Он всё тянулся и тянулся вверх над старым советником, пока не выпрямился во весь свой огромный рост. Гигант, которому больше подходили кожаные доспехи с железными пластинами, в которых он сражался, или жилет китобоя, в котором король ходил на охоту, но не серые траурные одежды с вышитыми знаками тотемного зверя, в которые его обрядили, пока он лежал без сознания.

Советник махнул рукой, и тут же в зал потекли люди. С опаской поглядывая на короля, погребальный трон водрузили на носилки. Шесть человек, выбранных из дворян ближайшего круга, подхватили их на плечи, жрица тотемного зверя закричала хвалу королеве и жалобу небесам о безвременной её кончине, придворные женщины завели траурную песнь, и процессия тронулась из дворца, увлекая короля за собой.

Скер Победитель, Скер Одержимый, Либрский Бык, Бесноватый Скер, Скер Законодатель, как только его не звали враги и так называемые друзья… Король лучше всех знал, что друзей у любого правителя нет и быть не может. Есть только временные союзники, готовые поддержать его, пока он сам огнём и мечом будет удерживать границы королевства. И готовые предать в любой момент, стоит ему лишь показать слабину. Он знал, что его боятся и ненавидят. Что поносят за глаза, улыбаясь в лицо. Они выступили бы против него, чтобы расколоть королевство на куски, да только не могли между собой договориться — лидера не было. Плевать. «Пусть хоть бьют меня, когда меня нет рядом», — улыбаясь, говаривал он. В молодости, когда в его карманах и в парусах его кораблей гулял ветер, у него было двое настоящих друзей, бившихся и пировавших с ним бок о бок многие годы. Один погиб в бою с Тривейским союзом. За его смерть Скер после победы казнил каждого третьего пленного воина.

Второй был рядом до провозглашения Объединённого Королевства под правлением Скера Объединителя, но стал позволять себе слишком много критики. Не устраивали, видите ли, методы правления. Скер долго терпел. Старый друг, как-никак. Но тот задумал что-то наподобие заговора военной верхушки.

Король должен быть готовым не только принимать почести, но и нести ответственность. Скер к тому времени растерял уже всю свою молодую наивность, он добросовестно наступил на каждые королевские грабли, пока научился управлять тридцатью островами. Тридцатью! Из них пятеро — очень большие. До него никто не удерживал больше десятка. Он везде завёл своих особенных, полезных людей: покупные уши и глаза. Поэтому королю сразу же про заговор и донесли.

Что греха таить, Скер казнил бы друга не задумываясь. Потому что, когда правишь, нужно быть готовым к жертвам. Потому что король должен демонстрировать справедливое отношение ко всем без исключения. Награда — так награда, наказание — так наказание, свой перед тобой, или чужак. За преступление против короны полагалась казнь. Он собирался повесить всех заговорщиков, но Мирра упросила явить милосердие и заменить казнь на изгнание. Что ж, милосердие не значит слабость, решил он и уступил королеве. Впрочем, слабость у короля тоже была — его великая любовь, за похоронными носилками которой он теперь шёл.

Теперь у короля не осталось слабостей.

На площадь и вдоль всего пути процессии собрались горожане и жители окрестных деревень. Они весь день стекались в столицу, чтоб отдать дань памяти почившей королеве и теперь толпа, едва сдерживаемая гвардейцами, рыдала и выла по обе стороны дороги. В народе Мирру любили, хоть полюбили и не сразу. Дочь владыки далёкого морского племени, чужая им, как злословили — «выросшая с рыбами», она делала для них больше, чем своя, сухопутная: открывала школы для бедных, оплачивала больницу с аптекой и лекарем, построила акведук, чтоб столица не тонула в нечистотах. От её имени и за её собственные деньги каждый день кормили городскую бедноту. Скер не поддерживал этой блажи, считая, что лучше б бедняки шли работать, чем побирались у дворцовой кормушки, но и не препятствовал.

Король оглянулся — писец следовал за ним. Махнул головой — тот поспешно приблизился с табличкой и стилосом.

— После погребения организовать раздачу еды и вина в память о королеве. Повелеваю зарезать десять свиней, двух быков, с десяток коз. Пошли гонца начать подготовку сейчас. Пусть пекут десять возов хлеба, пусть выкатят десять бочек вина, десять пива. Городские патрули усилить, во избежание беспорядков, когда напьются.

На секунду ему стало так же горько, как в тот момент, когда он понял, что Мирры больше нет, но то безумие прошло. Король обязан распоряжаться собой для того, чтоб распоряжаться всеми.

***

Когда-то, больше из блажи, чем по необходимости, больше из прихоти, чем от мыслей о грядущем, Скер дал работу двум архитекторам, приплывшим на торговом судне из разбитого Тривейского союза, — построить мавзолей.

За два года на крутом скалистом берегу, со всех сторон обдуваемый ветрами, вырос причудливый и мрачный дворец Снов. В нём — храм тотемного зверя, расписанный фресками из сказаний, жилище жрицы, коридоры, четырьмя путями ведущие в погребальный зал, и множество склепов для всего королевского рода. Да вот только покоиться там предстоит лишь троим — хватило бы обычного кургана — незабвенной супруге его, Мирре Благодетельнице, самому Скеру, если Великие Воды не заберут его тела, а третий склеп, вернее, первый, уже давно стоял запечатанным. Самый маленький, не больше лодки, с давным-давно истлевшим телом мертворожденной принцессы. Больше у королевской четы детей не было.

Трон Мирры поставили у алтаря, словно она пришла помолиться и принести жертвы зверю рода. Там уже ждала вторая жрица. В косматой шкуре, в витом головном уборе из тонкой овечьей кожи, с голыми руками и ногами, блестящими от масла, жрица воскурила в жаровне душистые травы. С пением обратилась к зверю рода, и дворцовые женщины повторили хором, затянули низкие ноты. Скеру отстранённо подумалось, что было бы даже красиво, если бы хоронили не Мирру. Только не её.

Жрице подали перепёлку, она бережно приняла её в ладони, ловко отрезала головёнку и бросила в огонь. Затем полила тлеющие угли кровью, бьющей из шеи, плеснула вина — и всё утонуло в густом дыму. Все в храмовом зале чего-то ждали и смотрели на короля.

— Спросите, ваше величество! — шепнул старый советник.

Скер очнулся.

— Что говорит зверь рода? — громко задал ритуальный вопрос король.

— Что королева в месте светлом, — ответила жрица.

— Что говорит зверь рода? — второй раз спросил Скер.

— Что королева в месте богатом, — прозвучало из клубов дыма.

— Что говорит зверь рода? — в третий и последний раз спросил король.

— Что королева в месте мирном, — ответила жрица.

Носилки снова подняли, трижды обнесли вокруг алтаря с жаровней, и погрузили в склеп, лицом ко входу. Вслед за нею погрузили любимую собачку и белую лошадь королевы, убитых легко и быстро, кувшины с мёдом, зерном и золотом, корзины с изюмом и жемчугом. Жрица окурила камеру благовониями и вот уже трое гвардейцев подступили с огромной плитой, подогнанной каменщиками точно по размеру входа. Большие, сильные мужчины с натугой волокли камень, жилы на их руках и шеях вздулись, тела блестели от пота.

— Дай сюда! — сказал Скер, нетерпеливо мотнув головой в сторону. За этот жест его и прозвали Либрским Быком.

Гвардейцы отступили. Он обхватил плиту огромными руками, упёрся плечом, коленом, напряг железные мускулы и толкнул. Последний взгляд вглубь склепа, тупая и бессмысленная надежда вдруг поймать её ответный взгляд, но камень наполз на проход неотвратимо, будто не сам король его толкал, а отвернувшаяся от него судьба. Неподвижное мёртвое лицо поглотила тьма, камень вплотную стал на место, гранитная стена сомкнулась.

Позже, когда Скер давал обед в зале для пиршеств и принимал соболезнования вассальных и союзных владык и владычиц, это был уже привычный всем король, быть может, более мрачный и молчаливый, чем обычно.

— Покоя королеве, — говорили они, приближаясь.