— Как это называется? — спросил король, глазами указывая на её дизайнерское творение.

— А… Диффузный стиль, — пояснила Веля. — Когда совмещаешь несовместимые вещи.

— Я понял, — заметил король и отрезал себе внушительный кусок паштета. — Я видел племена, где всю одежду шили из кожи убитых врагов. Меня сложно сконфузить, дочка, можешь не тратить на это время.

Он отпил вина и налил кубок маленькому Фипу. От его внимания ничего не ускользало, в том числе изумление Вели.

— Что же пьют дети в том мире? — сухо спросил он,

— Воду, молоко, компот и сок из фруктов, — быстро ответила Веля.

— Каковы были твои занятия там?

— Я учила плавать детей.

— Наставница, значит. Нелёгкий хлеб.

— Как всякий, ваше величество!

— Хорошо сказано. Стало быть, умна — в меня.

Веля уткнулась в свой кубок. К счастью, король положил себе ещё мяса, а затем обратился к мальчику с вопросом, как прошёл его день. Тот принялся живо рассказывать про стрельбу из лука, и что с грамматикой не ладится, и о Веле забыли. Тогда она взяла с блюда что-то душистое и по виду сладкое, похожее на персик. Сейчас есть этого не хотелось, но она съест его на ночь, в комнате.

— Ешь тут, если желаешь, — немедленно сказал человек, считавший себя её отцом. — Или положи.

Веля растерянно вернула фрукт на блюдо. Эвелин Староземская томно вздохнула и пригубила вино. Вассарская королева мазнула взглядом по Веле и снова уткнулась в пустую и девственно-чистую тарелку.

— Ты поел мальчик? — в скором времени спросил король у Фипа.

— Да, ваше величество! — с улыбкой ответил тот.

— Трапеза окончена, — произнёс король, вставая.

Все дамы немедленно поднялись вслед за ним. Веля встала тоже, чувствуя себя так, словно оказалась на обеде в солдатской столовке.

— Спокойной ночи, дамы, — сухо сказал король.

Дамы сделали книксен, и он ушёл.

В Велиных покоях, куда она, в полной растерянности, вернулась после странного ужина, её ожидал сюрприз. В спальне, в кресле сидела матрона, фигурой и лицом весьма напоминавшая встреченную в староземском кабаке амазонку Мадору, которую кто-то шутки ради переодел в жёлтое платье прислуги. Впрочем, скрученные в гульку волосы имелись тоже и бесконечно жующие челюсти. В комнате пахло пряностью, которую здесь жевали вместо кофе, чтоб не спать. Пряность матрона брала щепотками из бархатного мешочка и отправляла в рот. При виде Вели она встала, опустила долу маленькие бегающие глаза и сделала книксен, будто бульдозер присел. Матрона пояснила, что зовут её Белисой, что его величество приказал составлять ей компанию ночью и не тушить свет, а если Веле свет мешает, она может задёрнуть полог. Также она поможет её высочеству переодеться.

Впрочем, сидела матрона тихо. Если закрыть глаза, можно было представить, что её нет, особенно, если положить на голову подушку и не слушать тихий хруст, с которым челюсти мололи пряность. Что Веля и сделала. Самым удивительным было то, что в скором времени она уже крепко спала.

Учиться плавать Фип, к великому изумлению Вели, не захотел.

— Я, конечно, могу, если ваше высочество желает, — уныло сказал он, — но я бы лучше пострелял, право слово, а то идёмте кидать топорик! Вот как я вас научу, будем вместе кидать!

— Ты пойми, чудак-человек, — Веля пыталась заманить его на тёмную сторону силы, — ничего нет лучше, чем поплыть в горизонт. Ты плывёшь, свободный, как рыба. Потом, все мышцы работают. У нас в сборной такие парни были — глаз не оторвать. А какой ты станешь красавец!

— Я и так красавец, — чуть подумав, ответил принц. — Его величество, когда я хорошо кину, всегда говорит, что я красавец.

Кидал он и в самом деле славно, даром, что малыш. Веля тоже попробовала и ничего не вышло, к огромному удовольствию Шепана, сочившегося ядом позади. Чтобы он ей показал?! Ещё чего, он не за это получает деньги.

— Вы вашего папеньку попросите, — с жалостью глядя на неё, сказал васарский принц, — Он меня в два счёта научил, и вас научит!

Ага, конечно. Сейчас Веля пойдёт его просить, а он скажет — дочка, где твой зверь? Зверь был, грубо говоря, и в борще, и в каше. Даже Фип, осторожно на Велю поглядывая, сказал однажды, что не особо за вороном и скучает, и что его величество уверен, что звери не нужны, и что Фип без зверя сам всего добьётся, когда вырастет, а уж ей, Веле, вообще ничего добиваться уже не надо, у неё теперь всё есть, потому что его величество — самый великий король в мире, Фип хочет быть как он.

В общем, борьбу за ученика одной левой выиграл человек, считавший себя её отцом. Ну что ж, зато Веля могла после завтрака и перед ужином в своё удовольствие поплавать с маленькой пристани прямо под дворцом и поглумиться над Шепаном, который провожал её туда и обратно. Глумиться оказалось неожиданно приятно, зря она раньше считала это недостойным занятием. Она была сердита, разочарована и чувствовала острый внутренний голод, особенный, сердечный голод, когда тебя рвёт на части, и надо одновременно всё на свете и ничто не имеет ценности, который попыталась утолить при помощи маленького принца, но ничего не вышло. Тогда ей захотелось, чтобы плохо было не только ей, и если не всем вокруг, то хоть кому-нибудь. Как сделать Шепану плохо Веля не знала, поэтому просто дразнилась, показывая разные части своего организма и говорила о сексе, заведомо зная, что ничего ей за это не будет, но впечатление оказано. А раз ничего не будет — можно продолжать…

Первое же полученное «содержание» она в лодке отослала на Гану для поддержки перегонного завода и всего остального её устройства, вместе с письмом Дебасику, в котором вкратце рассказывала о себе, просила подробно ей сообщать, что происходит на острове и сколько земляного масла добыто и очищено, и все ли здоровы из её домочадцев, и что Веля на него, Дебасика, рассчитывает. В ответ, с тою же лодкой пришло три бочки керосину, три мазута и чрезвычайно длинное и пространное письмо, чернила на котором местами расплылись, будто на них брызгали водой, что, впрочем, вполне могло быть правдой, так как в тот день было ветрено и волны высоки. Дебасик писал о том, что масло исправно копится, поскольку девать его особо некуда, корабли приходят, но берут в основном, по мелочи, к тому же разошёлся слух, что Гана тоже отходит к Трейнту и что продавать масло станет король. Он благодарил за деньги, которые обещал расходовать с умом и поздравлял её высочество с новым статусом, который, несомненно, ей гораздо более подходит чем всё то, что мог предложить один небольшой остров и бесполезный старик-советник, очень скучающий, как и все остальные ганцы, за своей владычицей, однако находящий в себе душевные силы радоваться за неё. Он всегда предполагал, что Веля ненадолго у них задержится, уж слишком хороша, умна и великодушна она была для одного маленького острова. Он спрашивал, не надо ли прислать её высочеству что-нибудь из старых вещей, быть может, её шляпу и книгу с легендами на память? Шляпу они нашли в заповеднике, а другой хозяйки кроме её высочества острову не надо. А с харчевней и гостевым домом, пусть она не переживает, всё обстоит благополучно и даже есть постояльцы, потому как за маслом понемногу, но приезжают, и королевских солдат полно нынче, и по вечерам они в таверне пьют вино и в кости играют, да только это Дебасика больше не радует… В этом месте было особенно размыто.

Веля сама чуть не заплакала. Она, конечно, хотела назад, на волю, но даже не представляла, насколько. Теперь каждую минуту её жизни рядом с ней кто-нибудь находился. Больше всего Велю бесил бульдозер в жёлтом форменном платье — Белиса.

Очевидно, она отсыпалась днём, потому что ночью сидела в кресле без занятий и бесконечно, будто робот, жевала рес — молотую пряность с приторным запахом, которую здесь ели, чтоб не спать, а иногда заваривали вместо чаю или кофе. Невозможно было повернуться, чтоб Белиса не заглянула под полог её кровати, чего Веля ворочается. Нельзя было выйти в туалетную комнату, чтоб она не встала со своего кресла и не стала в дверях, пока Веля делала свои дела, а её челюсти совершали бесконечные движения, как у жвачного животного. На вопрос — какого чёрта происходит, последовал ответ, что в темноте что угодно случиться может, может кто-нибудь прийти, и что лучше бы отдать его величеству зверя, тогда Белиса из её жизни уберётся.