- Я видел, что ты только что Нелли привез домой. И пару дней назад тоже видел, как ты ее чуть ли не на руках таскал. И родителям она врет, что не пила. Так кто ты?

Чего-чего, а подобного Рома не ожидал услышать от этого наглого пацана, говорящего с таким уверенным наездом, будто не Аморский вырос в неблагополучном районе, а этот малой, приходящийся совершенно случайно братом беловолосой скрипачки.

- Филимон, - просто, но с издевкой ответил парень, даже не зная, как оправдываться перед подростком за его слишком зоркие глаза и наблюдательность. Вряд ли Одуванчик обрадуется тому, что брат имеет на нее компромат в виде не совсем правильного парня, как наверняка уже считает ее отец. А ведь такие, как этот юный следопыт отлично умеют играть в шантаж. Это же сразу заметно. По одной лишь позе. Пусть и закрытой, но вызывающей.

- Так у вас все серьезно или… на раз-два и отвали? – не желал представляться в ответ брат Одуванчика, который совершенно точно этим прекрасным растением не являлся. Хотя то, как он спрашивал, наводило также на мысли о том, что он беспокоится за сестру и пытается защитить от нерадивого ухажера.

- У нас ничего нет с твоей сестрой, - ответил Рома, продолжая высматривать все новые детали в образе мальчика.

- Тачила крутая. Твоя? – кажется, не поверил он и решил перейти на другой уровень общения.

- Моя, - кивнул Аморский. – А тебе чего, собственно говоря, от меня нужно? На машине прокатить?

- Я же говорил. Познакомиться хочу, - глаза парнишки закатились, как бы говоря «ну ты и тугодум, парень». – Сеструха все больше с подругами гуляет. Я даже как-то начал подозревать о… - рассмеялся он, не договорив. – А тут ты нарисовался. И она стала вдруг все чаще из дома ночами пропадать. Пьяная приходит или с похмелья. Ты ее там в притон к себе забрал что ли? Учти, у меня высокий процент за молчание.

Вот оно! Рома снова попал в цель с первого выстрела своими мыслями насчет подростка-переростка. Теперь не отвяжется со своей, безусловно, очень важной информацией, которую он может передать родителям. Но в таком случае, какая разница самому Роме, что будет происходить в чужой семье? Пусть считает себя победителем и великим манипулятором для сестры. Аморского ведь все это не касается. Или все же касается?

Да и вообще, себя молодой человек не привык стесняться. И если бы потребовалось, то в любой момент мог бы проявить себя с лучшей стороны. Просто ему это не было нужно, да и не творил он ничего такого, за что можно было бы что-то вымогать. Наоборот впору уже грамоту выдавать за многократное спасение дочери. Но наблюдательный подросток ведь совсем не так все преподнесет отцу-гаишнику, с которым у Ромы состоялся не самый приятный разговор с отягчающими.

- Ну и какова же цена твоего молчания, вымогатель?

- А кто сказал, что у него есть цена? Молчание мое – бесценно.

Друзья мальчишки, стоящие неподалеку в тени деревьев и кустарников, дико заржали. Это были двое таких же подростков-мальчиков и одна девочка с выбритым виском и в шипованной джинсовой жилетке. Все они напоминали парню его собственную школьную тусовку. Такая же девочка-неформал, которая правда была типичным для тех времен готом, потом на выпускном призналась Аморскому в любви и сказала, что если он не ответит ей взаимностью, то она вскроет себе вены и будет счастлива одна на небесах. Парень тогда покрутил пальцем у виска и сказал, что ей лучше провериться на наличие серого вещества, прежде чем заявлять такое, а она возьми и действительно вскрой себе вены. Вернее, конечно же не их, а скорее тоненький кусочек кожи на запястье лишь бы привлечь к себе внимание, но зато потом ей его уделяли в достатке добрые санитары психиатрической клиники. И дальше уже история умалчивает, так как о судьбе девчонки Рома не знал до сих пор. И он мысленно понадеялся, что нынешняя молодежь подобным не страдает и эта рокерша не надумает влюбляться в своего товарища.

- Вы тут играть со мной, что ли вздумали? – положил Рома одну руку, согнутую в локте, на водительскую дверцу. – Не советую. Вот тут, - он постучал указательным пальцем по виску, - еще маловато.

Младший братец Нелли нахмурился, но ответить ничего не успел, так как его перебили.

- У меня нет ничего с твоей сестрой, как и у тебя нет ничего такого, чем бы можно было бравировать в разговоре. И лучше бы тебе просто поговорить обо всем с Нелли и унять свой юношеский максимализм, сведя на нет дурные амбиции в вымогательстве. Доходчиво объяснил? Или слишком заумно? – Рома обвел глазами всех присутствующих. – Ясно. Короче занимайся лучше математикой, а не следи за старшими, когда у них находятся дела без твоего участия.

Дожидаться хотя бы какой-то реакции на свои слова парень не стал и закрыл окно машины. Затем бросил на подростков последний взгляд и направился в сторону своего не самого надежного гаража, который был скорее просто укрытием от посторонних глаз, нежели реальным способом защиты от посягательств. Если нужно, то и такие, как этот юнец смогут вскрыть замок и проникнуть внутрь. Вот только завести и угнать все равно не сумеют. Только если волоком, но и то не факт. Степень защиты у машины была и так наивысшей. Рома на этот счет постарался, не жалея гонорара.

Я зашла домой совершенно потерянной, вновь и вновь проигрывая в мыслях все то, что произошло со мной – с нами – за этот вечер. Это одновременно радовало и беспокоило меня, потому как я понимала, что теряю контроль. Не знаю, что делает со мной этот парень на дорогой машине, но я совершенно точно теряю контроль над собой, когда он рядом. Да и когда не рядом тоже. И тогда перед глазами становится как наяву лицо измученной горем женщины, которая смотрит на меня и упрекает во всех смертных грехах только за то, что я вообще существую и за то, что я именно такая, какая я есть. Вернее за то, какой я была раньше. Намного раньше.

Я стояла возле окна и даже не видела ничего перед собой. Даже горячая кружка с налитым в ней чаем не особенно меня беспокоила, обжигая пальцы. Заходил Артур и что-то хотел от меня. Выглядел он воинственно, но я не могла понять, чего же он от меня добивается и зачем так поздно приперся в мою комнату, да еще и крутит пальцем у виска. Кажется, я слышала, что он говорил что-то об Аморском и о том, что он странный тип, но меня это не волновало. Я и так знала, каким он порой бывает. Только вот называл он его как-то странно – то ли Пилимоном, то ли Филимоном, но сам же при этом хмыкал и говорил, что у того имя идиотское. Поняла я, что разговор именно о новом знакомом только когда услышала в бесконечном потоке совершенно неинтересных мне слов фразу о том, что чувак на Форде мнит из себя царя. Что ж. Пусть так. Еще один не жалующий парня с солнцем в глазах близкий мне человек. И ведь у каждого из них свои причины так относиться к нему. Только для меня они все какие-то невидимые и несущественные.

Пискнувший на кровати телефон уведомил меня о входящем сообщении, которое гласило, что если я еще хоть раз пропущу концерт или репетицию, то не видать мне моей головокружительной карьеры в Филуме, как родимого пятна в виде кривоватой звездочки на собственной спине. Но тут и вправду шутки шутками, а работу я что-то совсем уже забросила со своими нереально важными делами типа того, чтобы дважды уже отдуваться за свою неосмотрительность в выборе напитков. Это даже уже становится совсем не смешным, а немного грустным, потому как если я еще раз пропущу концерт по этой причине, то меня смело можно будет называть алкоголичкой и махнуть на меня рукой. Надеюсь, до этого все же не дойдет.

Голос Дениса, взявшего трубку буквально после первого гудка был усталым и раздраженным, что было понятно, потому как именно он отдувался за всех нас, как самый взрослый и опытный в нашем коллективе.

- Принцесса, какого черта ты творишь? – без приветствий спросил меня бас-гитарист.

- Ты о чем? – не сразу поняла я его вопроса. – Прости, я плохо себя чувствовала, поэтому пропустила репетицию. Вы ведь сами все видели и отправляли меня домой.