро, - прохрипел он, глядя на то, как мать орудует лопаткой и сковородкой, переворачивая блинчик на обратную сторону.

- О, соня проснулся. Доброе утро, - мягко ответила женщина, чуть повернув голову в сторону вошедшего в кухню парня.

- Еще бы не проснуться. Блинчиками пахнет на весь дом. Сколько времени?

Мать взглянула на часы, надетые на ее левое запястье.

- Половина первого.

- Почему ты не на работе? – удивился Рома.

- Взяла отгул. Решила порадовать тебя с самого утра.

Аморский улыбнулся. Он любил, когда о нем заботились. И сам тоже подсознательно любил делать это, хотя сам того и не признавал. Обычно предпочитал носить маску плохого парня, которого не волнует ничье существование, кроме своего собственного.

- Спасибо, ма.

Рома подошел к матери, поцеловал ее в щеку и удалился в ванную комнату производить утренние процедуры.

Когда же он вернулся спустя некоторое время, то застал мать сидящей за столом и перебирающей рисунки, которые он писал еще совсем недавно. Вот уже неделю на него снисходила такая огромная порция вдохновения, что он просто не мог остановиться и все время брался за бумагу и карандаш, хотя не делал этого уже очень давно. Он даже один раз потянулся за красками, лежащими на самой верхней полке, и изобразил подобие натюрморта, но потом понял все же, что это не его и продолжил придумывать новые картинки-перевертыши, которые не умел изображать никто из его знакомых, предпочитая старую добрую классику новым веяниям и течениям изобразительного искусства.

- Я так давно не видела твоих работ, - улыбалась мать, вертя в руках изображение танцующей девушки, у которой при определенном ракурсе можно было рассмотреть за спиной крылья, опущенные вниз и сложенные за спиной. – Кто она?

- Ты о ком? – парень прошел в помещение и уселся рядом с матерью, заглядывая в собственное творение, которое он неосмотрительно положил не в шкаф, расположенный в комнате, а в кухонный ящик.

Признаваться в том, что его интересует какая-то девчонка, не умеющая выбирать себе компанию, отчего-то не хотелось.

- Эта девушка. Она реальна? – спросила Евгения Викторовна. – Очень хорошая работа. Детализированная. Ты никогда раньше так не рисовал.

Потому что раньше он никогда не рисовал реальных личностей, которых он мог встретить во дворе собственного дома.

- Нет, конечно, мам. Она не реальна, - ответил Рома, а сам вгляделся в лицо изображенной девушки. Оно и вправду было очень детализировано. Вплоть до рисунка родинок на нем и отдельных прядок волос. А ведь он и не замечал, что настолько тщательно прорабатывает каждую деталь, позабыв о времени. Он даже вдруг обругал себя мысленно за какую-то несвойственную ему обычно скрупулезность и некую сентиментальность в сторону знакомого образа. Это шло от души, никак не затрагивая разума.

- Я всегда говорила, что у тебя талант, - женщина взъерошила мокрые волосы сына, так что пара капелек упали на край листа с изображенным на нем рисунком, однако никак его не повредили.

- Есть в кого. Так ведь?

Матери оставалось только кивнуть, продолжая рассматривать творение человека, который изначально в детстве наотрез отказывался брать в руку кисть или тот же простой карандаш и говорил, что рисование – это для девочек, хотя на самом деле втайне любил это дело и мать знала об этом. Маленький Рома твердил, что он мужчина и должен учиться играть на гитаре, вместо изображения картинок. И он научился. Но и весь курс в художественной школе все же прошел. За гитару он, кстати, больше практически не брался, а вот за карандаши и краски совсем наоборот. Только рисунки перешли в вертикальную плоскость и стали совсем не академическими. И матери он старался об этом не рассказывать.

Только лишь спустя еще три дня абсолютнейшего молчания со стороны обидевшейся на меня фактически ни за что Вилены, я смогла увидеть ее во дворе своего дома все с тем же Артемом Захаровым, который ворвался в ее жизнь настолько стремительно, что я даже не успела этого до конца осознать. Но, честно говоря, вместе они смотрелись здорово, и скорее всего я смогла бы за них порадоваться, если бы не видела многих странностей в поведении подруги после первой же их встречи. Хотя тут уже стоит задуматься и над тем, кто же все-таки в чью жизнь ворвался. Вилена вполне себе могла выступать инициатором этих необычных отношений. Она не видела в подобном раскладе ничего предосудительного, но не пользовалась таким подходом никогда, убеждая меня в том, что просто пока не встретила такого человека, ради которого ей бы хотелось делать все самой. Однако сейчас это вполне мог оказаться тот самый момент.

В этот воскресный день я возвращалась домой с ранней репетиции, которую мы решили устроить перед завтрашним выступлением с обновленным репертуаром, и вот тогда-то я их и повстречала. Они сидели на лавке возле одного из покосившихся старых железных гаражей и о чем-то говорили, не забывая при этом время от времени прерываться на поцелуи. И эти поцелуи были отнюдь не нежными и скромными. Эта парочка будто бы хотела сожрать друг друга. И я могла бы молча пройти мимо них, почти не обращая на это внимания и забыв о том, что подруга вот уже неделю игнорирует все мои попытки выйти с ней на контакт, если бы не заметила быстро движущуюся по направлению к парочке мужскую фигуру. Темноволосый парень в облегающей синей футболке, словно коршун, налетел на этих двоих и схватил Артема за воротник джинсовой рубашки. Наверняка жутко дорогой. По крайней мере, бедствующим Захаров никогда не выглядел. Да и Вилена часто намекала на то, что он живет на деньги небедной матери.

Парнем, решившим за что-то поквитаться с Артемом, оказался Рома, чему я даже не удивилась и в какой-то степени даже обрадовалась. Все эти три дня мы с ним никак не пересекались, хотя я ловила себя на мысли, что ищу его везде. В прохожих, в авто, проезжающих мимо, за углами домов и возле его подъезда. Но все время натыкалась только на незнакомцев. И вот сейчас мы снова встретились, и на этот раз он был по-настоящему зол. Он буквально оторвал опешившего парня от моей подруги и заставил того подняться на ноги. Температура воздуха в нашем дворе вдруг резко опустилась ниже нуля градусов. Я была более чем уверена, что и солнце в глазах Аморского ненадолго подернулось корочкой льда.

Я сразу поняла, что и эти двое знакомы между собой. Только вот что могло их связывать я пока не знала. Даже в институте они учились по разные стороны. Инженеры и лингвисты никогда не пересекались между собой. А уж с посещаемостью Аморского так тем более такое их знакомство могло равняться нулю.

Мои ноги вне моего желания понесли меня прямиком к троице. Два темноволосых парня, схватившие друг друга за воротники, стояли и ничего не предпринимали. Только смотрели друг другу в глаза с неприкрытой ненавистью и что-то очень тихо говорили. Я не могла разобрать ни единого слова, даже когда оказалась в предельной близости, встав подле лавки, с которой только что вскочила Вилена.

- Что происходит? – решила я уточнить у нее.

Девушка напряженно дернула головой в мою сторону.

- Твой Аморский – псих! Вот что происходит!

Она бросилась в сторону парней, вытянув руки вперед. По всей видимости, хотела их разнять, пока те не натворили дел, а какая-нибудь очень бдительная соседка не вызвала полицию, чтобы та разогнала хулиганов.

Темноволосые разнять себя не дали. Сами в один миг сбросили руки с воротников друг друга и продолжали свое тихое сверление взглядами. Только вот если Рома был зол и источал из себя ненависть, то Артем казался каким-то слишком уж веселым. Он улыбался во всё свое количество белоснежных зубов, а напряжение в нем выдавали только сжатые в кулаки руки и проступившие на них синие узоры вен.