Что она приобрела взамен? Она заняла вакантную почётную должность менеджера высшего звена, правда, с подвохом. Мы ждали тебя, владычица, устрани наши беды! Ситуация сродни той, в которой Веле теоретически предложили бы стать директором фирмы-банкрота «Гулькин нос». Вроде и директор, но лучше и престижнее работать секретаршей в газконторе.

Чего скрывать, Веля и сама хотела, чтоб какая-то добрая и могучая владычица решила все её проблемы. А как же иначе, всем хочется ничего не делать и почивать на лаврах. При этом каждому кажется, что именно он непременно достоин самого комфортного почивания, за свои самые лучшие, хоть в чём-нибудь, качества, да вот только лавров на всех никогда не хватает.

Ещё Веля чувствовала стыд. Ишь, как быстро она сдрыснула, едва услыхав, что придётся что-то для кого-то сделать. А как на счёт попытки помочь? Нет, не так. КАК она может помочь этим несчастным? ЧТО она умеет делать? КАКИМИ навыками, кроме узко-профессиональных, обладает? С другой стороны, тренер, когда нарезал, казалось бы, непосильные задачи, всегда приговаривал: «Велечка, чтобы сдвинуть гору, сперва нужно начать переносить небольшие камешки»…

К поданным она вышла с приглаженными волосами и спокойным, сосредоточенным лицом, как перед прыжком в воду.

— Меня зовут Веля, — сказала она, сразу подумала, что для правительницы имя звучит глупо и уточнила: — Веля Викторовна…

Ужасно, это всё было просто ужасно. Она вздохнула:

— Хорошо, чёрт бы вас всех подрал. Эвелина. А вы все — кто? И что это за место, можно узнать?

Место оказалось островом под названием Гана. Большим островом в архипелаге других островов, обитаемых и не очень, омываемых Великими Водами, океаном мира Либр.

Седобородого пчеловода звали смешным именем — Дебáсик. Которое, впрочем, означало «свет далёкой звезды». До прибытия Вели он был старостой и третейским судьёй, теперь же собирался стать придворным советником и мудрецом, отдав почётную обязанность судить и выносить приговоры, — глубокий поклон, — новой владычице.

Два человека в камзолах с шейными платками и со штандартами звались Обос Мик и Эйос Сер. Веля немедленно окрестила их Фобосом и Деймосом. Фобос работал лакеем, а Деймос — садовником.

Молодая остроносая женщина оказалась Велиной «личной горничной» по имени Таки. Более зрелая дама, Селена, была поварихой, а оба подростка, её сыновья, просто мальчиками на побегушках, старшими в структуре «подай-принеси». Таков был двор владычицы острова Гана.

— Авелин! — воззвал седобородый староста. — Клянёшься ли ты служить Гане, пока звёзды не позовут тебя в мир иной?

— Клянусь, — механично произнесла Веля и её шея покрылась пупырышками.

— Ясный день и дети его — да будут свидетели, — сказал старик неожиданно глубоким и спокойным тоном

— Тёмная ночь и дети её — да будут свидетели.

И снова у Вели возникло чувство, будто воздух сгустился вокруг.

— Бескрайние Воды и дети их — вы слышали клятву.

Словно в ответ на слова старца океан громко выбросил большую волну и потащил с шорохом по песку, поволок гальку и ракушки.

— Встань босиком на землю, Авелин Ганская, и прими знаки власти.

Ощущение ужаса и счастья всё нарастали, пока Веля поспешно сбрасывала кроссовки и босыми ногами становилась на горячий уже песок. На её голову опустилась вышитая кожаная шляпа, а в руки лёг тяжёлый фолиант в кожаном переплёте.

— Владычица!

Веле показалось, будто тени стали ярче, а звуки рокота волн — тише. Словно стихии присматривались к новой хозяйке малого, булавочно-малого куска суши в огромном мире, которого ещё недавно не было, и который существовал вечно.

Маленький двор склонился перед новой госпожой.

— Встаньте, — сказала Веля. — Это ни к чему, церемониал этот. Не люблю.

Она сунула подмышку книгу, сняла коронационную шляпу, изогнула её по форме «хозяина равнин» — ковбойки, и снова водрузила на голову. Вот теперь шляпа села, как влитая.

— Покажите мне Гану, хочу её увидеть.

В огромном каменном зале было тихо, только под стрельчатыми сводами с шорохом метался нетопырь, невесть как сюда попавший — искал выход. Высокие витражные окна наглухо закрыты. На возвышении стоял массивный гранитный трон с каменными зверями вместо подлокотников. Звери беззвучно и хищно скалились в вечной жажде крови, которую ничто не в силах было насытить. К трону вела широкая лестница чёрного мрамора, по которой поднимались просители, искавшие королевских милостей.

У подножья лестницы стояло глубокое деревянное кресло — погребальная копия трона наверху. В кресле, в традиционной для похорон позе, сидела мёртвая женщина в богатом убранстве. Ещё нестарая, её осень ещё не пришла, быть может, только лето близилось к концу — не вовремя увядший цветок. Её голову венчала корона окатного жемчуга, с короны спускались драгоценные цепочки, терялись в распущенных русых волосах. Пухлые бледные губы слегка приоткрыты и будто улыбались — ей больше не больно. Покойница была привязана к своему трону широкими полосами шёлковой ткани. За живот — к спинке, за руки — к подлокотникам.

Рядом с мёртвой, на полу, неподвижно застыл живой мужчина. Обритая голова склонилась, массивные плечи поникли, огромные руки, привыкшие сжимать рукоять секиры в битве или гарпун на охоте, сжимали подножье погребального кресла.

Из зала вело не менее десятка дверей, каждая была распахнута настежь и в каждой толпилась испуганная челядь. Никто не осмеливался войти, приблизиться к королю и сказать, что назначенное время похорон давно прошло.

Его величество и раньше был нелёгкого нрава, а как супруга слегла в болезни — стал невыносим. Королеву лечили — ничего не помогло. Когда её сердце перестало биться — король впал в ярость. Он ревел как раненый белый медведь, слышно было далеко на площади. Лейб-лекарю голыми руками вырвал руки из плеч — тот скончался. Второму лекарю шею свернул. Третий успел сбежать из дворца, да и то лишь потому, что придворные дамы с ритуальным плачем пришли одевать покойницу и обезумевший правитель потратил время, чтобы выгнать их из опочивальни. Никаким образом не удавалось его отвлечь от тела несчастной королевы, он кидался на каждого, кто подходил к двери, будто всякий живой был виноват в её смерти. К счастью, старый придворный советник придумал окурить комнату дымом трав и веществ, которые жгли на скотном дворе, если бесился бык. А когда король уснул — унесли трупы докторов, всё убрали и подготовили королеву к погребенью. Проснувшись, он больше не буянил, но в его лице, опущенных плечах, мощной шее будто застыла великая ненависть ко всему живому.

Ему доложили, что прощание с её величеством проходит в тронном зале, как полагается. Тогда он спустился и сел у тела на полу. Не вставал, почти не шевелился, а трогать его попросту боялись, поэтому ни придворные, ни послы других властителей не могли подойти к погребальному трону и попрощаться с королевой.

— Эх, она, голубушка, всегда нас защищала, — шёпотом сказал кто-то в толпе, на него шикнули и снова стал слышен только шорох крыльев несчастного нетопыря.

Наконец раздалось шарканье туфель старого советника.

— Ваше величество, — тихо позвал он.

Король медленно поднял массивную голову и уставился на старика некогда ясными, серыми, а теперь — страшными, налитыми кровью глазами. Густая короткая борода, русая с проседью, блестела от слюны — надышавшись дыма, король не мог глотать. Старик почтительно поклонился, отводя взгляд. Он знал его величество ещё весёлым и отчаянным юным владыкой, отважным моряком, со щитом и секирой собиравшим своё нынешнее королевство по одному острову. Советник глубоко уважал короля. Видеть его в таком состоянии было мучительно.

— Ваше величество, пора упокоить тело, — тихо сказал советник. — Дольше держать её величество нельзя…

Повисла пауза.

— Делай, что должно, — наконец хрипло произнёс король, поднимаясь.